Глава 1: Загадочный посетитель Зима заканчивалась, обреченно тянулся к своему завершению очередной, не предвещавший ни горя ни радости, совершенно обыденный февральский вечер. На улице все еще было холодно, но зато относительно спокойно. В такое время года даже мародеры и разбойники без особой нужды предпочитают не покидать свои убежища. Надо заметить, что зимы вообще мало кто любит. Дверь открылась, как всегда никто даже не повернул головы, чтобы посмотреть, кто зашел, да и кому оно было интересно? Ведь обычно все знакомые люди сидят рядом и коротают время вместе с друзьями, либо ты уже знаешь, что у них другие планы на этот вечер, а каждый день с утра до ночи эта, знакомая практически всему городу дверь уютной двухэтажной таверны моего отца, то и дело открывалась и закрывалась десятками проходимцев, путников, солдат, блудниц и других посетителей, которые уже успели свыкнуться с ее раздражающим поскрипыванием. А до незнакомца - кому какое дело, если только он не пристает ни к кому с какими-то дурацкими предложениями или не напьется до потери сознания и не устроит дебош. Разве что я, как помощник хозяина, уж обязан был обращать внимание на всех посетителей, если они хотели оставить немного деньжат именно в нашей таверне.
Я поднял глаза и посмотрел на входящего: закатное солнце, обжигающее своею яркостью, в сравнении с приглушенным светом коптящих светильников таверны, пробиваясь сквозь открытый проем своими огненно-золотистыми лучами, затемняло мне лицо посетителя и в дверях я мог разглядеть лишь силуэт высокого длинноволосого мужчины, облаченного явно не в крестьянскую одежду. Закрыв за собой дверь, мужчина поставил свое копье возле выхода и уверенными шагами направился ко мне. Я не мог разглядеть флаг на его копье, но зато теперь я смог рассмотреть незнакомца получше. Это был совсем немолодой, но все еще достаточно крепкий мужчина, и по его внешнему виду, любой европеец на моем место подумал бы, что видит перед собой, скорее викинга в европейском доспехе. Он был одет в короткий кольчужный хауберг с багрового цвета плащом и меховым капюшоном, препоясан нордским мечом, за спиной у него висел тяжелый каплевидный щит, на ногах - серые шоссы и византийские кожаные сапоги. По мере его приближения ко мне, с каждым шагом отчетливее слышался звон шпор на его ботинках. Его лицо не выражало ничего, кроме усталости, его, покрытую темными коричневыми волосами голову венчала тут и там, целыми прядями, пробивавшаяся седина, которая равномерно расходилась и по его густым усам и большой бороде, отчетливо виднелся шрам на правой щеке, который едва не доходил до глаза, некоторые участки его кольчуги выделялись более "свежим" состоянием колец, что наверняка означало неоднократный ремонт доспеха в местах, которые наверняка скрывали под собой весьма ощутимые раны или уже шрамы от них, а когда он подошел почти вплотную к моей лавке, я заметил крест, висящий у него на груди.
Старый солдат, возможно наемник, - подумал я, - Вот только почему он зашел один? Нельзя сказать, что я был удивлен увидеть старого воина, но все же, некоторый интерес его образ определенно вызывал. Наконец он заговорил:
- Доброго вечера, сынок, сколько будет стоить чаша вина и пристанище на ночь для усталого путника?
- Доброго и вам, сэр, чаша вина стоит 5 динаров, а ночлег - по одному динару на душу за ночь, сколько с вами людей? - спросил я.
- Людей со мной нет, только мой конь, - ответил путник и добавил, - Полагаю, с меня 6 динаров?
- Так и есть, - ответил я, достал кувшин и начал наливать вино в глиняную чашу. Посетитель снял с руки кожаную перчатку, достал из-за пояса кошель, звенящий монетами, отсчитал 6 динаров и положил на лавку. Я подвинул к нему чашу с вином и забрал монеты, распорядившись, чтобы наверху приготовили ночлег для одного постояльца. Путник поблагодарил, взял чашу и, не отходя от моей лавки, сделал несколько больших и жадных глотков. Он пил так, словно он действительно зашел ко мне только лишь за тем, чтобы промочить горло и переночевать в тепле после долгой и тяжелой дороги.
Наконец, мое юношеское любопытство достигло своих пределов и, поскольку незнакомец явно не пытался отойти от лавки тавернщика, чтобы найти собеседника или сесть за какой-нибудь стол, я заговорил с ним:
- Вы похожи на наемника, господин, но путешествуете один и, кажется мне, вы явно не из здешних мест. Откуда вы? И куда путь держите, если не секрет? - Его абсолютно не смутил мой вопрос, как будто он объехал уже весь свет, и ему задавали подобные вопросы сотни раз, и он ответил:
- Я прибыл из города Патры и направляюсь в замок Эннис, в Западной Англии...
- В Англию? из Патры? через наш город?! - в недоумении перебил я, а про себя подумал, что никогда еще не встречал путешественника, которому пришло бы в голову придумать себе столь безумный маршрут, да и к тому же в одиночку! Может он дезертир или просто бежит от своего хозяина? И, не успев даже подумать о том, что мои слова могут оскорбить или разозлить незнакомца, я вымолвил:
- Сэр, в свои, пускай скромные, в сравнении с вашими, годы, я слышал немало невероятных историй и даже легенд, работая здесь, но если то, что вы говорите, действительно правда, то вы явно чего-то недоговариваете! - и только прекратив говорить, я понял, что сейчас сказал, но в глубине души надеялся, что столь взрослый и повидавший жизнь человек, сможет простить мою незрелую дерзость. Однако и на эти слова он отреагировал крайне спокойно, на его лице не было видно оскорбления или злости, но я уверен, мое смущенное выражение лица было ему заметно...надеюсь и вы не осудите меня, ведь я тогда был еще совсем юношей, только ступившим на порог самостоятельной жизни, но уже гордо считавшим себя мужчиной в расцвете сил, имеющим право общаться со всеми на равных...
Путник посмотрел мне в глаза, словно пытаясь разглядеть в них истинную причину моего любопытства и ответил:
- Видите ли, молодой человек, моя жизнь не настолько проста, чтобы объяснить все в одно мгновение, тем более вы спросили откуда я приехал и куда направляюсь, и я ответил", он отвел взгляд немного в сторону, "но, дабы сразу успокоить ваши опасения, я поясню, что этот город мне пришлось посетить, потому что мне необходимо передать послание вашему лорду, и я слышал, что сейчас он находится в пути и завтра будет у себя в замке, он верный друг моего господина".
- Господина? - поинтересовался я, - Вы состоите на службе у лорда? - впервые, за все наше недолгое знакомство, мне показалось, что странник улыбнулся.
- Вы, юноша, я смотрю, весьма любознательны, - теперь он снова посмотрел прямо мне в глаза, и на его лице я мог отчетливо увидеть легкую сдержанную улыбку, а в глазах я разглядел мимолетную нотку радости, будто он давно ждал этого вопроса и рад тому, что кто-то поинтересовался чем-то более важным, нежели контрольные пункты его странствий, и он продолжил - Вы что-нибудь слышали о Геннарде де Тейлоре?
- Геннард де Тейлор? - я ненадолго задумался, но вскоре вспомнил, что как-то давно отец рассказывал мне, что в таверну за элем приезжал управляющий поместья, так как в одной из окрестных деревень устраивали праздник в честь человека с, кажется, именно этим именем. Во всяком случае, я начинал все больше доверять словам старика. Наконец, я собрался с мыслями и ответил:
- Слышал наверное, если мы с вами об одном человеке говорим, как-то раз в соседней деревушке устраивали праздник в его честь, говорят, он тогда помог местным жителям, освободив деревню от тирании банды разбойников... он из Франции вроде бы? - добавил я, не имея абсолютно никакой уверенности в сказанном, но мне почему-то казалось, что дворяне, носившие такие имена, обычно были из Франции.
- Я уже рад, что вы слышали хотя бы о чем-то хорошем, что связано с именем Геннард де Тейлор, поскольку, поверьте мне, это далеко не единственный и не самый доблестный его поступок, который он совершил за то время, когда мы путешествовали вместе, - Теперь глаза странника на самом деле выражали неподдельную и глубокую удовлетворенность от нашей, на тот момент еще недолгой беседы, и он снова обратился ко мне, - Что ж, если вам интересно, я мог бы поведать вам о своих странствиях и о храбрых подвигах моего господина, которым мне самолично довелось быть свидетелем, но предупрежу вас, что это о-очень долгая история... - путник снова улыбнулся своей сдержанной, едва заметной улыбкой, а скрыть мою заинтересованность у меня не было уже ни единого шанса и я безмолвно кивнул, а мое лицо растянулось слегка нелепой и довольной улыбкой, ведь, признаться честно, послушать разные истории на скучном рабочем месте, а в особенности о доблестных рыцарях, героях сражений и покорителях сердец прекрасных леди было мне по душе более всего.
Я достал кувшин, чтобы долить еще вина в его чашу, незнакомец было потянулся за пояс, чтобы достать еще монет, но я остановил его, тихо убедив, что на сей раз не нужно оплаты - все же неловко мне было из-за моего невежества и тех резких слов, что я сказал ему в самом начале разговора.
- Вы очень добры, молодой человек, но уверяю вас, этого достаточно, все же я зашел к вам не напиться, а отдохнуть с дальней дороги. Завтра мне нужно встретиться с вашим лордом, а после, на рассвете следующего дня, мне предстоит отправиться в Эннис, как я и сказал... - он немного опустил взгляд и его лицо вдруг словно погрузилось в бездонную пропасть каких-то настолько глубоких воспоминаний, что будто бы телом он был здесь, рядом со мной, а душой уносился в те далекие и невозвратные дни, о которых он собирался мне рассказать. Мой собеседник приложил большой палец сложенной в кулак ладони к бороде, на секунду закрыл глаза, и уже казалось, что все вокруг на мгновение замерло в ожидании, пока наконец таинственный незнакомец, все же прольет луч света на все те воспоминания, которые хранило его сердце. Привычный шум таверны начинал стихать в моих ушах, это мгновение тянулось настолько долго, что я уже не знал, каких историй сейчас ожидать. И вот, наконец, он начал свой рассказ:
- ...Это был 1257 год от рождества Господа нашего Иисуса Христа. Европа, раздираемая на части междуусобными войнами соседствующих государств, лишь изредка балует своих уроженцев кратковременными, шаткими, быстротекущими отрывками перемирия. Нет, я говорю не о прожженных солдатах, работорговцах и бандитах, князьях и баронах, королях и наемниках и прочих "стервятниках войны", я говорю о простых людях: свободных и крестьянах, рабах и пленниках, торговцах и ремесленниках, словом о тех, для кого слово "война" сулит больше бед, горя и проклятий, нежели возможностей озолотиться.
Где-то, на окраинах Европы, такой же сын простого человека, совсем далекого от лукавых замыслов этих кровожадных политиков, еще совсем юношей... - Ох, как невежливо, прошу простить меня, ведь я до сих пор не назвал вам своего имени! - старый солдат сконфуженно потупил взгляд и, казалось, задумался на несколько секунд, будто пытаясь вспомнить свое имя... Наконец он оторвал взгляд, от стоявшего на столе кувшина с вином, - Меня зовут брат Чарльз, можете звать меня просто Чарльз, я родом из аббатства Святого Иакова, это близ Риги, в Ливонии. Да, вы не ослышались, я родился и вырос в монастыре, но я не был сыном блуда монахини, просто еще ребенком меня подкинули в монастырь, где надо мной сжалились служители Церкви. Местный аббат приютил меня, вырастил, позаботился о том, чтобы я получил образование, так я и стал служителем Господа, - монах тяжело вздохнул, - Впрочем, мой сегодняшний рассказ не обо мне самом, простите я слегка отвлекся. А что вам нужно знать о моей родине, так это то, что в Риге я впервые и встретился с моим будущим господином.
Дверь снова открылась: на сей раз то была служанка, которая занималась в нашей таверне размещением постояльцев и подготовкой мест для ночлега. Она аккуратно несла в руках большой узел из мешковины, очевидно набитый пищей или какими-то иными нужными вещами нашего путника, которые были необходимы ему в дороге. Брат Чарльз, заметив, что это были его дорожные вещи, заносимые на второй этаж, обратил внимание на служанку, а она глянула на него, думая, что он наверное хочет что-то ей сказать, но мой собеседник лишь кивнул ей, видимо в знак благодарности и, повернувшись ко мне, вернулся к рассказу:
- Мне не так уж и много известно об обстоятельствах и месте рождения и юности Геннарда де Тейлора, но сейчас я жалею, что не поинтересовался раньше, хотя кто знает, стал бы он рассказывать мне об этом. Я знаю лишь то, что он не был из знатного рода, его отец был странствующим торговцем, который впрочем не так уж и жалко сводил концы с концами и побывал во многих уголках мира. Его семья сделала все возможное, чтобы сын получил достойное образование. Если быть точнее, мать и отец Геннарда были портными и шили весьма недурственные наряды из тканей со всего света, продавая их так же по всему свету, а иногда и исполняя изощренные заказы искушенных лордов и их женщин. Отсюда, кстати и сложилось его имя: в переводе с английского "Tailor" - означает портной. Таким именем он обязан первым европейским вельможам, встретившимся на его пути, поскольку они, желая как-то отличать имя Геннарда из несметного числа других простолюдинов, так и прозвали его "Геннард, сын портного" или "Геннард из рода портных".
Монах, вытянув указательный палец левой руки, задумчиво приложил его к брови и, медленно почесывая свою бровь посмотрел чуть-вверх . Неуверенным тоном, время от времени то прерывая речь, то вновь ускоряясь, как бы пытаясь нагнать упущенное, он вспоминал:
- Я не знаю точных причин, по которым моему господину пришлось покинуть родной дом, но, очевидно, что молодой человек вырос и это должно было произойти. Его родители на тот момент обосновались в городе Ревель, что на побережье в Датском королевстве, а сын теперь начал свое собственное путешествие по Европе. Насколько я знаю, расставались они мирно и Геннард де Тейлор всегда с благодарностью и уважением вспоминал свою семью, - Чарльз сделал еще один глоток, на его лице виднелось удовлетворение и может даже гордость, за своего господина, примерным, наверное, сыном он был для своих родителей, тем не менее, я прекрасно понимал, что для рассказа о великом герое, коим собеседник представил мне Геннарда в самом начале разговора, было абсолютно недостаточно, и я ждал продолжения, как должного.
Мой посетитель, начинавший становиться уже более откровенным, нежели загадочным, поставил чашу на стол, отер свои густые усы и спросил:
- И как вы думаете, какой из городов Европы встретился первым, на его пути? - Чарльз слегка прищурил глаза и улыбнулся хитроватой, но все той же сдержанной улыбкой.
- Полагаю, вы уже сказали, святой отец, что повстречали своего господина в Риге, - довольно ответил я. Монах усмехнулся, но не так, как обычно это делают те, кто преследует цель унизить другого, а скорее он засмеялся, но как и во всем, что он делал, с этой присущей ему непонятной сдержанностью, я бы даже сказал, что внешне он был скуп на эмоции.
- Ну, значит до сего момента вы слушали внимательно. Да, действительно это была Рига, но тогда я еще не знал о посещении моим господином этого города, я встречусь с ним позже, во второй раз.
Зато в Риге Геннард де Тейлор познакомился с одним из лордов Тевтонского Ордена, на то время Тевтонский Орден укрепился, как самостоятельное государство на территории Пруссии и Ливонии и, надо сказать, что был довольно силен, чем однозначно произвел определенное впечатление на моего господина в начале его пути по Европе. Их рыцари, облаченные в тяжелейшие доспехи того времени, с черными крестами на белоснежных туниках, со шлемами, украшенными крыльями и латунными крестами, именовавшие себя Воинами Христовыми, хорошо подготовленные, на самом высоком жаловании из всех известных нам на то время воинов, внушали благоговейный трепет и желание быть на них похожим. Чего скрывать, глядя на их выступления на местных турнирах да и просто их шествия по улицам города, я и сам в тайне иногда представлял в своих размышлениях, как сложилась бы моя жизнь, будь я таким же воином, нежели монахом, прожившим всю жизнь в стенах монастыря...
Тон собеседника довольно резко сменился, кажется он немного прервался в своем повествовании и отступил от основной мысли своей речи. Теперь его слова звучали больше, как объяснение, словно он пытался заранее в чем-то оправдаться перед собеседником:
- ...К тому же, если вы помните, я и не избирал для себя жизнь в монастыре, так сложилась моя судьба, и она меня об этом не спрашивала. Мой духовный отец и наставник, аббат Стефан, воспитывая меня, неоднократно объяснял, что в замысле Божьем не бывает случайностей, и я принял это, как Святую волю Господа, но... - в этот момент Чарльз точно на мгновение запнулся и тут же я услышал, как тяжелый вздох вырвался из его груди, он снова отвел взгляд и уставился на одиноко стоящий кувшин с вином на столе. Похоже, какой-то тяжелый груз лежал у него на душе, возможно, это было связано с чем-то из его детства или вообще с самим осознанием себя, как сироты, или того, от кого отказались родители...я на тот момент не мог понять, а он смотрел каким-то пустым и задумчивым взглядом на этот кувшин, и я было подумал, что он все же хочет хорошенько выпить. Но только я подумал потянуться, чтобы еще раз долить вина в его чашу, как он вдруг резко оторвал взгляд от кувшина, будто бы он прочитал мои мысли и собирался снова напомнить мне, что зашел ко мне в таверну не за этим, выражение его лица сменилось и он вполне спокойным и уверенным, как и раньше тоном продолжил:
- ...но я опять отвлекся, прошу прощения.
Посетителей в тот день было не так уж и много, и я на некоторое время перевел свой взгляд, чтобы осмотреть таверну: обстановка была вполне привычной и спокойной, время тянулось медленно, словно оно лилось, как льется из кувшина прекрасное ароматное вино. Люди сидели за столами, выпивали, шутили, смеялись, то и дело слышалось, как доливался душистый хмельной эль или искрящееся вино в чаши посетителей, а кто-то, напротив - сидел одиноко с печально-задумавшимся выражением лица и, видно, запивал свое унылое положение, а может и просто перебрал чуток. Тем не менее, буянить вроде как никто не собирался, несколько столов было свободно и я предложил собеседнику присесть, выбрав стол поближе к своей лавке, чтобы иметь возможность скорее вернуться, если появится новый посетитель или кто-либо, из уже присутствующих, попросит еще кувшин-другой для своей компании.
Чарльз согласился. Он снял со своей спины тяжелый, обитый по краям кожаным кантом и украшеный железным узором в форме креста, с изрядно помятым от ударов металлическим умбоном в центре, и поставил его возле стола. В его чаше еще оставалось несколько глотков, но я все-таки поставил все тот же кувшин на стол и захватил с собой пустую чашу для себя, но так, для приличия. Мы присели и он снова заговорил:
- Тем временем, тогда еще просто Геннард Тейлор, свободно странствовал по землям Тевтонского Ордена и некоторых ближайших государств, потому что он не служил никому из существовавших тогда королей и лордов и у него не было врагов, кроме бандитов, воров, дезертиров и прочих, не достойных звания истинного воина людей. Разумеется, у него не было врагов, но и друзей у него тоже не было.
А вот борьба с бандитами шла относительно успешно: в соседних деревнях и городах уже мелькало имя Геннарда Тейлора, как храброго защитника слабых и спасителя не одной деревни от набегов грабителей и бандитов. Мелькало оно, правда, среди простолюдинов и крестьян, конечно же, а высоким дворянским чинам пока не было совершенно никакого дела, до очередного проходимца, неизвестно откуда, пускай и помогал он даже людям из их владений. Не так уж и многие из феодалов, получая земельный надел, всерьез задумываются не только о "клятве" собирать непомерные налоги и ренты с подчиненных по куда свет стоит, но и о клятве заботиться и обеспечивать защиту от неприятелей. Уверяю вас, что Геннард Тейлор был явно не из таких.
Он вообще был человеком слова, человеком чести, и позже, когда я уже повстречался с ним, я убедился в этом сам. Забегая вперед, скажу, что слава о Геннарде де Тейлоре распространялась по Европе, как о доблестном воине и отличном командире. За все годы наших странствий я не вспомню ни одного случая, чтобы Геннард де Тейлор в срок не расплатился полновесной монетой с каждым своим подданным до единого. Однако далеко не сразу дела пошли столь успешно у моего будущего господина.
В то время он путешествовал с небольшим отрядом местных наемников - свободных крестьян и горожан, рискнувших поискать удачи на полях сражений. Нелепо вооруженные и слабо подготовленные, порой не умеющие правильно взяться за то или иное оружие, они все же могли числом дать какой-то отпор немногочисленным отрядам негодяев, мучивших местных крестьян и грабивших торговые караваны, однако новые волны грабителей, мародеров, дезертиров с полей сражений и прочих нахлебников все прибывали и прибывали, их банды становились все больше и больше, а среди некоторых можно было встретить даже полноценных рыцарей, только по снаряжению, конечно же, никак не по духу! Дороги становились все опаснее, и, для противостояния этим злодеям, Геннард Тейлор стал нанимать более подготовленных профессиональных наемников: наемных европейских гвизармеров, гастатов и балтийских застрельщиков, а потом и свободных эквитов - последние стоили дороже всего. Отряд требовался все больше и все профессиональнее, а жалование для него становилось все дороже и дороже, и на продаже трофеев от стычек с бандитами содержать более менее профессиональный отряд, ясное дело, становилось невозможным.
Геннард Тейлор никогда не допускал себе и заикнуться на тему грабежа караванов или браконьерства в деревушках, хотя, кто знает, может мысли и приходили, но до столь низких поступков точно никогда не доходило. Ему приходилось завязывать отношения с местными, а затем и далекими мастерами ремесленных гильдий и брать у них работу, иногда всерьез несоизмеримую с той жалкой оплатой, которую за нее предлагали. Но наемники Геннарда чаще всего не были довольны простым сопровождением хозяина при охране торговых караванов, доставке дорогостоящих грузов из одного конца света в другой и дух отряда начинал падать, начиналось проявление недовольства и, в крайне редких случаях, все же дезертирство, - Чарльз посмотрел на меня и легонько улыбнулся одним уголком рта:
- Представляете?! Эти, зачастую жалкие оборванцы, которые с большей вероятностью погибли бы в ближайшем же бою, до безумия предпочитали рваться в сражение более, нежели сопровождение командира по и без того небезопасным дорогам, при выполнении какой-либо работы или дипломатической миссии, и это при условии, что им одинаково и в срок платили жалование! Тем не менее, это дало Геннарду Тейлору большой опыт и возможность посетить различные уголки необъятной Европы, а так же завести немало полезных экономических и профессиональных связей, что добрым словом прославило его имя среди гильдий мастеров и помогло заполучить их доверие, чтобы иметь возможность покупать земли в разных городах для открытия собственных производств. С трудом заработанные средства командир тратил, конечно же, на жалование своих подчиненных, а то, что оставалось, вкладывал в открытие производств.
Наконец несколько первых предприятий было построено, и Геннард Тейлор с нетерпением ожидал их запуска, однако для налаживания производств и получения первых прибылей требовались недели, с учетом разрывов во времени их постройки. Кошель господина изрядно истощился, огромные на тот момент средства были вложены в, пока что не приносящие ничего, кроме опасения прогореть, предприятия, а его отряд уже настолько устал от скучных скитаний из одного края света в другой, с перерывами на редкие стычки с отрядами бандитов, что выполнение новой работы по поручениям гильдий представлялось им неимоверной каторгой.
И вот, однажды, находясь неподалеку от города Эльбинг, что в Тевтонском Государстве, Геннард де Тейлор встретил в пути человека по имени Анно фон Зангерсхаузен - он же десятый Великий Магистр Тевтонского Ордена, вступивший на пост буквально в прошлом году, но уже человек прославленный, доблестный и преданный своему делу. Как только Геннард приблизился во главе своего отряда к войску Великого Магистра, десяток рыцарей тут же окружил своего командира, а внушительный отряд резко повернул в сторону Геннарда, нацеливая копья на него и на его людей, грозясь во мгновение ока прервать жизнь незнакомца, если только тот посмеет предпринять какие-либо враждебные действия, по отношению к магистру или его людям. Геннард остановил свою лошадь, - Чарльз снова немного прервался, - Да-да, мне неизвестно когда, где и кто обучал Геннарда Тейлора ездить верхом и сражаться на лошади, но умел он это достаточно неплохо, хотя и не в совершенстве. Так вот, Геннард подал знак рукой, показывая, что меча у него в руках нет и он прибыл с миром, а затем отдал приказ своим людям опустить оружие. Это слегка успокоило верных подданных Магистра, он подал тот же знак и приказал разрешить незнакомцу приблизиться.
- Кто вы, и что вам нужно? - спросил Анно.
- Меня зовут Геннард Тейлор. К вашим услугам, господин.
- Я Анно фон Зангерсхаузен, Великий Магистр и правитель Тевтонского Ордена, господин Эльбинг и Тервете. Вы путешествуете верхом, во главе отряда воинов, но не несете герба, и знамен в вашем отряде я не вижу. Стало быть, вы бежали от своего командира или промышляете убийствами и грабежами? - Магистр недоверчиво-оценивающим взглядом смотрел на незнакомца.
- Нет, господин, цель моих странствий по Европе отнюдь не в наживе засчет чужой крови, и я не служил никому, чтобы бежать от хозяина, но вам ли не знать, ваша милость, что в здешних местах невозможно безопасно путешествовать, хотя бы без небольшого отряда.
- Хм...ну, кому-то без отряда, а кому-то и без огромной армии! - он посмеялся, а затем продолжил, - А мне нравится ваша смелость! Так что ж, с чем пришли?
Они долгое время о чем-то разговаривали, о каких-то делах в государстве, о войне, кто-то говорит, что Геннард Тейлор очень интересовался делами на Святой Земле, а некоторые говорят, что у них даже возник некоторый спор на тему основ веры...одним словом, беседа подзатянулась настолько, что никто уже не хотел особо обращать внимания. Воины принялись за свои дела, лишь изредка поглядывая в противоположную сторону, на всякий случай, дабы не терять бдительности в конец, поэтому, к сожалению, никто не мог с точностью рассказать мне, о чем был их первый разговор, но я знаю только одно, что в конце беседы, когда стороны уже собирались расходиться, Анно фон Зангерсхаузен вдруг что-то вспомнил и внезапно окликнул Геннарда:
- Тейлор! Погодите... - Геннард воротился к Магистру, - ...прошлой ночью в моем гарнизоне случилась одна неприятность, но мои люди сейчас заняты, а я боюсь, что если не вмешаться сейчас же, этот негодяй скроется и уйдет от правосудия! Возможно, как раз такому человеку, как вы, по силам было бы решить эту проблему. И конечно же, я щедро бы вознаградил вас за помощь!
- Хм... - задумался Геннард, - Что вы имеете в виду, говоря о правосудии, милорд? Что за проблема?
- Дело в том, что один из недавних новобранцев толи оказался предателем, толи просто в попытке заработать монет, убил одного из моих приближенных, которых я отправлял в город Торн с посланием к Ландмейстеру Дитриху фон Грюненгену. Говорят, этот подлец ночью напал на него и убил, а когда проснулся его товарищ и обнаружил, что брат по оружию мертв, убийца уже спешно седлал коня своей жертвы. Уцелевший солдат успел лишь метнуть кинжал и ранить Вильгельма в плечо, но тот успел скрыться. Я думаю, что раненый, он не мог далеко уйти, наверняка он скрывается где-то по близлежащим деревням или хотя бы просил там помощи. Я даже назначил награду в две тысячи динаров за этого мерзавца, хоть живым, хоть мертвым, да только было бы кому сейчас это поручить! Могли бы вы помочь мне найти его? - Геннард Тейлор немного подумал и ответил:
- Что ж, милорд, думаю сейчас он может быть где угодно, но я могу отправиться туда и попытаться что-либо разузнать. Есть кто сможет описать его?
- Благодарю вас! Я пришлю к вам человека, который видел этого Вильгельма. Отправляйтесь в Торн по старому Еловому Тракту. Поспешите, быть может вам удастся поймать его. И помните, что вас ждет достойная награда, в случае успеха! - Геннард Тейлор получил описание убийцы и сразу же отправился в город Торн по указанному пути.
Не особо надеясь на успех, но пытаясь хотя бы выполнить обещание отправиться туда и попытаться разузнать хоть какую-то информацию, Геннард и его люди внимательно осматривали старую дорогу в поисках каких либо необычных следов: крови, одежд или чего еще. Старая дорога, называемая Еловым Трактом, по которому лежал маршрут посланников Магистра, где и случилось происшествие, проходил через усадьбу Бартенштайн, Остероде, поместье Архиепископа Альберта II Зуэрбера и деревню Реден.
На подъезде к окрестностям Остероде, один из солдат взволнованно окликнул господина:
- Командир! - он подошел, неся в руках какой-то большой скомканный сверток ткани, - вам следует взглянуть на это! Солдат развернул сверток, оказавшийся достаточно большим полотном белой ткани, прошитым по краям. Когда солдат расправил полотно необычной формы, всем стоявшим вокруг мгновенно бросились в глаза, расположенные на одинаковом расстоянии по краям, кресты черной эмали. Сомнений не было: в руках у него оказался Тевтонский кавалерийский попон.
- Магистр ведь упомянул, что убийца скрылся на чужом коне. Очевидно, подъезжая к поселению, он сорвал с него попон, чтобы не вызывать подозрений. Наверняка он просил там помощи, - Геннард Тейлор поспешно направился к деревне. Достигнув Остероде, он оставил свой отряд ожидать близ деревни, и вошел в нее один, чтобы не пугать крестьян, которые могли воспринять отряд Геннарда Тейлора, как очередную банду грабителей. Разыскав старосту поселения, Геннард пообщался с ним и вскоре возвратился.
- Кто же говорит правду? - размышлял он. Члены отряда поинтересовались новостями, и командир ответил, - Я общался с местным старейшиной. Он рассказал мне, что вчера на рассвете сюда действительно приходил раненный путник. Он искал лекаря, объясняя ранение тем, что стал свидетелем заговора против своего господина, и его попытались убить, но он смог сбежать, а имя господина он не может назвать, поскольку в измене теперь обвинили его. Лекаря в деревне не оказалось, поэтому они помогли путнику, чем смогли и он поспешно отправился вверх по дороге.
Отряд выдвинулся в указанном направлении. Местные говорили, что лекарь есть в деревне Реден и в самом Торне, а оба поселения находятся дальше по Еловому Тракту. И быть может, Геннард Тейлор никогда бы и не встретился с этим Вильгельмом, если бы не простое, но невероятное совпадение! Приближаясь к деревне Реден, командир так же оставил весь отряд вблизи селения, послав лишь двоих из отряда купить у тамошних крестьян немного еды, а сам отправился найти местного лекаря или старейшину. И, как я уже сказал, по великой случайности люди Геннарда заметили на крохотном местном рынке перед амбарами, где крестьяне предлагали следовавшим мимо путникам купить немного провианта, мужчину, с перевязанным плечом, на поясе у которого виднелся меч! Они поспешили разыскать командира и доложить об этом ему. Отправив людей обратно к отряду, Геннард Тейлор поторопился найти того человека.
Точно неизвестно, что там случилось, поскольку командир был один. Местные крестьяне освещают ситуацию по-разному и, очевидно, далеко не все из них говорят правду. Сходятся только в одном: господин нашел того человека, он набросился на Геннарда и тот смертельно ранил Вильгельма в схватке. Местные, не разбираясь в причинах, попросили Геннарда удалиться из их деревни и были недовольны тем, что их деревня прославилась, как место убийства, - на лице Чарльза проступило мимолетное выражения возмущения, - Правда интересно, что их будто бы не беспокоило, что деревня фактически прославлялась, как место сокрытия убийцы! Ведь, забегая вперед, скажу, что с Магистром-то ничего и не случилось потом. Был ли на самом деле какой-то заговор? А может этот Вильгелм сам и был участником заговора? Кто лгал, а кто говорил правду - было непонятно.
Тем не менее Геннард Тейлор, через пару дней все же вернулся к Великому Магистру, дабы известить его, что так или иначе убийца понес наказание, однако награды он не просил, а когда Анно фон Зангерсхаузен напомнил ему о награде, Геннард вдруг отказался:
- Простите, ваша милость, но это деньги за кровь другого человека. Я не занимаюсь убийствами за деньги и не могу принять их.
Недоумение подчиненных и самого Магистра было велико, однако он похвалил Геннарда за выполненную работу и дал понять, что уважает решение Геннарда. Они снова разъехались, но Геннард Тейлор понимал, что в очередной раз его люди сопровождали его в бесполезном, на их взгляд, задании, которое, ко всему прочему, еще и прибыли не принесло. А день еженедельной оплаты приближался, прибылей от предприятий еще не было, и Геннард Тейлор принимает необычное решение.
Читать далее... (http://rusmnb.ru/index.php?topic=21298.msg7473265#msg7473265)
Глава 4: Вы приняты
После непродолжительного отдыха в городе Эльбинг, рано поутру командир поднял свой отряд и внезапно объявил расчетный день. Несмотря на то, что до установленного недельного срока выплаты жалований оставалось еще три-четыре дня, солдаты все до единого выстроились в очередь, немного недоумевающие, но довольные, ведь никто из них никогда не гнушался звонкой золотой монетой. Окончив расчет, командующий распустил подавляющую часть своих дорогостоящих профессиональных наемников, разумеется, таким образом не вышвырнув их на произвол судьбы, а выдав им жалование раньше срока, чтобы не отпустить их с пустыми руками на поиски новой работы. При нем осталось человек, может, пятнадцать-двадцать. Не понимая, что же задумал командир, отряд поднялся в путь. Отправившись в окрестности города Эльбинг, Геннард Тейлор разузнал, где находится Анно фон Зангерсхаузен и снова встретил его в дороге. На сей раз Геннарда Тейлора встретили уже не копьями, направленными в его глотку, а вежливым приветствием. Поздоровавшись с Великим Магистром, Геннард обратился к нему:
- Милорд, не окажите ли вы честь принять меня в свою армию, вместе с моими людьми? - Магистр с долей удивления взглянул на вопрошавшего о поступлении на службу человека, с явно поубавившимся отрядом, которого он едва только знал, не понимая, в чем причина столь резкого поворота событий. Но его заинтересовало такое предложение, учитывая, что совсем недавно Великое Княжество Литовское объявило войну государству Тевтонцев, и подкрепление точно не мешало.
- Вы имеете в виду службу в моем личном отряде? - наконец ответил Великий Магистр.
- Да, ваша милость, и я обязуюсь верно служить вам и беречь вашу жизнь до тех пор, пока не истечет назначенный срок моей службы.
- Что ж, Геннард Тейлор, вы - свободный человек, посему вы сами решите, когда положить конец сроку вашей службы, если, конечно, ваша жизнь сама не оборвется прежде. Вы приняты, - торжественным тоном объявил Магистр, но затем, сменив тон на серьезный, но все же уважительный к собеседнику, он добавил, - Но, поскольку вы не являетесь человеком, происходящим из благородных кровей, к тому же не обладаете званием хотя бы сержанта, я не могу позволить вам сражаться верхом. Вы можете передать вашу лошадь моим конюхам при обозе и пользоваться ей во время отпуска. Что до ваших людей, то я оставляю за вами право распоряжаться ими по своему усмотрению, однако ваши указания не должны противоречить указам командования и создавать какие-либо иные неприятности моим подчиненным, - Геннард покорно поклонился и отправился к обозу.
Так Великий Магистр Тевтонского Ордена, в присутствии свидетелей заключил договор о службе с Геннардом Тейлором и принял его к себе на службу в качестве простого пешего копейщика, обязуясь снаряжать согласно рангу, кормить его и его людей и платить в срок. Люди Геннарда были довольны таким решением, а так же это давало ему возможность поднакопить динаров, дождаться прибылей от имевшихся производств, получить ценный опыт и дать возможность повоевать своим людям, которые так страстно этого жаждали.
С этого дня мой господин не мог путешествовать сам, он всюду сопровождал Великого Магистра и старался служить ему верно. Однако, как мне рассказывали, Анно фон Зангерсхаузен почему-то не особо любил сражения. Нет, он не был лентяем или пьяницей, частенько патрулировал границы своего государства, периодически встречая отряды дезертиров и бродячих рыцарей, участвовал в военных кампаниях своего Ордена, а иногда и по несколько дней проводил в своей имении на отдыхе или на праздниках. Просто именно сражений в то время почему-то в этой части Европы было, я бы сказал "слава Богу", не так уж и много.
И после первого же сражения, в котором Геннард Тейлор со своими людьми не успел даже поднять копья, по причине того, что тяжелая храбрая конница Тевтонцев, рвущаяся в бой, успевала расправиться с жалкими отрядами преступников до подхода пехоты, мой господин принял решение не терять времени даром и нанять тренера для своих людей. Хорошими тренерами в те времена были опытные воины, повидавшие не один десяток битв и осад. Нередко, хорошего тренера можно было найти, как ни странно, в монастыре, - я невольно пристально посмотрел на сидевшего рядом со мной Чарльза, но он каким-то образом сразу же догадался о чем я подумал.
Посмеявшись с легкой хрипотцой в голосе, и, немного смущенно улыбнувшись, он отвел взгляд в сторону, секунду подумал, будто опять что-то вспоминая, затем снова повернулся ко мне и заметил:
- Нет, что вы, я не о себе! Просто бывало так, что рыцари священных орденов, возвращаясь из походов оставались в монастырях, продолжая служить Господу мирным путем, либо пытаясь искупить какие-то грехи, совершенные за время своих походов. Одним из таких тренеров был брат Генри, он был служителем в аббатстве Святого Иакова, где я и вырос. Хотя он и не был на Святых Землях, он ушел в монастырь после службы в армии какого-то лорда или короля, точной информации никто не знает, потому что Генри никогда не рассказывал о том откуда пришел и какие причины заставили его принять такое решение, тем не менее он точно был опытным воином, верно исполнял свои монашеские обеты и в аббатстве его уважали.
А Геннард Тейлор, находясь на тот момент в городе Эльбинг, где Великий Магистр отдыхал после успешной битвы, отправился в замок и, добившись встречи со своим командующим, попросил у него отпуск на несколько дней, чтобы заняться кое-какими своими делами. Получив разрешение на время покинуть армию Анно фон Зангерсхаузена, Геннард отправился в Ригу. Так я впервые в жизни и встретил Геннарда Тейлора...
Воспользовавшись паузой, я попросил на секунду прерваться, поскольку краем глаза заметил, что пара светильников на стойках таверны уже совсем догорают, а один и вовсе уже догорел и начал дыметь, развеивая свой неприятный серый дым по пространству и без того не слишком проветриваемой таверны, наверняка раздражая своим едким запахом посетителей. Я встал из-за стола и вернулся за свою лавку. Буквально вытащив по полу, с характерным шорохом, из под нее тяжелый глиняный кувшин с дорогущим оливковым маслом, я наклонил его, чтобы налить немного масла в небольшую чашу для светильников. Поскольку копоти от него было меньше всего, хотя стоило оно очень дорого, мой отец, будучи владельцем таверны, предпочитал использовать именно оливковое масло, рассчитывая привлекать больше посетителей более приятной обстановкой.
Чарльз сидел за столом, взявшись обеими руками за свою чашу и, не поворачиваясь, но глядя прямо перед собой на стол, вдруг тихо произнес:
- Оливковое... Если б я мог захватить с собой такой кувшинец оливкового масла с одной из давилен моего господина... - Он горько усмехнувшись покачал головой. Я не стал ничего отвечать, не думая, что масло, которое производили там, как-то значительно бы отличалось от того, что покупали мы. Закончив заправлять светильники, я поставил их на место, убрал кувшин и вернулся за стол к своему собеседнику.
Он вдруг повернул голову вправо в сторону лестницы, ведущей на второй этаж и на короткое время замер, будто прислушиваясь к чему-то.
- Не волнуйтесь, господин, вы сегодня у нас единственный постоялец на ночлег, так что ваши вещи наверху никто не тронет, - успокоил я своего собеседника, думая, что он запереживал как раз об этом. Монах повернулся обратно ко мне и ответил:
- Нет, что вы, все в порядке, - он не поднимая руки со стола махнул ладонью, - Там и воровать-то уже особо нечего! - Чарльз вздохнул и, опустив взгляд, грустно улыбнулся.
- Так как же вы встретились с этим Геннардом де Тейлором? - спросил я, направив собеседника к продолжению своей истории.
- Это было... - Чарльз поднял голову и, задумчиво нахмурив брови, отвел глаза немного вверх, как он обычно делал, пытаясь что-то вспомнить, - Хм... не помню, когда именно это было, в общем, был сильный шторм: ветер дул так, что удержаться на ногах было крайне непросто, ломало ветви на деревьях, портило и сносило участки кровли на крестьянских домах, столбами проносилась пыль вперемешку с небольшими камешками, оставляя на дорогах длинные пылевые борозды, пропаханные несущимися по ветру камнями и ветвями. Словом, на дорогах было толком ничего не увидеть, да и не устоять...
В этот момент в дверях снова показалась местная служанка, но на сей раз она проводила какую-то девицу, судя по росту совсем юную, но странно одетую и явно не блудницу. Думаю, если б то была блудница, то она была бы постарше и, хоть немного, но более привлекательно одетой, иначе как же ей привлечь к себе желание мужчины. А на этой был какой-то грубый плащ с накидным капюшоном, так что разглядеть ее лица да и вообще отметить чего-то большего я не смог. Служанка, которую, кстати звали Амелинда, видя, что мы беседуем и, стараясь не прерывать нас, молчаливым жестом указала девушке лестницу на второй этаж, предназначенный для ночлега, и глазами дала понять, что ждет распоряжения об оплате. Я так же молча кивнул головой в сторону лавки, и Амелинда подошла и аккуратно положила на нее монету, а затем поспешно удалилась наверх за постоялицей.
Вернувшись своим вниманием к беседе с Чарльзом, который никак на сей раз не отреагировал на обстановку, я извинился:
- Прошу прощения. Только что привели какую-то постоялицу. Пожалуйста продолжайте!
- По Божьей милости, с вечера шторм стал стихать и к полудню следующего дня прекратился вовсе. Никто в аббатстве не пострадал.
Новый день начался относительно неплохо: буря утихла, тепло и ненавязчиво светило весеннее солнце, дул теперь уже легкий, совсем не такой разрушительный и агрессивный, в сравнении со вчерашней бурей, южный ветерок. После полудня, по поручению аббата, мы с несколькими братьями приводили в порядок дорожку перед главными воротами монастыря, ибо бушевавший днем ранее сильный ветер нанес множество сломанных веток, камней и прочего мусора. Склонившись в очередной раз к сухой, испещренной ветряными бурями земле, чтобы поднять сломанную ветвь с дороги, я вдруг услышал гул, постепенно усиливавшийся и перераставший в отчетливо-различимый шум приближающегося отряда. Начинали различаться топот копыт вперемешку с человеческими шагами, металлический лязг снаряжения, звон оружия, скрип обозных телег и повторяющийся дребезг прочих предметов быта путешествующего войска. Я повернулся и увидел вдалеке приближающуюся группу людей, человек, может быть сорок-пятьдесят, в основном пешие и несколько всадников. "Грабители или дезертиры!" - подумал я и, на всякий случай отозвал братьев к воротам монастыря, а тем временем, отряд приближался, и во главе сброда, одетого и снаряженного вразнобой, я увидел всадника, облаченного в чистый, явно не снятый с покойника, белый Тевтонский акетон, на голове его был также Тевтонский армет, но ни знамени, ни копий с гербами и флагами при отряде не было видно.
В недоумении я стоял перед воротами, надеясь лишь на милость Всевышнего, который не допустит столь неслыханной дерзости - разграбить мирное жилище служителей Церкви. Наконец, отряд приблизился на расстояние шагов двадцати и, судя по всему командующий этим странным отрядом, подал известный знак рукой, что прибыл с миром. Я приветственно склонил главу, а к моменту, когда я снова поднял ее, всадник уже находился рядом, развернув лошадь боком, которая кстати отнюдь не походила на боевого дестрие, а его отряд остановился немного позади.
- Преподобный отец! - обратился ко мне солдат в Тевтонском одеянии и на мгновение прервался, чтобы перевести дух, он явно спешил сюда. Я взглянул на обратившегося ко мне незнакомца: моему взору предстал молодой мужчина среднего роста, крепко сложенный, но не особо выдающийся размером, с короткими темно-коричневыми волосами и светло-зелеными глазами, с короткой бородой, на висках простреливала седина. Он уверенно и прямо держался в седле, его руки, облаченные в кольчужные рукавицы, крепко сжимали поводья, а его взгляд выражал глубокое почтение.
Несколько задыхающимся от спешной скачки голосом путник продолжил:
- Мы направлялись в ваше аббатство, но попали в бурю, когда пересекали лес. Моему человеку скорейше необходим лекарь - ветер бушевал очень сильный, срывал ветви, бросал камни, ломал особо слабые деревья. Лошадь испугалась падающего дерева и сбросила с себя всадника, однако дерево успело упасть и оставило его зажатым между другим деревом и собственной лошадью. Есть ли у вас среди братьев лекарь, способный ему помочь?
- Исцеляет рука Божья, господин, мы - лишь слуги Его, - отвечал я, - но умелые лекари в нашем монастыре имеются и, конечно же, они сделают все возможное, чтобы помочь несчастному. Могу я осмотреть его?
Ко мне поднесли беднягу на самодельных носилках, сооруженных наспех из пары копий и нескольких кусков полотнища: каждый вдох давался ему с большим трудом, я видел его лицо, скорченное от боли и напряженное, в опасениях испытать резкую тяжелую боль при каждом новом слове или кашле, но кровохаркания не было. Я попросил, чтобы мне помогли снять с него немало потертый дублет, с видневшимися кусочками древесной коры в складках разорванной боковины, на которую, очевидно, пришелся удар упавшего дерева, а затем внимательно осмотрел его тело. Разрывов и крови в больших количествах на месте удара не наблюдалось, лишь множественные ссадины и царапины. Я попытался легонько прощупать рану, но стоило мне чуть-чуть усилить нажатие, как раненный, изо всех сил сдерживаясь, издал болезненно-хриплый стон, яростно сжимая деревянные древки носилок, за которые он держался. И хоть я и не был тогда весьма большим знатоком по врачеванию, определенные знания медицины служение в монастыре и образование мне все же дало, и я предположил перелом ребер, возможно множественный.
Я подозвал нескольких братьев и попросив, чтобы раненого отнесли в госпиталь, обратился к путнику:
- Очевидно у вашего человека сломаны несколько ребер, но я думаю, его мы сможем вылечить. Его отнесут в госпиталь, где опытные лекари смогут удостовериться, нет ли каких-то еще повреждений и сделают все необходимое, чтобы помочь. Тем не менее, чтобы поправиться ему придется некоторое время побыть в покое у нас. К тому же, уже полдень, а отправляться куда-либо в такое время будет не самым лучшим решением, поэтому мы готовы предоставить вам кров в нашем аббатстве и помочь вашим людям, если кто-нибудь еще пострадал менее значительно.
- Вы невероятно добры к нам, святой отец! - горячо поблагодарил незнакомец, - Могу я тогда попросить воды для своих людей и осмотреть раны, тех, кто тоже пострадал, но может самостоятельно ходить?
- Я простой служитель Церкви, - ответил я, - называйте меня брат Чарльз, господин. Располагайтесь в нашем аббатстве, а я попрошу, чтобы вашим людям принесли воды и очистили раны и сообщу отцу Стефану о вашем прибытии. Пищу и кров мы вам тоже обеспечим. Как ваше имя?
- Благослови вас Бог, брат Чарльз, вы очень добры! Меня зовут Геннард Тейлор, я - командующий отряда, - ответил странник.
Я был потрясен и несколько мгновений стоял, в недоумении: тот ли это человек, о котором я уже слыхал. Но его имя не было настолько распространено, чтобы я мог сказать, что слышал когда-нибудь, о еще каком-либо человеке с именем Геннард, да еще и с точно таким же прозвищем! С долей колебаний, но все же, полагая внутренне, что я не ошибся, я удивленно промолвил, - Воистину неисповедимы пути Божьи, господин! Молва о вас стремительно разносится по местным селениям, господин, мы слыхали о вашей доблести и о добрых деяниях ваших! Уверен, аббат Стефан будет очень рад встретиться с вами, а я - сочту за честь принять вас и позаботиться о ваших людях!
Монах вдруг снова, опустив глаза чуть вниз, скромно усмехнулся, словно бы от доброго какого-то воспоминания и продолжил:
- А Геннард, явно смущенный моими похвалами, но всячески пытаясь скрыть это, лишь улыбнулся и поклонился головой, сказав, что мне ли учиться у него доброте и благодетели. Я пригласил путников войти, попросил братьев позаботиться об их ранах, а сам направился к аббату, чтобы известить его о расположившихся в нашем монастыре, - Чарльз грустно, но тепло улыбнулся, - Отец Стефан был человеком статным, умудренным жизненным опытом и Священным Писанием, его голос всегда был спокоен и по-отцовски мягок. Он по многу времени проводил в молитвах и чтениях Писания и разных книг, а также часто беседовал с братьями, всегда помогал советом и не отказывал в помощи во спасение души, сбившейся с пути. Он никогда не шел против высшей власти правителя государства, не призывал в своих проповедях к восстаниям и насилию, но, общаясь с ним, я точно знал, что не все, происходящее в окружающем мире и в нашем государстве в частности, он поддерживал. Свои взгляды, в основном, он держал при себе, призывая людей лишь к милосердию, заботе о ближних и верному следованию пути Божьему, и он очень хорошо разбирался в людях.
Я зашел в верхнюю комнату, над залом собраний, где отец чаще всего любил размышлять или читать книги. На сей раз он стоял с какой-то огромной книгой в руках, но взгляд его был обращен не в книгу, а в узенькое окошко, вид из которого направлялся в сторону ворот аббатства и позволял частично оглядеть внутренний двор перед ними. Отец, слегка прищурившись от яркого солнечного света, озарявшего его лицо, наблюдал за чем-то там внизу.
- Отец Стефан, - обратился я к нему немного взволнованным от своего восхищения голосом.
- Да, сын мой? - он оторвался от своего наблюдения за происходящим во дворе монастыря и, положив тяжелую раскрытую книгу на стол, повернулся ко мне и, улыбнувшись, спросил, - Вы с братьями так скоро справились с послушаниями? - наверняка понимая, что мое столь скорое возвращение вызвано точно не выполнением трудов.
- Святой отец, к нам пожаловал отряд путников, попавших во вчерашнюю бурю. Одному из них нужен был лекарь - я направил его в наш госпиталь, а остальных пригласил расположиться на некоторое время у нас. Это воинский отряд, но их командующий - Геннард Тейлор, добрая молва о котором распространяется все больше. Он известен, как добропорядочный и милостивый человек, помощник обездоленным и защитник несчастных, попавших в руки к негодяям. Он верно исполняет повеление Отца нашего Небесного заботиться о ближнем и защищать вдов и сирот от рук притеснителя.
- Пренебрегая другим Его повелением: "не убий"? - отец Стефан, приподняв вопросительно брови слегка повернул голову, и испытывающе посмотрел на меня.
- Но ведь... - я рассеянно потупил взгляд, как будто на полу, на который я уставился, можно было найти ответ, и окончательно застопорился, не зная, что и сказать. Но отец вновь улыбнулся, видя мое смятение и сказал, - Нет, я не осуждаю его, - он подошел ко мне, положил свою руку на мое плечо, я поднял голову, а он пристально посмотрел мне в глаза, все так же по-отцовски улыбаясь, - На все воля Господа, только бы нам, радея об исполнении ее, не оставлять и других Его повелений. Что же, если он пожаловал с миром - наши двери открыты ко всякому страннику, нуждающемуся в помощи. Пусть он заходит.
Я, все еще смущенный словами преподобного отца, весь в размышлениях отправился во внутренний двор, чтобы позвать Геннарда Тейлора посетить аббата. Я спустился и застал его помогающим одному из монахов нести огромный кувшин с водой для того, чтобы напоить измученных, переживших бурю и дальний поход солдат. Мое уважение к этому человеку еще более возросло, поскольку он, хоть и являясь командиром для своих людей, не держался слишком высокомерно и даже не гнушался обычного людского труда, помогая нашим братьям то принести что-то, то налить воды, то перевязать кого. Словом, я предполагал, что война и убийства - это не единственное, что он понимал в жизни, и это в значительной мере отличало Геннарда от его гарнизона.
- Святой отец ждет, чтобы вы посетили его, господин, - обратился я к нему, - я вас отведу, пойдемте. Геннард поблагодарил монаха, с которым они несли кувшин, и попросил его позаботиться о людях, после чего мы с ним вместе направились обратно в комнату к аббату.
Поднимаясь по лестнице, я почему-то посчитал нужным предупредить Геннарда:
- Мм... Знаете, господин, отец Стефан не поощряет насилие и убийства... - я прервался, не договорив, возникла глупая пауза, так как я не знал, что говорить дальше и вообще, как это могло бы помочь Геннарду Тейлору в общении с аббатом. Геннард промолчал, глядя только на ступеньки, по которым он поднимался. От его молчания я начал чувствовать себя еще более неуютно и поэтому добавил, - Не то, что бы он осуждал вас, просто война и сражения - это наверное не то, о чем он любил бы говорить с кем-либо. Геннард лишь понимающе кивнул, снова не проронив ни слова.
В этот момент Чарльз прервался в своем повествовании и некоторое время опять что-то про себя осмысливал, положив обе руки на стороны чаши, в которой еще оставалась пара глотков, и потирая большим пальцем правой руки кромку ее горловины. Мне показалось, что ему стало не очень удобно вспоминать этот разговор, поскольку даже я уловил тот факт, что монах сам в том разговоре поколебался в своем отношению к герою, сначала отметив для себя неисключительность войны в жизни Геннарда, в то же время в разговоре с ним решил предупредить его не затрагивать эту тему в беседе с аббатом. Размышляя над этим, я решил просто немного перевести тему разговора ближе к самим событиям, уведя своего собеседника от неловких ему размышлений и спросил:
- А как же все-таки прошла встреча Геннарда с аббатом Стефаном? - Чарльз взял чашу одной рукой и совсем немного пригубил вина, будто бы он обязан был это сделать, чтобы оправдать возникшую паузу в своем рассказе, затем поставил чашу снова перед собой и ответил:
- Аббат поприветствовал его первым. К моему удивлению, отец Стефан приветливо улыбнулся и сказал:
- Приветствую вас Геннард Тейлор! Брат Чарльз уже рассказал мне, что молва о вас распространяется, как о храбром и достойном человеке, поэтому я прошу вас лишь о том, чтобы вы проявляли великодушие и не забывали о несчастных, сиротах и вдовах, пострадавших от ужасов войны, кем бы они ни были.
- Да, святой отец, - Геннард почтительно склонил главу. Он стоял твердо и прямо, сложив обе руки перед собой на поясе, а я стоял сбоку, между ним и аббатом и видел, что лицо его было все еще уставшим и мрачным, так как он не успел еще даже умыться и сделать глоток воды после своего пути, но аббат Стефан сумел разглядеть в его лице нечто большее, чем усталость от долгой дороги, и спросил:
- Вас беспокоят какие-то тяжкие мысли, сын мой? Отчего я вижу печаль в ваших глазах?
- Я только размышляю о том, преподобный отец, что лишь благими поступками не получить искупления грехов.
- Конечно нет, сын мой, хотя добродетель является важной и неотъемлемой частью жизни христианина... Что же, наши двери всегда открыты для тех, кто хочет обрести прощение и вернуться на истинный путь, но я вижу вы даже не успели умыть лица и утолить жажду с похода. Присядьте, я попрошу, чтобы вам принесли воды, - отец сделал жест рукой и кивнул головой в сторону стула, стоящего напротив стола с раскрытой книгой. Геннард поблагодарил и прошел, чтобы присесть, а аббат повернулся ко мне и попросил:
- Брат Чарльз, принесите большую чашу для умывания, сосуд с чистой водой и чашу для питья... а еще попросите, чтобы кто-нибудь из братьев принес немного хлеба и сыра из кладовой монастыря, чтобы наш гость смог слегка подкрепиться, пока еще не настало время вечерней трапезы.
- Благодарю вас, - сказал Геннард Тейлор, - Я послушно поклонился и отправился за помощником, чтобы принести все необходимое, поэтому я не мог, да и не должен был знать, о чем тогда Геннард говорил с аббатом и в искуплении каких грехов он нуждался, но я думаю, что может быть его тяготела та история с убийцей...
Я перебил собеседника, поскольку хотел внести ясность по поводу ситуации и спросил:
- Вы имеете в виду убийцу Уильям "Ласточка", которого разыскивал Магистр Анно фон Зангерсхаузен?
- Вильгельм. Вильгельм по прозвищу "Ласточка", - поправил меня Чарльз, - Да, я об этой истории, которую мне рассказали его соратники, но - это всего лишь мое предположение. Вполне возможно, что речь шла о чем-либо другом, может и вовсе настолько давнем, о чем я и не мог знать. Так или иначе, они некоторое время общались, а потом Геннард Тейлор вышел, мы встретились взглядом, поскольку я уже успел спуститься и помочь позаботиться о его людях, а после поднялся и ожидал на лавке, напротив комнаты, в которой они беседовали с аббатом. Я поднялся и вдруг вспомнил, что при нашей встрече у ворот монастыря Геннард упомянул, что он не проезжал мимо, а намеренно держал путь в наше аббатство, и я спросил его:
- Господин, вы сказали мне, что изначально направлялись в наш монастырь, еще до того, как ваш человек был ранен. У вас есть еще какие-то дела здесь? - Он остановился на месте, внезапно о чем-то вспомнив и ответил
- О, конечно! - он резко развернулся и направился снова в открытую дверь комнаты, из которой только что вышел и вновь обратился к аббату, - Ваше Преподобие, я совсем забыл! - отец Стефан оторвал взгляд от книги, которую вновь принялся читать, уже сидя на стуле возле окна, и, удивленно подняв взгляд ответил:
- Что-то еще, Геннард Тейлор?
- Дело в том, что я забыл упомянуть, что мы неслучайно оказались в вашем аббатстве. Я хотел бы нанять толкового тренера, который бы мог обучать моих воинов в походах и мне сказали, что в монастыре Святого Иакова есть опытный тренер, среди братьев. Со своей стороны я так же обязуюсь заботиться о вашем человеке и исправно платить жалование в срок, как подобает. Мог бы я с ним поговорить?
- Хм... - отец сосредоточенно нахмурил брови, - то есть, это означает, что ему нужно будет присоединиться к вашему отряду и покинуть монастырь?
- Да, святой отец, сейчас я состою на службе в войске у вашего правителя, Магистра Тевтонского Ордена, Анно фон Зангерсхаузена, и моя жизнь проходит в постоянных странствиях и походах, а некоторые из моих людей еще так и не научились держать оружие, поэтому мне нужен тот, кто мог бы улучшить их боевые навыки, - аббат задумчиво наклонил голову и ответил:
- Что ж, среди наших братьев есть брат Генри, он действительно опытный воин и много битв повидал за период своей службы, но сейчас он избрал путь мирного служения здесь, в монастыре. Однако вы можете с ним поговорить, и он уже сам примет решение: согласиться на ваше предложение или остаться здесь. Поскольку вы уже познакомились с братом Чарльзом, он отведет вас к брату Генри.
- Благодарю, Ваше Преподобие, - ответил Геннард и вновь почтительно преклонил голову.
- Благослови вас Бог, - сказал напоследок аббат и, посмотрев на меня, кивнул головой, чтобы я исполнил просьбу. Я обратился к Геннарду Тейлору:
- Идемте, господин, я разыщу брата Генри и познакомлю вас.
- Хорошо, - ответил Геннард, и мы вышли. Много разных мыслей крутилось у меня в голове: одновременно и радость встречи с новым достойным человеком, и смущение от слов аббата, прочно засевших в моей голове, и пораженность благородством господина Геннарда и неисповедимостью Божьих путей, и, конечно же, мылси о том, что же будет дальше и как, разойдясь, пойдут наши пути.
Надо сказать, что с братом Генри мы были достаточно близкими друзьями. Он был высокого роста, широкоплечий и крепкий мужчина, со средней длины волосами светло-коричневого цвета, почти как солома, но бороды не носил. У него были глубокие серые глаза, успевшие немало повидать и жизнь и муки погибающих. Его отличало характерное выражение лица, с его светлыми, почти всегда нахмуренными бровями, что отнюдь не означало, что он был человеком грозным и жестоким. Он много времени проводил за чтением, трудами и молитвами, но и продолжал укреплять свое тело физическими упражнениями и был всегда в бодром расположении духа. Он часто занимался с некоторыми из монахов на деревянных мечах, тем самым обучая и их навыкам владения мечом, и сам всегда оставался в форме. И хотя отец Стефан относился с некоторым недоверием к этим занятиям, некоторые из его учеников в монастыре в последствии приняли обеты священных рыцарских орденов и отправились на Святые Земли, а сам я не упускал возможности побороться с братом Генри на посохах.
Я нашел брата на заднем дворе монастыря, где находились склады запасов, откуда доносился равномерный повторяющийся звон. На замощенной булыжником площадке лежала небольшая куча нанесенных снаружи ломаных ветвей и бревен. Тяжелыми ударами сверкающего на полуденном солнце топора, то и дело мощно взмывающего над головой Генри, он разрубал толстые ветви и стволы поваленных вчерашним ветром деревцев, заготавливая запас дров.
- Мир тебе, дорогой брат, - поприветствовал я нашего тренера Генри. С характерным треском разрубаемого бревна и звоном спадающего топора он одной рукой пригвоздил его к пню, на котором производил рубку.
- Приветствую тебя, брат Чарльз! Мир и вам, воин Христов, - ответил Генри, обратив внимание на Тевтонскую символику на одеянии незнакомца. Геннард кивнул головой в знак приветствия.
- Брат Генри, - обратился я, сей господин командует небольшим отрядом наемников в армии нашего нынешнего правителя. У него к вам есть дело, - я ладонью указал на рядом стоящего Геннарда, и он продолжил:
- Приветствую вас, брат Генри. Местный народ рассказывает о вас, как о храбром воине и опытном тренере, побывавшем не в одном десятке боев и осад и подготовившем не одного рыцаря, снарядив его необходимыми навыками боя и походов. Моим людям нужен тренер, который бы мог научить их эффективно владеть оружием и собственным телом и разумом, и я хотел бы предложить вам присоединиться к моему отряду в качестве тренера и, фактически, следующего командира после меня. Со своей стороны я обязуюсь заботиться о вас, предоставлять вам необходимое снаряжение и питание, а так же своевременно и честно платить ваше жалование, - Геннард, проделавший столь тяжелый путь, для того, чтобы встретиться с тренером, еще не зная, что ответит ему монах, не желающий даже говорить о своем солдатском прошлом, держался удивительно спокойно и уверенно, будто, получив бы отрицательный ответ, он, как всегда почтительно бы поклонился и спокойно удалился...
- Видите ли, Геннард Тейлор, я не солдат, давно уже не солдат. Я дал обет служить Господу и теперь делаю это здесь, мирно следуя Его уставам. Я не желал бы возвращаться к прежней жизни, наполненной корыстью, убийствами и предательством во славу сребролюбивых правителей, коих на нашей земле ныне развелось немыслимое множество. Но ваше имя мне известно, хотя я и не встречал вас лично доселе. Похоже, вы добрый и достойный человек, возможно, вы и впрям не такой как другие... - Генри задумчиво опустил голову. Я понимал, что такое решение не может даться легко никому, уж тем более, такому человеку как он. Геннард Тейлор молчаливо и внимательно ожидал ответа или вопроса, которые могли бы последовать за размышлениями человека, от которого зависела суть его визита в монастырь, лежавшего сквозь тяготы пути и раны от бури. Тяжелое молчание повисло в воздухе, пришедшая на смену звонким ударам топора и оживленным разговорам тишина на заднем дворе начинала буквально звенеть в ушах, нагнетая и без того напряженную обстановку молчания. Казалось, что страх перед неизвестностью сковал всех участников беседы, поскольку каждому из нас было, что терять или о чем пожалеть, сделав свой выбор.
Генри поднял голову и посмотрел пристально на Геннарда, так, будто он попытался в последний раз узнать нечто большее о своем собеседнике, рассматривая его реакцию на разговор, чтобы понять, правдиво ли его представление о незнакомце, соответствует ли он тому, что о нем говорят.
- Геннард Тейлор, видит Бог: будь вы одним из числа лордов и прочих правителей здешних государств, я бы не раздумывая отказался от вашего предложения, даже не выслушав его до конца. Только Всевышнему известны ваши истинные намерения, но почему-то, вы внушаете мне доверие. Я мог бы присоединиться к вам, но только если вы дадите обещание всегда следовать принципам чести и справедливости и никогда не станете намеренно посылать ни меня ни своих людей на верную смерть, - Геннард, столь же пристально глядя на монаха, ради которого он чуть ли не совершил целое путешествие, по мнению любого человека, наверное, теперь должен был разразиться невероятным радостным удовлетворением от успешного соглашения! Каково ж было мое удивление, когда снова, все с тем же непоколебимо безмятежным, но твердым выражением лица, он почтительно кивнул головой и промолвил лишь:
- Что же, пред лицом неба и земли, перед лицем Господа нашего Всевидящего, я даю вам его. Все, о чем вы говорили, я обещаю исполнить, - он поднял правую руку и, приложив ее к груди, в том месте, где средоточатся жизненные силы всякого живущего на земле, еще раз поклонился. Генри поклонился в ответ и ответил:
- Бог - свидетель, что я буду служить вам, господин, доколе намерения ваши благородны и вы держите свое обещание, и да не пощадят вас небеса, коль вы станете использовать меня в угоду своих корыстных целей и меня, коли мне надумается предать вас! - клятвенным тоном провозгласил брат.
- Да будет так, - спокойно ответил Геннард Тейлор и, достав из небольшой дорожной сумы на поясе кожаный, явно не набитый до краев золотом, кошель, отсчитал для монаха ни много ни мало: четыре сотни динаров и передал их ему.
- Теперь дайте мне немного времени собраться и завершить некоторые дела, мой господин. Я бы хотел также проститься с моим аббатом и получить его благословение на предстоящий путь, - попросил Генри.
- Ступайте, брат Генри, один из моих людей ранен и находится сейчас на попечении лекаря в вашем госпитале, поэтому мы не можем уйти скоро, время у вас есть.
- Вот как. Что же, я рад увидеть, что вы и в самом деле заботитесь о своих людях. Увидимся, господин.
А я стоял ошарашенный, с широко, наверняка, открытыми глазами, а может и устами, поскольку лицо Геннарда Тейлора приняло немного удивленно-вопросительное выражение, когда он повернулся ко мне, - описывая свое тогдашнее состояние вспоминал Чарльз.
На момент же нашей беседы, постаревшее его лицо принимало все более мрачный вид, не давая мне покоя в размышлении: что же так гнетет моего собеседника? Что за грех лежит у него на душе или что за скорбные воспоминания, повествование о которых доставляло Чарльзу столь нестерпимую душевную боль, что наверное никакие раны, из наверняка немало имевшихся у него, не могли сравниться с ними, и скрыть это от меня ему было невозможно?
Несмотря на то, что эти вопросы все больше и больше начинали не на шутку мучить меня, разрывая на маленькие лоскутки мое сознание, будь оно полотном, в попытке предположить, что же являлось причиной душевных терзаний моего гостя, и несмотря на то, что я тогда был еще весьма молод, я все же не решался открыто спросить его об этом, понимая, что о таких вещах спрашивать обычно не принято. Поэтому я лишь с нетерпением ожидал продолжения истории - быть может дальше, по дороге путешествия в воспоминания монаха, мне встретятся ответы на мои вопросы...
Читать далее... (http://rusmnb.ru/index.php?topic=21298.msg7474929#msg7474929)
Следующие две-три главы будут в этом сообщении:
Глава 7: Милосердие превыше
- Нет, я не был удивлен услышать согласие Генри на предложение нанимателя, - продолжал Чарльз, - скорее, я просто не был к этому готов морально. Опасение перед неизвестностью последствий, связанных с выбором брата Генри, теперь сменилось на еще более гнетущий страх неизвестности: как же сложится жизнь теперь? Вот так вот просто брат Генри, близкий мой друг и даже в чем-то наставник, возможно, навсегда теперь покинет ставший нам обоим родным домом монастырь? Какой же будет его жизнь: долгой ли иль быстротечной, славной и полной побед или позорной и полной скитаний? Дано ли нам будет однажды вновь встретиться и побеседовать, как прежде, или же я больше никогда его не увижу? Все эти мысли внезапно навалились на меня, терзая мою душу, но я всячески старался скрыть свое смятение, посему поспешно удалился, чтобы вновь вернуться к незаконченной работе. Геннард же воротился к своим людям, которые отдыхали после перенесенных тягот пути.
Привычная безмятежно текущая жизнь монастыря невероятно переменилась, и не только в моей голове: туда и сюда сновали люди, облаченные то в воинские доспехи, то в монашеские рясы, повсюду слышался плеск умывальниц, нечастый, но громкий смех, оживленные беседы наемников, ржание лошадей и даже храп солдат, уснувших прямо во внутреннем дворе на небольших стогах сена, стянутых под деревянными навесами. Однако никого не раздражала столь заметная перемена привычной обстановки - братья приняли путников с радушием, оказав им всю помощь и гостеприимство, которое мы могли, как и подобает истинным служителям церкви. Да и не так уж и редко случалось такое, что кому-то нужно было предоставить кров или лекаря, в стенах нашего аббатства.
Прозвонил небольшой колокол - настало время вечерней трапезы. Просыпались спящие от усталости воины, монахи и священники собирались на ужин, попутно пригласив и гостей разделить с нами пищу. Мы с братьями расположились в небольшой трапезной, где обычно и проходили совместные приемы пищи, куда пригласили и Геннарда Тейлора, а его солдатам, по причине немалого их числа для столь малого помещения, накрыли отдельно в зале побольше. Геннард же весьма вежливо предпочел отказаться от приглашения отужинать с нами, поскольку он заявил, что не хотел бы быть неправильно понятым своими людьми, принимая трапезу отдельно от своего отряда. Братья с уважением отнеслись к его просьбе.
Мы как обычно, после благодарности Богу за дары, которыми он благословил наш стол, вкушали хлеб, как вдруг аббат Стефан обратился к брату Генри, который, как я понимал, уже в последний раз вкушал с нами ужин:
- Брат Генри, вы уже приняли решение относительно предложения господина Геннарда Тейлора? - волна недоумения прокатилась по рядам дружно деливших вечерний хлеб братьев-монахов, которые еще не знали о чем конкретно шла речь в беседе странника с нашим братом. Но в нашем братстве никогда не было секретов, если они не были связаны с тайной исповеди грешного, поэтому вопрос был вполне уместным и не вызвал ни у кого смущения. Генри ответил:
- Да, преподобный отец, я думаю, что я принял решение, и да будет тогда известно братьям, что командующий отрядом, находящимся в стенах нашего монастыря, предложил мне присоединиться к нему, дабы тренировать его людей в походах. Я согласился, взяв с него клятву, что намерения его благородны и он не станет отправлять своих людей намеренно на неминуемую гибель. Я хотел бы поговорить с вами и получить ваше благословение на мой путь, - аббат задумчиво сделал небольшой вдох и слегка печальным тоном сказал:
- Хорошо, сын мой, завтра утром зайдите ко мне на беседу, и с вашим теперешним господином я бы тоже хотел еще раз пообщаться напоследок. Благословенно вкушайте трапезу, братья, - монахи, не отойдя от удивления, принялись дальше за ужин. Все в той или иной степени были удивлены и даже смущены, но никто так и не решился ничего сказать или спросить. Безмолвие вновь воцарилось в нашей харчевне, слышно было лишь как стучат столовые приборы, да то и дело поскрипывают бревенчатые лавки, на которых располагались принимавшие пищу. Закончив ужин мы разошлись по своим кельям на вечерние чтения, но преподобный видимо заметил мое более остальных растерянное состояние и, по-отцовски положив свою ладонь на мое плечо, обратился ко мне:
- Пусть не печалится сердце твое, сын мой и уж тем более вдруг не чернится осуждением. Мы все в ответе пред Господом за наши жизни, но каждый сам принимает решение о том, какой она будет. Ступай с миром, - я поклонился отцу в ответ и направился в свою келью. В ту ночь я долго не мог уснуть, вопрошая Отца Небесного о том, какой же должна быть моя жизнь, и что Он уготовал теперь для меня...
Наступило долгожданное утро. Я был охвачен неприятно томящим душу смятением с самого начала дня, как обычно это бывает, когда вы точно знаете, что в определенный день произойдет нечто такое, что бы вам хотелось отсрочить насколько только возможно дальше, но вы еще толком и не знаете, чего ожидать. Я проснулся раньше, чем обычно и, едва раскрыв глаза, тут же поднялся со своей постели и, потирая уставшие от бессонницы глаза, подошел к узенькому окну, из которого первые лучи теплого весеннего солнца, пробивалоссь в мрачное помещение моей каменной кельи, выявляя на своем свету мелкие пылинки, витавшие в воздухе. Келья находилась достаточно высоко, и, посмотрев в окно, моим глазам предстала вполне знакомая и привычная картина: еще невысоко, в небе, над могучими деревьями светило солнце, задорно щебетали утренние птицы, утро было ясное - ни облачка. Стены аббатства, крепко сложенные много лет назад, по-прежнему простирались вправо и влево от моего взора, а, лишь слегка поросшая травой грунтовая дорога, ведущая в Ригу, устремлялась далеко вперед, словно невыпрямленной земляной нитью, лежащей на лоне природы, рассекая Уэсдвинский лес, и упиралась в горизонт. Одним словом, вид был абсолютно обыкновенным, ни капли не отражающим те изменения, которые должны были произойти в тот день.
- Может все это лишь непонятный сон, и все осталось на своих обыденных местах? Может и не было вовсе никакой встречи, никаких путников и деловых предложений?, - пронеслось спросонья в моей голове, - Уж нет, ведь я прекрасно помню, как в тяжелых размышлениях засыпал вчера, - отпарировал проснувшийся разум. Да и периодический храп коней, привязанных под деревянными навесами во внутреннем дворе, выдавал присутствие вчерашних путников в стенах монастыря сегодня.
Подошедши к умывальной чаше, я влил в нее воды и узрел в расплывавшемся отражении собственное угрюмое лицо. Терзания о грядущих переменах не покидали меня, но мне не очень хотелось, чтобы кто-либо спрашивал меня об этом, поэтому я всячески старался не подавать виду. Обстановка в аббатстве начинала возвращаться в свое обыкновенное повседневное русло, после утренних приготовлений и молитв была объявлена трапеза, мы собрались за столом так же, как и вчера, а после завтрака преподобный отец призвал Генри на беседу и попросил меня пригласить затем также и Геннарда Тейлора, поскольку я был на тот момент ближе всего знаком со странником.
- Доброго вам дня, господин. Отец Стефан просит вас подняться к нему - он бы хотел еще о чем-то побеседовать с вами, пока вы еще гостите в нашем монастыре, - передал я просьбу аббата, войдя в зал, где было накрыто для Геннарда и его людей.
- Приветствую вас, брат Чарльз, - ответил он, - Спасибо вам за ваше гостеприимство и помощь. Я и сам как раз желал попрощаться с преподобным.
- Вы сказали "попрощаться", господин? - вопросительно заметил я.
- Мне объяснили братья, что помощь моему человеку оказали, но времени на восстановление понадобится много, поэтому мы уходим сегодня, нам более нет смысла отягощать вас присутствием такого множества. Я оставлю плату, чтобы о раненом позаботились здесь, пока он не восстановится.
Еще одна неожиданность обрушилась на меня - я не подозревал, что все произойдет столь скоро. Мы вместе отправились наверх, в комнату преподобного. Сидя на дубовой лавке, напротив входа в комнату, где в тот момент беседовали отец Стефан и Генри, мы сидели молча, ни разу не обмолвившись даже единым словом. Кажется там каждому было о чем поразмыслить и помолчать. Дождавшись окончания беседы священника с братом Генри, Геннард Тейлор зашел к аббату, а монах вышел, весь объятый мыслями, тоже не проронив ни слова. По выражению его лица было видно, что хоть решение и принято, а благословение святого отца получено, брата все еще одолевали сомнения и такой же страх неизвестности.
Геннард Тейлор не слишком долго беседовал с аббатом, но под конец их разговора, уже стоя в дверях комнаты, Геннард поблагодарил преподобного за наставление и гостеприимство, оказанное его людям. Аббат благословил его и напоследок сказал:
- Прощайте, сын мой. Да будут пути ваши прямыми, а сердце чистым, и да хранит оно заповеди Господни во все дни жизни вашей, Отцом Небесным вам отмеренные. Не обнажайте меча вашего против невинного и помните, - отец вдруг добавил, - Nulla de virtutibus tuis major clementia est*!
- Да будет так, ваше преподобие, - на прощание ответил Геннард Тейлор и смиренно преклонил главу, а отец Стефан обратился к Генри:
- Прощайте, брат Генри. Храните верность господину и Богу, и пусть вера ваша будет столь же крепка и непоколебима, как крепки руки ваши.
- Прощайте, отец. Да благословит вас Господь, - ответил Генри.
Все трое прощались без особых эмоций, но лица их выражали глубочайшую обремененность множеством нелегких раздумий, а лицо аббата отражало понимание, что скорее всего, он больше никогда не увидит своего послушника, но одному только Богу было известно, какие мысли и сомнения бушевали тогда в моей голове...
Договаривая последнюю фразу, Чарльз сделал заметный упор на слово "моей" и я снова услышал, как настроение его повествования стало сменяться на более печальное. Он опять прервался, несколько секунд о чем-то глубоко размышляя. Спокойная обстановка в таверне вторила его печальному виду и тону его голоса, и я уже сам начинал отчего-то погружаться в столь печальнейшее же расположение духа, сопереживая моему собеседнику. Мое воображение уносило меня в далекий путь воспоминаний другого человека, и я, стараясь смотреть на истории, рассказываемые им, как бы с его же стороны, начинал наконец понимать тяжелую тайну того, что же на самом деле тяготило все эти годы измотанную душу старого монаха.
- Аббат обратился ко мне, попросив проводить путников в дорогу и дать им немного хлеба, - продолжил собеседник, - И, хотя я всячески старался скрыть свое растерянно-озадаченное состояние, взгляд отца Стефана говорил, что он наблюдает в моих глазах что-то неясное, но все же, он ограничился лишь этой просьбой.
Мы спустились вниз, где нас ожидал уже собравшийся отряд Геннарда Тейлора. Я, как и наказал преподобный, зашел в трапезную, попросил у служивших в ней братьев четыре свежие буханки хлеба и, завернув их в полотняный узел, преподнес Геннарду. Он поблагодарил и оставил небольшое пожертвование и некоторую сумму сверху на содержание раненого в госпитале солдата монастырскому эконому, и мы отправились к воротам аббатства. Я шел впереди один, а за мной следовали Геннард Тейлор и брат Генри, а за ними шел их отряд. Мне казалось, что с каждым новым шагом в мою голову наваливались новые и новые мысли, словно, пока я дойду до ворот, меня собьет с ног тяжестью моей собственной головы - так мне нелегко было в тот момент.
Став перед воротами я пропустил отряд, а Геннард, держа в левой руке поводья своего коня, и брат Генри остановились позади, чтобы попрощаться со мной. Брат Генри, все понимая, ничего не сказал. Мы лишь молчаливо обнялись, как братья.
- Благодарю вас за все, брат Чарльз. Храни вас Бог! - обратился Геннард Тейлор и, оседлав коня, поскакал во главу отряда, - Вперед! - властным голосом скомандовал он своим людям, и его гарнизон двинулся в путь, расплываясь на горизонте и унося с собой не только близкого мне друга и духовного брата, но и мысли о Геннарде Тейлоре и его дальнейшей судьбе. Я вздохнул, будто бы с облегчением, и отправился обратно в монастырь.
*(лат.) "Из всех добродетелей твоих милосердие превыше"
Брат Чарльз сделал последний глоток из своей глиняной чаши с вином и с присущим глухим стуком спадающей на толстый ореховый стол керамики, поставил ее обратно. В этот момент волна недоумения, нередко прокатывающаяся по героям его повествования, на сей раз с головой захлестнула меня:
- То есть... Погодите! - необузданно-громким от удивления голосом резко выпалил я и тотчас заметил, как за соседними столами несколько человек повернулись в мою сторону, скорчив недовольно-удивленные гримасы. Я понял, что мой возглас верно слышала вся таверна, и в знак сожаления, сразу же сделал жест извинения, прижав правую руку к груди и слегка кивнув головой. Собеседник улыбнулся, и мне, даже на мгновение обидно стало, будто бы он посмеялся над моей несдержанностью. Но Чарльз, видимо, просто предугадал мой следующий вопрос, который тут же, поспешил вырваться на свободу из моих уст:
- Так вы ведь говорили, сэр...называли...то есть...брат Чарльз, - прерываясь и перебивая сам себя, сбиваясь с мысли и возвращаясь снова, я пытался сложить нечто удобовразумительное из своей речи, - вы ведь представили мне Геннарда Тейлора, как своего господина, в начале нашей беседы, а, получается, вместо вас на службу отправился брат Генри? - монах едва заметно улыбнулся, глядя мне в глаза, давая понять, что я бы узнал ответ гораздо быстрее, если бы просто послушал дальше, но в то же мгновение взгляд его снова стала поглощать какая-то невообразимая тоска, посещавшая его от одной мысли к другой, и он наконец окончательно развеял пыль непонимания и смятения в моей голове:
- Терпение, молодой человек, терпение...
На некоторое время прервавшись, он как бы виновато опустил взгляд, в очередной раз неловко потирая большим пальцем ободок своей пустой чаши и горько вздохнул:
- Да, Геннард Тейлор удалился восвояси вместе с Генри и своим отрядом, и я не стал догонять их прося еще о чем-либо или пытаясь что-то сказать напоследок, я вернулся, - он снова глубоко вздохнул, - но в госпитале ведь остался раненый всадник... - снова последовала тяжелая пауза.
Теперь мне ясно было, что печаль его души неким загадочным образом связана с тем раненым воином, но что такого могло между ними произойти и причем тут жизнь в монастыре, которую он "не избирал самолично"? Монах, что, убил его? Своевременно не оказал помощи? Может солдат натворил что-то в монастыре, не отплатив добром за оказанное милосердие? А может... - мои размышления прервал, словно гром с небес, заставший врасплох мое растерянное воображение, голос Чарльза:
- Пару недель, может с месяц спустя, раненый солдат, который явно не спешил обратно в отряд к своим соратникам, наслаждаясь заботой и отдыхом в нашем монастыре, наконец поправился окончательно и изъявил желание отбыть. Не особо-то и поблагодарив братьев и врачей, наблюдавших его, он собрал свои вещи, не торопясь почистил и смазал свой, уже успевший потемнеть и покрыться патинами меч. Подойдя к своей изрядно отдохнувшей за время болезни хозяина гнедой, хлопнул ее ладонью по седлу и задорно, с долей издевки, прокряхтел:
- Ну че, кобыла, нажралася ты тут сена святейшинского, кабы брюхо в конец не отвисло! Ну поглядим еще, бо на кой-то ты и сгодишься еще, а на другую пока у меня золотца нет, так шо не дохни пока! Кхе-хе-хе... - хрипло захохотал всадник.
Монах, вспоминая слова и повторяя тон балтийца-эквита, сам невольно рассмеялся со своего описания и вдруг добавил:
- Помните я вам сказал о Геннарде де Тейлоре, что война и убийства - это не единственное, что он понимал в жизни? - я в согласии молча кивнул, - Так вот Ардус, так звали всадника, был его прямой противоположностью! - с легкой усмешкой вспоминал собеседник, - Прожженный вояка, с хриплым от выпивки голосом, который мало чего произносил, кроме насмешек и ругани, Ардус ничего в жизни не смыслил кроме ратного дела. Его понимание жизни, скорее всего, отражалось и на отношении ко всем окружающим его людям.
Собирая свои вещи и взваливая их на свою лошадь, он что-то неразборчивое бормотал себе под нос. Держа в левой руке меч, вложенный в деревянные с кожаной портупеей ножны, и то и дело помогая себе занятой мечом левой рукой, он кривил лицо от жуткого неудобства, едва слышно что-то там причитая. Внезапно он повернулся и обратился ко мне:
- Слушай, бож-человек*, будь так любезен! Намаялся я с клинком этим, ладу не дам никак, все в руках держать, да ни в сено же с лошадиным навозом его свалить - оружье-таки все же. Итак во, видал как я начистил его, - он на треть вытащил из ножен натертый до приемлемого состояния меч, на лезвии которого все равно виднелись еще глубокие потемнения начинавшейся ржавчины, исполосованные множеством мелких проредей свежего метала, от многократного прохождения металлической теркой для чистки, - Так и того же полдня убил, бож-человек! Кабы ты напоясать мне его помог, руки-то у тебя свободные, бож-человек, - он постоянно приговаривал "бож-человек", как будто это было самое благое сочетание слов, которое он отродясь знал. Я смиренно подошел, взял в руки его меч с ножнами, расправил ремни и портупею и преклонился, чтобы закрепить меч на его бедре.
- Знач смотри, - стал объяснять Ардус, - приложи к бедру, да чуть повыше - сползет-таки все равно, вот этот сюда, а вторым вокруг обойди по поясу. Вот этот вот... штуку в общем вот эту посередине втыкни и потом свободный конец заверни через низ, а потом в него же узлом. Я не стал разъясняться, что знал, как препоясывается меч, и просто молча сделал, как он просил.
- Ну во, другое-то дело, бож-человек, благодарствую тебя! Гляди вдруг оруженосцем станешь, так пригодится умение тебе! Кхе-хе! - он снова посмеялся своим, неприятно-кряхтящим голосом. Я поднялся и, пристально посмотрев на него, тихо промолвил, собравши наконец и мысли и волю в руки:
- Господин, на самом деле я серьезно бы хотел кое о чем вас спросить...
- Ты гляди-ка, господин, кхе! - усмехнулся он, - Господином меня не кличут, это к их преподобиям и величавствам обращайтесь, а я - простой человек. Простой, зато свободный и в ратном деле, может, и поболее любого господина толк знаю, впрочем мой пока платит достойно, значится обращение заслужил, хе. Так что за вопрос там у тебя, бож-человек? Ты ли не хочешь с меня пожертвований сбить, а? - Ардус подозрительно смотрел на меня, лукаво прищурив глаза.
- Нет, друг мой, - успокоил я его, - все что нужно было и сверх того оставил уже ваш командующий, Геннард Тейлор. Я хотел бы спросить вас не против ли вы, если б я пошел с вами? - солдат посмотрел на меня удивленно, своими маленькими, глубоко-сидящими карими глазами, и с неподдельным удивлением спросил, вдруг переменивши тон на серьезный:
- Со мной пойти? Это шо же, жизнь свою благодатную бросишь, да батьку преподобного своего оставишь? На кой оно тебе, бож-человек? Ты-то и в деле ратном мало что смыслишь, кабы не пришибли тебя ненароком... - он, казалось о чем-то задумался на несколько секунд. В тяжелых раздумьях стоял и я...
Чарльз сделал глубокий вдох, запрокинув голову вверх, на мгновение уставившись в досчатый потолок первого этажа, а затем тяжко выдохнул и опустил голову. В то же мгновение я услышал, резкий и глухой стук двери, взбудораживший спокойную обстановку таверны - кто-то, в неблагополучном расположении духа, хлопнув дверью, покинул таверну. Я краем глаза видел, как некоторые посетители выворачивались удовлетворить свой интерес, кто же это был и с какого стола. Но я не обратил особого внимания: здесь, в нашей беседе, уже совсем рядом был ответ на столь мучивший меня вопрос, отделяемый лишь затянувшейся продолжительностью перерыва в повествовании, посему мне не терпелось поскорее получить его:
- И вы ушли? - спросил я.
Собеседник еще раз вздохнул и продолжил:
- Знаете, много было мыслей в моей голове, много сомнений и навязчивых мыслей, я тогда был еще молод. Мне потребовалось для себя больше месяца, чтобы принять это решение, посему я и в один день не смогу рассказать всех причин, по которым я принял это решение, но в общем... - монах двумя пальцами правой руки почесал голову выше виска, - Я понимал, что отец Стефан навряд ли одобрит мое желание покинуть монастырь, тем более с целью примкнуть к воинскому отряду. Но вместе с уходом брата Генри, ушла и часть моей жизни, он был самым близким мне другом в нашем братстве, а мысли о переменах, которые ждут меня, мысли о другой жизни и мечты стать воином во славу Господню не давали мне покоя с того самого дня, как Геннард Тейлор покинул аббатство. Но самая роковая мысль, на которую я почему-то больше всего надеялся, это мысль о том, что я еще смогу возвратиться и попрощаться с аббатом, попробовав для себя другой способ жить во славу Божью. Однако что я тогда еще мог предположить верно?
После короткого раздумья, Ардус снова посмотрел на меня и ответил:
- Что же, мне все равно, какое дело мое? Пойти-то - отчего бы и нет, мне ж веселее в пути все же будет, может подсобить чем и сможешь. Вижу ты человек и не гордый, кхе, путь ведь нелегкий лежит через лес-то. Идти-то пешком не завоешь, бож-человек? - нахмурив недоверчиво брови, он спросил абсолютно серьезно.
- Плотских тягот я не боюсь, мне бы душу сберечь. Да и не знаю пока, что ответит господин ваш, но с ним ушел мой духовный брат, может и я смогу послужить Господу в вашем отряде.
- Ну, дело твое, служитель. Отвести-то тебя отведу, ну а там, как вы говорите: как Бог даст! Странный ты человек, служитель, - в его голосе теперь отчего-то послышалось некоторое уважение ко мне, тон его сменился на более доброжелательный, нежели презрительно-насмешливый, с которым он обращался ко мне ранее, - Так шо же, это ж придется коня-то с тобой делить, не заставлю ж я тебя ноги в пыль стереть, путь-то дальний, а торопиться надо. Ладно, коли есть что с собой собирать, то тащи поскорее, да в путь! Уж больно-то задержался я на хлебах ваших.
Скромная жизнь в монастыре не предвещала особых сборов, решение было принято, хотя, право, еще оставалась доля сомнений. Я, не желая никому ничего говорить, снова зашел в харчевню и взял с собой хлеба в дорогу. Поднявшись в свою келью, я сменил сандалии на сапоги попрочнее, из тех, что были, и, словно прощаясь, окинул взглядом в последний раз свою скромную, но уютную келью, которая столько лет служила мне родным домом. Взгляд упал на стоящий в углу, окованный по краям, деревянный древко-посох, который не только служил надежной опорой в пути, но и превращался в достаточно неплохое орудие для двуручного боя, во время наших нечастых упражнений с братом Генри. Я решил, что прихватить и его с собой будет точно неплохой затеей. Взяв посох и дорожную суму, в которую успел положить пока только хлеб и одну перемену одежды на холодное время суток, я закинул в нее и свечи, про которые вспомнил проходя мимо подсвечника, и направился в госпиталь, поскольку, как врач, я решил немного подготовиться на случай неприятностей в дороге. По пути зайдя в монастырский погреб, и попросив там у братьев сосуд с белым вином (оно использовалось для очищения опасных ран), я поднялся во врачевальную. Там я взял бронзовые щипцы, несколько пучков лично заготовленных мною лечебных трав и кореньев, острый хирургический нож, небольшие сосуды чистой воды и миндального сока (так же для заживления и очищения ран), несколько плотных отрывков чистого полотна для перевязки, и "ложку для стрел", поскольку наконечники стрел иногда были закреплены непрочно, порой даже на пчелином воске, и при попытке извлечения стрелы, древко доставалось, а наконечник мог остаться в ране.
Взявши все, что мне показалось необходимым в пути, я вышел снова во внутренний двор, где меня ждал уже собравшийся Ардус.
- Все взял, божий человек? Пора бы и в путь-дорогу!
- Да, друг мой, полагаю, что можем отправляться. Храни Господь наш путь, - я поворотился к часовне, в последний раз поглядев на крест, венчавший ее своды, и окрестил себя, поклонившись.
- Так-то никто и не проводит нас, значится? - усмехнулся солдат.
- Проводить вас должен был я, но я отправляюсь с вами, так что мы можем отбыть, - склонив неловко главу промолвил я...
В этот момент, наконец, я понял все. Я с полной уверенностью предполагал, что скажет дальше Чарльз, наконец найдя для себя ответ на вопрос: что же за тяжесть мучит душу несчастного странника. В нетерпении желая поскорей удостовериться в окончательной правоте своих предположений, я вопросил монаха:
- Значит, вы так и не попрощались с аббатом, брат Чарльз?
Чарльз остановился, но на сей раз я уже не услышал тяжелых вздохов из его груди или чрезмерно печального преображения тона его голоса - взрослый монах лишь спокойно ответил мне известной присказкой:
- Что ж, как говорится: "сказанием прожитого не исправишь"... Стоя перед воротами родного дома, глядя на пейзаж уходящей вдаль дороги - единственный, что я видел за этими стенами прошедшее множество лет, на мгновение в моей голове пронеслась настойчивая мысль все же вернуться, дабы хотя б попрощаться с отцом Стефаном. Однако боязнь неодобрения аббата, а помимо и мысль о самолично принятом перед лицом Господа решении, которое я не думал изменить, все же взяли верх, и я так и покинул земли родного аббатства, ни с кем не прощаясь. Мой путь теперь устремлялся далеко в неизвестность, оживляя попутно то боязнь перемен, то мечты о далеких и неизвестных мне землях, то некоторое ощущение осуждения, то опасение и вовсе не быть принятым и с позором воротиться так скоро.
Пристально посмотрев мне в глаза, собеседник обратился непосредственно ко мне, снова отступив от повествования:
- Теперь вам известно, почему мне столь тяжело на душе вспоминать о прошлой жизни в монастыре, друг мой, - тот факт, что Чарльз теперь впервые назвал меня "друг мой", а так же то что голос его не звучал более столь же прискорбно, как немного ранее, вспоминая об этом, дало мне ощущение, что моему посетителю стало легче, поскольку, поделившись со мной своим грузом, он не услышал упреков и даже не увидел в моих глазах осуждения, и мне это было приятно. Мне казалось, словно я хоть чем-то теперь искупил свое презрительно-недоверчивое отношение к путнику в самом начале. Однако нельзя сказать, что ощущение вины за свой поспешный уход без благословения святого отца совершенно покинуло сердце монаха, поскольку Чарльз в разговоре еще не раз вернется к этим воспоминаниям...
*пренебрежительно-сокращенная форма обращения, образованная от "божий человек" (наподобие "мил-человек").
Читать далее... (http://rusmnb.ru/index.php?topic=21298.msg7475931#msg7475931)
Глава 9: Находка в лесу
Я кивнул в знак того, что и в самом деле теперь понимал терзания своего гостя, и, желая продолжить беседу задал ему вопрос:
- Неужели, брат Чарльз, у вас так и не выдалось возможности, чтобы вернуться и проститься с преподобным отцом за все эти годы?
- Ох, если б она появилась у меня, друг мой, без промедления я непременно воспользовался бы ей, хотя чувство стыда за столь неблагородный уход, наверняка помешало бы мне и тогда. Ведь, коли вы вспомните, то я уж обмолвился ранее, что я думал, что у меня еще выдастся возможность проститься, поскольку странствия Геннарда Тейлора, так или иначе протекали в пределах границ ближайших государств. Но мог ли я предположить тогда, куда забросит нас замысел Божий немного спустя! Так, безо всяких слов прощанья и братских объятий с кем-либо, мы с Ардусом покинули монастырь навсегда.
Весна была в самом расцвете: лес вокруг просто пел, отвлекая меня от печальных мыслей своими яркими цветами и звуками. Звонко щебетали утренние птицы, то и дело мелькали, ловко перебегая от одного дерева к другому, лесные зверьки, шумела густая зеленая листва, колышемая теплым весенним ветром, в воздухе царила свежесть и ароматы распустившихся цветов и древесного сока, а кое где все еще виднелись наполовину сломанные и вовсе поваленные наземь деревья, напоминая о чудовищной буре месячной давности. Так проходил первый день нашего пути.
- Так, тут сделаем привал, - скомандовал Ардус, завидев неподалеку крохотную зеленую полянку посреди леса, усыпанную здоровенными хвойными иголками, создававшими приятную природную подстилку. Небольшая ее величина, тем не менее, позволила бы даже разместить палатку, если бы она имелась у нас.
Выбрав большую старую сосну, солдат привязал к ней своего коня, стащил с его навьюченной спины мешок с припасами и подошел ко мне.
- Вечереет в лесу быстрее, так что на сегодня лучше заночевать, покуда есть хоть сколько недурное место. А то как стемнеет хоть глаз выколи, а местечка подобающего таки не сыщешь.
- Как изволите, друг мой. Полагаю, в путешествиях и дальних переходах вы смыслите более меня, - ответил я. Мы отошли от лошади и прежде, нежели присесть за другим, приглянувшимся своим многолетним большим стволом деревом, и разделить трапезу, принялись соорудить костер. Сухих ветвей на деревах не было, поэтому все, что можно было найти - это старые сломанные ветки, лежащие на земле, возможно обломанные еще той самой бурей. Наспех наносив хвороста, найденного вокруг, мы с трудом разожгли небольшой костер в условиях сырого весеннего леса и сразу принялись запасти теперь дров покрупнее.
Наконец мы справились с подготовкой для костра и могли теперь приступить к ужину.
- Ну вот погляди-ка, покуда с огнем разобрались, таки темнеть уж и начало как! - Ардус присел на краю полянки, опершись спиной на толстый ствол дерева и поправил неудобно воткнувшиеся в землю ножны с мечом, которым был препоясан. Затем он достал из стоявшего рядом узла с провизией сосуд с водой и поставил его рядом с собой на землю. Достав оттуда же буханку хлеба и разломив ее на две части, Ардус, подал мне половину и заметил:
- Хлеб у вас, служитель, завидный в монастыре, покуда свежий. Ежели не страждешь смертельно, то лучше сегодня отужинать чем попроще, поскольку я не ведаю верно где сейчас господин наш с отрядом, а пока прибудем в окрестности Эльбинга, так там еще расспросить да разведать надо будет куда дальше нам путь держать, ежели не в городе Магистор будет.
Я возблагодарил Отца Небесного за пищу, дарованную нам, и уселся рядом под деревом. Услышав, как Ардус над чем-то снова усмехнулся, но ничего не стал говорить, я не обратил внимания и принялся за свою трапезу. Наверняка он усмехнулся над моей молитвой, произнесенной в благодарение за еду, поскольку не только балты, но и многие в те времена нас христиан не любили, однако и самого Спасителя не любили, а этот человек даже согласился помочь мне найти Геннарда Тейлора, и у меня не было никаких причин держать на него зла.
Периодически подбрасывая дров в горящий костер, мы молча ели хлеб с травами. Покончив с ужином, уставший от длительного пути, я вскоре так и уснул у дерева и проснулся лишь глубокой ночью от холода и страшного храпа моего спутника. Накрывшись плащом и накинув капюшон я снова задремал.
- Вставай, бож-человек! - я открыл глаза и увидел напротив себя помятое, но насмешливо-улыбающееся лицо Ардуса, - Продрыхлись и в путь пора!
Я поднялся и умыл лицо. Повсюду слышалось пение птиц, на небе еще не было видно солнца, едва светалось, костер еще тлел, тихо вздымаясь кверху слабенькой струей дыма. Наскоро перекусив, мы снова собрали вещи, навьючили коня и отправились в путь.
- Смотрю, друже, божий человек вроде, а посох-то окованный! - вдруг усмехнулся Ардус, указывая пальцем на железное оголовье древка в моей руке.
- У Бога везде есть свои люди, друг мой, - отвечал я, - и среди братьев, которых я знал, были и воины, сражавшиеся во славу Господню.
- Аааай! - отмахнулся Ардус и, секунду подумав, снова сказал, - Тебе бы копье из него сделать, так толку-то более сыщешь, коль ты с древковым знаком отродяся. В Эльбинге кузница есть, там толковый старик-умелец, попрошу его наконечник копейный заместо оголовника сделать.
- Война моя прежде всего не против крови и плоти, друг мой, - заметил я, но солдат, посмеявшись своим хрипящим голосом, возразил, перебив мою речь:
- Кхе-хе! Божий человек, вот ежели примет тебя господин в свой отряд, так коль выживешь первый же бой, так поймешь в миг же, что не спрашивает там никто, али воин ты, али священник. Раз уж встретился на пути, уж изволь защитись иль пади! - гордо закончил всадник, но вскоре добавил, - А что говорю, так может службу тебе добрую-то сослужит. Гляди чего, а копьем и отбиться-то сможешь от пары бандюгов. У тех-то и вовсе уставов не писано!
- Благодарю за заботу, друг мой, сделаем как вы говорите, - согласился я, а солдат в ответ лишь махнул рукой.
Как и обещал, Ардус сменился со мной, предоставив теперь мне свою лошадь для езды. Я, поблагодарив его, влез на коня и, едва управляясь, иной раз не без помощи всадника, продолжил путь верхом. Тот день так же был ясный, а дорога спокойной, поэтому мы предпочли не делать привалов для обеда, чтобы не терять времени, перебивая аппетит хлебом и сушеным мясом прямо в дороге. Однако, когда начало смеркаться, мы не успели до темноты найти хорошего места для ночлега, посему пришлось разбить стан прямо в лесу, среди деревьев и без огня. Отужинав на сей раз немного плотнее вчерашнего, мы уснули рядом, чтобы согреться.
Резко проснувшись от чьей-то руки, плотно прижавшей мои уста, я вмиг оглядевшись взглядом, и поняв, что еще глубокая ночь, повернулся - это была рука Ардуса.
- Тихо! - едва слышно прошептав, он медленно убрал руку от моего лица и приложил указательный палец к своим губам, - Слышишь? - я принялся глубоко вслушиваться в звуки ночного леса и вдруг тоже расслышал странный гул. Через несколько мгновений я сообразил, что это топот спешно несущихся копыт не одной и не двух лошадей.
- Конный отряд? - вопросительно прошептал я.
- Угу. Вот только их светлости обычно не разъезжают темными ночами по лесным дорогам без веской на то причины, а ежели это не гарнизон какого-то князя, то и того хуже - бандиты!
- Сохрани нас, Господи! - осенив себя знамением креста Господнего, промолвил я, про себя благодаря Всевышнего, что мой проводник не спал и нас не застали по его громкому храпу. Мы залегли в траве, пряча головы за деревьями, но конь стоял привязанный к дереву чуть глубже в лес.
- Кабы только гнедая не выдала! - зачем-то держась обеими руками за ствол дерева, за которым он лежал, досадно прошептал Ардус.
Топот усиливался, становясь все отчетливее слышным. Начинали различаться какие-то голоса и, в особенности, крики, но понять, что происходит, все равно не было возможно. Испуганный конь, нервно фыркая и топча копытом, поворачивался на месте привязи.
- Проклятье, чтоб тебя, кляча! - ударив по земле рукой, возмутился солдат. Через мгновение, отряд, следовавший по дороге, пронесся с такой скоростью, что наверное, пусть даже конь скакал бы вокруг своего дерева и пел бы псалмы, неизвестным путникам все равно было бы далеко не до нас. По Божией милости опасность миновала. Я поднялся на колени и, подняв глаза к небу, поблагодарил Бога, что Он сохранил наши жизни, а Ардус, не вставая перевернулся на спину и вымолвил:
- Фух! Слава богам! - и там же уснул, в отличие от меня. Я еще долго не мог уснуть, не сумев сдержать смыкавшиеся от усталости веки лишь за несколько часов до рассвета.
Рано утром мы, бурно обсуждая ночное происшествие, поспешно продолжили свой путь, согласившись в том, что необходимо во что бы то ни стало добраться до Кёнигсберга сегодня. Солнце стояло высоко и уже начинало даже слегка припекать. Дорога все тянулась вперед и упиралась в видневшуюся еще вдалеке опушку, означавшую край леса, как вдруг за плавным изгибом дороги, к нему ведущей, показался одиноко пасущийся запряженный конь без всадника. Мы прибавили шагу, чтобы осмотреть столь необычное зрелище.
Мне захотелось уточнить, что именно было необычного в увиденном Чарльзом зрелище и потому я спросил:
- Необычное в том, что это был не дикий, а запряженный конь, но без всадника?
- Да, именно так, и он спокойно себе пасся вдоль дороги, - ответил монах и продолжил, - хотя, подойдя ближе, мы поняли, что всадник все же был, но он был мертв. Застрявши одной ногой в стремени, он лежал на земле справа от коня и потому не был заметен издалека. Подойдя к телу всадника, Ардус перевернул его спиной вверх и только тогда обнаружил торчащий стальной арбалетный болт, сломанный наполовину. Длинный кровавый след тянулся вдаль на несколько стадий - очевидно конь протащил всадника еще на большое расстояние, после того, как тот упал от выстрела в спину.
- Дорогие болты, стальные, - заметил мой проводник, - такие, как известно, у простолюдин или разбойников встречаются редко. Видать на кого серьезного напоролся наш покойник, али дорогу кому побогаче перешел, за что его в спину так. Солдат вытащил ногу убитого из стремени и тут же принялся успокаивать взволновавшегося коня, настороженного вниманием незнакомца:
- Тише ты, ти-ихо! Хороший конь... - приговаривал он, потирая его по морде. Затем Ардус осмотрел коня, но на нем не было ни клейма, ни какого либо другого обозначения принадлежности, сбруя состряпана из простых кожаных ремней на заклепках, но конь был здоровый и норовистый.
Не имея представления кому же принадлежала найденная лошадь, Ардус решил оставить ее себе, предложив мне использовать в пути его собственного коня, после чего осмотрел вещи убитого. Но ни дорожной сумы, ни узла с вещами не было ни на коне, ни при нем самом, а только старый зазубренный фальшион, пара кинжалов и никуда уже не годный меч, без ножен, в кожаном чехле, а за поясом небольшой кожаный мешочек с несколькими сотнями динаров.
- Этак находка тебе в лесу! - удивился солдат, - Ну, стало быть не дворянин он, вообще похож на бандюгу, а коли вместе нашли, так справедливо и поделить. Ардус предложил мне забрать половину, но я отказался от чужих денег и убедил его, что так или иначе, лучше хоть как-нибудь похоронить убиенного. Спутник насмешливо махнул рукой, после чего мы оттащили тело и, присыпав его землей и ветвями, отправились дальше в путь, строя догадки, что же могло произойти.
Я вновь, воспользовавшись паузой, обратился к собеседнику:
- Может это как-то связано с тогдашним происшествием ночью на дороге, о котором вы рассказали?
- Возможно, - отметил Чарльз, - и мы с Ардусом тоже сошлись на этом, но почему-то не сразу догадались о таком варианте. Быть может, бандиты ночью напали на поселение, но крестьяне каким-то чудом успели обратиться за помощью к своему сеньору, который и отогнал их. Подумав об этом, мы не стали заезжать в деревню Каменисвинка, что на окраине леса, но объехали ее, дабы нас не приняли за возможных вчерашних грабителей.
Уже поздней ночью, прибыв в Кёнигсберг, мы смогли наконец расслабиться и переночевать в местном постоялом доме. Город был небольшим, но молодым и быстро развивающимся. Постепенно отстроенное поселение располагалось в основном вокруг основанного в 1255-м году от Рождества Христова деревянного замка на холме, называемого по латински "Regiomonti*", который уже в 1257-м году, в том же, в котором совсем еще юноша Геннард прибыл в Ревель, принялись перестраивать в кирпичный. Теперь же на старом холме уже стоял величественный каменный замок, достроенный несколько лет назад, впечатлявший меня своей грандиозной архитектурой с высоко устремлявшейся к небу городской башней. Впоследствии он не раз служил местом сбора Тевтонских войск при походах.
На сей раз мы воспользовались услугами местной харчевни и отобедали там, после чего отправились напрямую в город Эльбинг, расположенный всего в дне пешего пути. Прибыв туда к вечеру, мы решили заночевать в городе, а на рассвете заняться необходимыми делами.
- Во, гляди-ка, говорил же, что сделает все, как надо! - разбудил меня голос Ардуса, который довольно улыбался, чуть ли не тыча мне в прямо в лицо копьем с новеньким острым четверогранным наконечником, которое, как я понял, еще вчера служило мне лишь посохом, - Древко ровное, крепкое. Плата пойдет в счет твоей доли, от которой ты отказался. Спал ты совсем как прибитый, поэтому сам я все сделал. А теперь уж вставай, в путь-дорогу пора: разузнал-таки я, где Магистор с моим господином шатаются, говорят отправились они вчера в Ковно, там враг собрался, к городу подступил. Ежели не боишься с дороги в сраженье сразу, так собирайся, поедем.
Я поблагодарил спутника за копье, взял свой узел, взгромоздил его на спину коню, а Ардус вновь обратился ко мне:
- Коня пока можешь оставить себе, все равно мне в походах второй не сдался, коли этот не сдохнет. А хороший попался, резвый, здоровый, нравится мне он.
- Благодарю вас, друг мой, я еще не совсем умело с ним управляюсь, но он - огромное подспорье в пути, хотя в войске Магистра, как и Геннарду Тейлору, мне скорее всего придется на время отдать его на попечение правительским конюхам при обозе. Как только он вам понадобится, я верну его, - я поклонился в знак благодарности и мы наконец отправились в Ковно. Не доехав полпути до города, на обозримом расстоянии перед нами предстал разбитый военный лагерь, а вдалеке слышался шум сражения: звон клинков, хруст копий, крики раненых и ржание лошадей. Подъехав чуть ближе, мы увидели Тевтонские флаги, развивавшиеся над станом и поняли, что это и есть гарнизон Великого Магистра, где я надеялся наконец найти Геннарда Тейлора. Приблизившись к лагерю, Ардус мгновенно растворился в рядах других всадников, узнавших его и готовившихся тотчас выступить подкреплением в бой, а я вскоре нашел господина.
Но нашел я его совсем не там, где ожидал больше всего увидеть - не в первых рядах в наступлении и не в разгаре бушевавшего боя. Он лежал недалеко от обоза, рядом с несколькими другими ранеными, двумя руками прикрывая резаную рану в боку, из которой струилась кровь, пробиваясь сквозь пальцы, и стекала на землю. Никто не оказывал ему помощи, несмотря на то, что каким-то чудом, его все же вынесли раненого с поля боя. Я мгновенно бросился к нему, спешившись с лошади и захватив с собой сумку с медицинскими принадлежностями, которые я взял из монастыря.
- Что с вами, господин? - встревожено вопросил я, не размениваясь ни на какие приветствия и объяснения.
- Чарльз?! Откуда вы...что вы здесь делаете, брат Чарльз, как вы тут оказались? - не скрывая своего огромного удивления, сквозь напряженное от боли выражение лица, спросил Геннард.
- Свят...Святой отец, помоги! - застонал лежавший рядом сержант-тевтонец, прослышав как господин обратился ко мне.
- Сейчас не время, Геннард Тейлор, но я бы даже сказал, что слава Богу, что я оказался здесь! - ответил я, - А сейчас позвольте я перевяжу вашу рану и помогу остальным, кому смогу.
Я достал из сумы длинную полоску и кусок чистого полотна, после чего разорвал его на множество кусков поменьше. Смочив один кусок ткани белым вином, смешанным с миндальным соком, я крепко приложил его к месту ранения, также полив вином, наказав Геннарду крепко держать сверток на ране. Затем я дал ему несколько глотков вина из кувшина, припасенного с собой, и бросился позаботиться о других раненых, лежавших рядом, хотя один из них, к сожалению, уже лежал совсем бездыханным. Управившись с остальными, кому я мог помочь, я вернулся к господину и, сменив сверток, крепко перевязал рану длинным куском полотна.
- Вы снова преуспеваете в добродетели, брат Чарльз, - болезненно улыбнулся Геннард, - Так как же вы попали сюда?
- Ваш раненый всадник, находившийся в нашем госпитале на попечении, выздоровел и собирался вернуться к своему отряду. Но поскольку с вами пошел мой духовный брат Генри, и я долго обдумывая и размышляя, пришел к выводу, что я бы тоже хотел послужить Богу в вашем отряде, если у вас найдется для меня место, господин. Поэтому я попросил эквита Ардуса, чтобы он привел меня к вам. Сам он уже снова в строю, сражаясь за вас.
- А, брат Генри... Он же с кем-то и вынес меня с поля боя, но Бог был милостив и сохранил жизнь и ему самому, - Геннард Тейлор, сквозь боль улыбаясь, посмотрел за мою спину и в то же мгновение добавил, - Ведь вот и он сам!
Я, склонившийся над господином, повернулся головой и заметил подошедшего Генри, лицо которого выражало столько же радости, сколько и изумления от встречи со мной.
- Брат Чарльз?! Что ты здесь делаешь? - и не дожидаясь ответа, он бросился поприветствовать меня братским объятием. Я теперь пересказал и ему историю моего прибытия, в ответ на что он, внимательно выслушав и немного поразмыслив, задал мне тот же самый вопрос, что и вы, молодой человек.
Чарльз улыбаясь грустно-прищуренным лицом посмотрел на меня.
- Попрощались ли вы с отцом Стефаном? - робко предположил я.
- Да, друг мой, именно этот, - грустно заметил собеседник, - не только вас этот вопрос заинтересовал прежде всего, учитывая, что брат Генри знал и меня и аббата гораздо лучше, нежели вы. Так что вы - смышленый юноша! - добродушно с грустью в голосе усмехнулся монах, в ответ на что я лишь улыбнулся.
Четверо посетителей, звонко посмеиваясь и что-то громко обсуждая, покинули таверну, и через открывшуюся дверь я увидел, что уже смеркалось.
- Амелинда! - все еще смущенно улыбаясь, рукой показав просьбу своему собеседнику прерваться, я окликнул служанку.
- Да, хозяин? - отозвалась она, спустившись со второго этажа. Я рукой указал на покинутый стол, со стоявшими на нем кувшином и несколькими наверняка пустыми чашами, кое где со следами потеков, а то и явными "лужицами" под ними.
- Посетители вон с того стола только что ушли, приберите за ними пожалуйста, пока доски со стола еще не обязательно пускать на дрова, - с долей юмора попросил я. Служанка покорно поклонившись, с улыбкой ответила:
- Одно мгновение! - и принялась выполнить поручение. Амелинда всегда была очень вежливой и покладистой, во всяком случае на службе, поскольку другой ее жизни я не знал. Впрочем ее учтивое поведение лишь притягивало посетителей, поэтому в таверне к ней относились неплохо, хотя она и не отличалась особо приятной внешностью.
Снова возвратившись к беседе, я извинился перед путником:
- Прошу прощения, что приходится прерывать вас, господин, просто нужно все же отвлекаться на то, чтобы решать рабочие дела в таверне, ведь я все-таки здесь помощник хозяина.
- Что вы, я все понимаю, - возвразил Чарльз, - но исходя из того, как я услышал вас назвала служанка, вы недалеки от хозяина.
- Так и есть, - ответил я, - Мой отец - хозяин нашего заведения, а когда он уезжает или у него есть другие дела, он оставляет меня присматривать здесь за всем. Но уверяю вас: история, которую рассказываете вы, намного увлекательнее для меня, нежели рассказывать о себе и своих рутинных делах.
- Что ж, надеюсь вам действительно интересно, - ободрился Чарльз и продолжил:
- Брат Генри пришел тогда с добрым известием: напавшая на гарнизон Великого Магистра армия прусских повстанцев, хоть и превосходящая немного числом, была разбита, около полусотни сдались в плен, но гарнизон и сам изрядно пострадал и нуждался в пополнении и попечении о раненых. Поэтому Магистр прервал свое воссоединение с основными силами под Ковно, отправив туда гонца с посланием к главнокомандующему Генриху Ботелю и дарованием ему исключительного права принимать необходимые решения, а сам возвратился в свое имение в Эльбинге. Туда Магистр призвал позаботиться о раненых рыцарях знатного армянского лекаря, которого каким-то непонятным образом жизнь закинула в город Торн, а пока его люди получали помощь и набирали новые силы, я заботился о Геннарде Тейлоре. Впрочем он, слава Богу, быстро пошел на поправку и заражения не было. Дня три спустя воротился гонец, принеся известие, что оборона Ковно идет благополучно, армия Тевтонцев успешно сдерживает натиск и наши силы превосходят вражеские.
Внезапно ко мне подошел Геннард с тренером Генри и спросил:
- Так что же вы хотели, брат Чарльз, когда прибыли ко мне? - они с Генри смотрели на меня очень серьезными лицами. Очевидно командир не помнил, что я ему сказал тогда при обозе, оказывая помощь, либо не приняв окончательного решения желал уточнить мои намерения, и я снова объяснил:
- Господин, я бы хотел присоединиться к вашему отряду, если у вас найдется для меня место, чтобы служить вам и Господу всем, чем смогу, - Геннард Тейлор в недоумении вопросительно приподняв брови на задумчивом лице спросил:
- А чем вы бы могли послужить, дорогой брат? - его вопрос звучал строго и обоснованно, но он усиленно старался своим тоном выразить сохранившееся уважение ко мне. Генри, скрестив свои массивные руки на груди, так же строго смотрел на меня в ожидании ответа, нахмурив брови.
- Мне не пристало хвалиться, господин, - отвечал я, - но аббатство дало мне образование, я знаю несколько языков и могу читать и писать, составлять документы, послания и летописи, а также я владею, хоть и не в совершенстве, но многими знаниями медицины врачевательной и военной, первой помощи, перевязки и хирургии. Если вам нужен врач, пусть и не столь знатный и профессиональный, но который бы перед Богом обещал заботиться о жизни и здоровье вас и ваших подданных, и, конечно же и более всего о душах ваших, то я мог бы предложить вам свое имя, господин.
- Брат Чарльз, я несомненно вижу, что вы богобоязненный и добрый человек и именно вы и ваш брат во Христе спасли мне жизнь несколько дней назад... - он задумчиво прищурился, опустив взгляд, - Но понимаете ли вы, что моя жизнь - это жизнь в постоянной опасности, постоянном осознании, что каждый день, каждый бой может стать моим последним и я тотчас же предстану перед Богом, а мой отряд - это воинский отряд, который живет совершенно такой же жизнью?
- Генри! - обратился господин теперь к своему приближенному, повернув голову в его сторону, - Чарльз - ваш духовный брат, вы были близкими друзьями и прекрасно знаете друг друга... Что вы скажете на это? - Генри, разомкнув руки, взялся левой рукой за затылок, медленно поглаживая волосы.
- Ваши впечатления о брате правдивы, мой господин, как правдиво и то, что вы сказали об опасностях своей жизни. Однако я вижу, что брат Чарльз настроен вполне решительно в своем намерении, а в наше время не всякий полководец может себе позволить иметь личного врача в своем гарнизоне, пускай и не самого известного и умелого, но все же...
- Вы принимаете это, дорогой брат? - спросил Геннард теперь меня немного спустя.
- Я не боюсь смерти, господин, хотя видел ее не раз и видел так же и множество ран и страданий, за время жизни в монастыре. Но самая страшная битва - это битва за души грешников. Всякое испытание, которое пошлет мне Господь на моем пути, я готов принять.
*(лат.) "Королевская гора"
Мне казалось, что это был самый долгий диалог в моей жизни. Не зная ответа, какой уготован мне на мое прошение, я в нетерпении ожидал его, томясь душой, но каждый вопрос порождал еще вопрос и складывалось ощущение, что эта беседа не закончится никогда. Между нами витало столь крепкое же напряжение, как в тот самый день, когда Геннард Тейлор призывал тренера в свой отряд. Но наконец господин поставил тяжелую и непоколебимую точку в этом разговоре:
- Так тому и быть, Чарльз, я приветствую вас в своем отряде! Обещайте же перед лицом Отца нашего Небесного, что вы верно будете служить Господу и мне, покуда пути мои прямы и намерения сердца благородны! - он частично повторил слова отца Стефана, сказанные ему на прощание, что на секунду повергло меня в ступор, напомнив о сомнительности правоты моего ухода. Но я собрался с мыслями и торжественно произнес:
- Я обещаю служить вам и Господу, храня Его заповеди. Беречь вашу жизнь и заботиться о душе вашей, доколе есть дух в моем теле, и дыхание в ноздрях моих, господин Геннард Тейлор!
- Что ж... - Геннард потянулся за пояс, достав оттуда свой кошель, - Как и всякому члену своего отряда, я обязуюсь платить одинаково и в срок подобающее жалование и вам. Получите и вы ваш наемный взнос, - он протянул мне четыреста динаров - ровно столько же, сколько он заплатил и опытному тренеру Генри! А брат Генри одобрительно похлопал меня по плечу, после чего они с командиром удалились по каким-то делам.
С того дня Геннард Тейлор стал моим господином, а я - капелланом и лекарем при его отряде. Хоть я и не был священником, мой господин велел своим людям обращаться ко мне "святой отец", а я изо всех сил старался оправдать столь велико оказанную мне честь, проповедуя Слово Божье, принимая исповеди, отпевая погибших и врачуя раненных в нашем отряде. Таким образом я и сам оказался на службе у его величества Великого Магистра и правителя Тевтонского Ордена, но самое главное, что с этого момента, я собирал свой рассказ не по крупицам, собранным с чьих-то сказаний, а имел привилегию наблюдать все своими собственными глазами.
В то мгновение я действительно понял, что это был в самом деле важный и переломный момент в рассказе старого монаха. Если до этого момента, я не мог понять: почему какие-то ситуации он рассказывал столь подробно, а какие-то - лишь одним предложением, либо и вовсе признавался, что не ведал, то теперь все стало на свои места. Я стал еще больше доверять его словам, поскольку и в ходе повествования, и в его тоне я слышал сказания, пережитые собственной жизнью, увиденные собственными глазами, которые теперь почти всегда были рядом с его героем, и это - бесценно. Внимательно слушая, я изо всех сил старался никоим образом не прерывать его рассказ, если только не происходило что-то срочное и важное... А он продолжал:
- Спустя еще несколько дней прибыл новый гонец от маршала Генриха Ботеля, на сей раз с утвердительным посланием полной победы, по коему поводу, Анно фон Зангерсхаузен не мог упустить возможности закатить огромный пир и призвать всех великих комтуров Ордена на праздник в свое владение в Эльбинге.
Праздники были одними из любимейших событий всего народа. Привычная вялотекущая жизнь города резко преображалась и привносила в жизни своих уроженцев радость, чувство спокойствия и иногда даже особые дарования от правителей и новые возможности. Праздники в городе означали особое благорасположение правителя в свои дни, что прибавляло простым людям, имевшим какие-либо нужды и прошения к государю, больше надежды на успешный исход. Особо милостивые и щедрые правители иногда могли даже одарить безвозмездно какой-то едой или устроить небольшую праздничную трапезу для горожан, разумеется тех, кто успевал ей воспользоваться. Стоит отметить, конечно же, что речь не идет о по-королевски накрытом столе, длиной в сотню саженей, а скорее просто о безвозмездном открытии на время своих придворных кладовых и дарования фруктов, хорошего хлеба, меда, эля, мяса и прочих слабо доступных простому населению продуктов, урвав которых, некоторые бедно живущие горожане могли бы и растянуть их на пару месяцев. Но случалось такое, конечно, крайне редко, в основном праздники проходили лишь в стенах замков и дворцов.
Во время праздников отряду жилось спокойнее всего - это означало обязательное расположение в городе, в тепле и уюте, все командующие были заняты, особых распоряжений не поступало, можно было отдохнуть и заняться своими делами, а при наличии свободных динаров - и самому себе устроить небольшой праздник хорошеньким обедом, или выпивкой, или воспользоваться распутством некоторых местных женщин, именуемых блудницами.
Геннард Тейлор на очень многое был готов ради своих людей, дорожа их жизнями, тратя деньги на отдых и заботу о раненых, постоянно пополняя запас провианта, не только следя за тем, чтобы он внезапно не иссяк, но чтобы там было и разнообразие. Почти всегда у нас в достатке было полезных овощей, напитков, фруктов, сыра, мяса, пригодного для длительной транспортировки, а иногда нам удавалось даже полакомиться финиками, свежим мясом, хотя оно быстро портилось и даже оливками. "Сытая и довольная армия - сильная армия!" - говорил Геннард Тейлор. Труднее всего в те годы было достать мед и почему-то капусту. Но вот чего господин на душу не переносил - это как раз блуда. Как настоящий христианин, он не только не пользовался сам услугами этих продажниц, но и отряду своему запрещал, что я, разумеется поддерживал, но чем была недовольна не особенно набожная часть его гарнизона. Впрочем в то время его гарнизон был значительно меньше, чем когда либо, и я уже рассказал почему.
Так начались и потянулись неспешно два долгих года нашей верной службы Великому Магистру Тевтонцев. За все это время каких-либо особенно значимых событий не происходило, я помню лишь несколько моментов, оставшихся навечно в моей памяти. В целом же - сражение за сражением сменялись периодом отдыха в замке или крепости, затем снова ждал какой-нибудь долгий путь или патруль, снова сражения, снова отдых и небольшие перерывы, которые Геннард Тейлор брал для налаживания новых производств и разрешения дел с уже имеющимися. Господин потихоньку приобретал известность и накапливал состояние, а я - свои первые шрамы.
Помню, как старый мой знакомый Ардус пришел за своей лошадью, поскольку тот самый конь, которого мы нашли некоторое время назад на лесной дороге, оказался подбит в очередном бою.
- Ну, бож-человек...то есть, святой отец! - неловким тоном обратился ко мне он тогда, - Сдохла конина моя. Эх, резвая была, зараза, хоть и не живучая оказалась! Придется мне попросить все же свою клячу живехонькую обратно, - Я с благодарностью вернул ему коня, хотя за то время начинал уже что-то смыслить в верховой езде, и это было не на шутку большой подмогой в пути. Тогда Геннард Тейлор решил, что пора бы полностью пересмотреть мое снаряжение. Он дал мне белый стеганный акетон, поверх которого я надевал привычный мне плащ монаха, прочные кожаные рейтузы, кольчужные рукавицы, кольчужный койф и самые хорошие сапоги из тех, что он мог тогда себе позволить. Свое копье-посох я тогда пожелал оставить, оно было мне привычнее всего, но для осад, в которых приходилось биться пешим, и очень близких стычек, от копья было мало пользы, поэтому он вручил мне трофейный круглый литовский щит и вот этот меч...
Чарльз чуть подался назад, отодвинувшись от стола, и уверенным движением руки переместил ножны с видневшейся из них треугольной резной рукоятью, характерной для северных мечей, с левого бедра на середину пояса. Затем он наконец с характерным скрипучим звоном вынул из ножен небольшой длины меч и бережно протянул мне его, держа двумя ладонями, как подают наверное его только что посвященному в рыцари юноше, стоящему на коленях.
- Можно? - осторожно спросил я.
- Разумеется! - ответил монах дружелюбно улыбаясь, а затем добавил, - Только не прирежьте меня ненароком.
Я аккуратно взял меч, протянутый мне собеседником и пристально осмотрел его, держа двумя руками перед собой. Обтянутая кожей рукоять с характерно блестящими на свету гладкими пятнами, выглядела изрядно потертой от неоднократного усердного сжатия. На его сером от постоянной чистки и шлифования лезвии виднелось множество зазубрин, которые однако были спилены и заточены в единое целое со спусками клинка, выдавая себя лишь заметными прорехами в режущей кромке, которая когда-то представляла из себя прямую и непрерывную линию. Острие его было скруглено, но так же остро заточено, издавая едва слышный металлический шерох, соприкасаясь с поверхностью пальцев. Вне всяких сомнений - этот меч много повидал, как впрочем и его хозяин, бережно хранивший его все эти годы, что выдавало его нынешнее состояние. Я вернул меч хозяину.
- Тогда он был еще новенький, - продолжил Чарльз и с глухим скрипом лезвия, трущегося о железное устье ножен, вложил клинок обратно в ножны, - Господин рассказывал, что отнял его у какого-то датчанина, который напал на него при входе в местную таверну в Риге. Был ли это наемный убийца или просто местный разбойник мне неизвестно. Зато меч оказался не таким уж плохим и с тех пор лежал у него как трофей, до тех пор, пока не попал ко мне в руки. Он всегда извинялся:
- Это лучшее, что я могу вам сейчас предложить, святой отец, - как будто я, сам напросившийся к нему в войско, имел право рассчитывать на что-либо вовсе. Я был приятно поражен таким отношением. После этого он купил мне собственную небольшую верховую и наши странствия продолжались.
Читать далее... (http://rusmnb.ru/index.php?topic=21298.msg7477658#msg7477658)
Глава 12: Колодки и плен
Несколько месяцев спустя, помню, была осада Гродно, что в Великом Литовском Княжестве. Осада длилась недолго - город был измучен непрекращающимися военными действиями, поскольку он тогда представлял собой важный стратегический пункт в Тевтонско-Литовской войне, посему и Литовцы, и Тевтонцы, и иногда даже Пруссы не прочь были прибрать этот замок к рукам. Разразилось сражение, разъяренные балты осыпали нас своими копьями, отчего мы только и успевали подбирать по пути щиты убитых, заменяя пробитые дротиками свои, что неистово гневало нашего командующего Ботеля, который отмечая, что укрепления замка деревянные, горько усмехался, что сжег бы его дотла, не будь его наличие столь важно на подходах к границам враждующих государств. Он был очень яростным, но храбрым человеком, хотя иногда казалось, что он не во всем соответствует законам Ордена. Тем не менее осада завершилась победой, замок был взят. Геннард Тейлор в той битве особенно не отличился, кроме того случая, когда последние оборонявшиеся во дворе заперлись в высокой деревянной башне, захватив с собой целый мешок дротиков, судя по тому яростному сопротивлению, которое они оказывали, убив и ранив своими копьями еще несколько солдат, пока те недоумевали чем же проклятых застрельщиков оттуда выкурить. Тогда господин с безумной храбростью влез на башню прямо по деревянным столбам, на которых можно было найти кое какие перекладины тут и там и перебил оборонявшихся, которых оказалось всего трое, в ближнем бою, которого они явно не ожидали. Свирепые они воины, эти балты, и бесспорно искусные метатели. Взятие замка завершило военную кампанию и послужило поводом к очередному празднованию в городе Эльбинг.
Следует отметить, что Анно фон Зангерсхаузен доверял моему господину и иногда поручал ему особо ответственные дела и поручения, требовавшие разрешения, в результате чего Геннард с Магистром быстро стали хорошими друзьями. Несколько раз за верное исполнение своих обязанностей господин был повышен своим командиром в звании и пришло время, когда наконец он имел право сражаться на лошади, хотя и не был дворянского происхождения. А время шло, договор о службе продолжался, Великий Магистр платил исправно, что Геннард Тейлор использовал для того, чтобы вкладывать заработанные на службе у Магистра деньги в собственные производства и ремесленные лавки так, что спустя всего года полтора у него были свои предприятия почти по всей Восточной Европе. Не забывал господин и о своих подчиненных, периодически обновляя и улучшая наше с тренером Генри снаряжение и лошадей. Участившиеся теперь сражения происходили одно за другим, сменяясь зачастую недолгими перемириями или просто отдыхом. Но одно из них я точно запомню надолго, потому что я твердо уверен, что именно тот самый случай положил в сердце Великого Магистра то решение, которое он исполнит спустя несколько месяцев.
Из Эльбинга Анно выдвинулся в Тервете, получив известие о том, что небольшой отряд литовцев разоряет его владение. Битва была жестокой, войско Магистра враг застал врасплох по дороге, точно как в тот самый раз, когда я впервые после ухода из монастыря встретил Геннарда Тейлора раненого при обозе. Противник превосходил и числом, поскольку, как позже мы поняли, это была западня, а небольшой отряд литовских солдат послужил лишь приманкой, в то время, как войско объединившихся в поход на Тевтонские земли князей располагалось всего в дне пути во время нападения. Из ближайших замков к Магистру стеклись несколько лордов, получив известие от гонца, посланного с поля боя, но для уверенной победы этого все равно не хватало.
И вы поймете, что выбор был чрезвычайно сложным, когда я скажу вам о том, что эту картину мы увидели со стороны! Дело в том, что в тот день господин со своим отрядом возвращался из отпуска, предоставленного Магистром, который мы провели в прекрасных Русских городах Киев и Смоленск, находившихся тогда под властью Золотой Орды. Монголы славились своими изысканными тканями и дорогими красками, поэтому мой господин построил там несколько красилен для производства прекрасных цветных тканей. Мы лишь собирались присоединиться к войску Анно фон Зангерсхаузена, когда в дороге к месту, где должны были встретиться с ним, увидели эту бойню. С законной точки зрения у моего господина еще оставалось дня три до истечения срока, ведь он всегда возвращался заранее, и мы могли бы переждать битву в ближайшем замке, потому что еще неизвестно было, чем бы она завершилась. Но с другой, духовной, что было бы на сердце у человека, который дал обещание своему господину верно служить ему и хранить его жизнь, уйди мы тогда от сражения?
Некоторое время стоя на вершине холма и наблюдая сражение со стороны, я видел, как Геннард Тейлор мучился в разрываемой опасениями душе. Он не смотрел на битву, лишь изредка поднимая голову и бросая беглый взгляд на видневшееся вдали сражение. Его довольно густые темные брови были нахмурены, а пустые от безысходности и тяжких раздумий глаза смотрели скорее не в землю, а в глубину собственной души, в поисках верного решения, ведь он наверняка боялся и за свою жизнь и верно помнил обещание, данное Генри и своим людям - заботиться и дорожить и их жизнями. А в этой ситуации положение было явно незавидным, а поражение - неизбежным, пусть даже вмешайся и мы со своими двадцатью в эту резню. Надеяться оставалось только на чудо и на то, что еще несколько армий лордов успеет присоединиться к Магистру. И вдруг он повернулся ко всем нам и пристально заглядывая к нам в глаза своим суровым взглядом обреченно промолвил:
- Это мой долг. Я перед небом обещал Магистру, что буду служить ему верно и хранить его жизнь от врагов. Но этот бой вполне может стать для меня последним, и я не вправе посылать вас туда. Как и подобает, я готов отпустить каждого из вас, выплатив надлежащее жалование, - господин достал из-за пояса свой кошель и остановился, вполне серьезно ожидая желавших покинуть отряд.
Да, Геннард Тейлор постоянно искал возможности отличиться, заслужить своей храбростью и отвагой доверие господина, а с тем и "место повыше", я не раз это замечал. Однако в тот момент я абсолютно точно узрел, что это было осознанное и нелегкое решение, продиктованное исключительно чувством долга и чести. То был не самый выгодный момент, чтоб прославиться, ибо слава тогда могла больше уж и не пригодиться. Воцарилось неловкое молчание. Как я уже рассказывал вам, господин изо всех сил старался заботиться о своих людях и бросить его в такой момент было откровенно стыдно, хотя и всех одолевал страх за собственные жизни. Страшно было и мне, но мне некуда было идти, к тому же его терзания отчасти были понятны и мне самому.
Тогда Генри, который по указу нашего господина считался вторым после Геннарда командиром, видя всеобщее смятение и понимая всю тяжесть выбора, лежавшего на душе командира, положив свою мощную руку на его плечо, твердо и спокойно ответил:
- Мы с вами, господин. В этом небольшом отряде каждый сможет сказать, что почитает за честь, что имел право сражаться рядом с вами. Вы - достойный человек. И если нам уготовано сегодня падение, то я разделю его с вами, - Генри крепко сжал свой тяжелый двуручный топор. Осознавая всю безысходность ситуации, я тяжко вздохнув лишь добавил:
- Быть может Господь будет милостив к нам и все же сохранит наши жизни, - выслушав нас, Геннард Тейлор пристально посмотрел мне в глаза и сказал лишь:
- Да поможет нам Бог! - и отвернувшись сорвался с холма, подгоняя свою гнедую в сторону битвы. За господином ринулись и все мы.
Прорвавшись сквозь бреши в рассеянных рядах противоборствующих сторон, мы оказались в самой гуще событий. Поначалу было даже не совсем понятно, кто где, но спустя несколько мгновений командир заметил в шагах пятидесяти фигуру грузного тевтонского рыцаря с развивавшимся за спиной в разные стороны от ударов плащом. Верхом на коне он яростно бился с окружившей его кучкой балтийских пехотинцев, мощно размахивая вправо и влево от себя тяжелой железной палицей.
- Тащи его с коня! Глуши! - кричали один другому солдаты, и в этот момент Геннард понял, что пара десятков литовцев окружили оставшегося без личной охраны Великого Магистра. Зрелых лет крепкий рыцарь невысокого роста бился словно могучий лев, раскидывая падающих от мощных ударов по голове солдат вокруг себя, но даже льву было не устоять против такого множества.
- За мно-ой! - протяжно прокричал господин и ринулся в сторону Магистра, крепко уставивши прямо перед собой удерживаемое одной рукой длинное копье. Мы поскакали за ним. Через мгновение, врезавшись на своих лошадях в толпу нападавших, мы принесли в их ряды смятение, раскидав нескольких из них на землю и поразив тех, кому особенно не повезло копьями. Мы чуть было не выбили из седла и самого Магистра, но Геннард Тейлор, оказавшись совсем рядом, поддержал его освободившейся от сломанного копья рукой, и, прикрывая собственным щитом вновь скомандовал:
- Бей их! Защитить Магистра! - мы мгновенно принялись исполнять задачу и стали добивать оставшихся пехотинцев ближним оружием, а в то же время подоспело несколько лордов с изрядно истощившимися отрядами, чтобы попытаться снова сформировать строй, заметив, что Анно оказался атакован в одиночку.
- Поднять щиты! В стро-ой! - протяжно кричали теперь несколько командирских голосов, сливавшихся воедино с пронзительным призывом рожка.
В тот момент я не мог видеть лица Великого Магистра, поскольку оно было закрыто тяжелый рыцарским топфхельмом, сквозь прорези которого виднелись лишь его большие глаза, но его несколькосекундное молчание, а так же тон голоса выдавали невероятное изумление:
- Геннард Тейлор?! Что вы тут... Хвала небесам, что вы оказались рядом! - выразить свое удивление он ограничился лишь этим, добавив затем, отдышавшись, более спокойно:
- Вы теперь вернулись на службу? - Геннард кивнул и снова сосредоточился на бое. Сражение продолжалось до самого вечера и, хотя оба войска значительно пострадали, весомый численный перевес оставался на стороне врага, посему Великий Магистр, остаток войска которого теперь окружили со всех сторон, принял условия прекращения боя дабы избежать полного истребления своих людей, когда их вновь предложили. Мы сложили оружие.
Из толпы атаковавших показалась фигура невысокого мужчины лет сорока, худощавого телосложения, отличавшегося однако великой силой в бою. Уверенными шагами он направлялся к нашему стану, а за ним приближались и остальные воины. Когда он снял свой остроконечный балтийский шлем с длинной кольчужной бармицей сзади и по бокам, я увидел, что его голова обрита практически на лысо, покрытая светло русыми точками, представлявшими собой пробивавшиеся волосы. Его голос звучал величественно и грозно, но он обращался к Магистру с уважением, подобающим благородным людям:
- Мое имя Гарденис, князь Великого Литовского королевства, господин Полоцка. Отныне вы, Магистр Анно фон Зангерхойзен, - он не мог правильно выговорить имени, - а также люди, которые с вами остались - пленники нашего государства и распорядится вашей дальнейшей судьбой Великий Князь Миндовг, наш государь. А сейчас вы и ваши люди отправитесь с нами в Вильно. Заковать их! - на нас нацепили кандалы и повели в названный город.
Там я впервые в жизни узнал, что такое колодки и плен, находясь в холодной каменной темнице, которая наполовину уходила под землю, освещаемая крохотным окошком, укрепленным железной решеткой, размером в два раза меньше замковой бойницы. В дождливый день с потолка капала вода на и без того холодный каменный пол, лишь слегка присыпанный деревянной стружкой и соломой. Помещения темницы были разделены пополам и содержали по три деревянных настила для сна с каждой стороны, а поскольку пленников было много, нас набили туда отрядами и спать приходилось прямо на полу, поскольку настилы предназначили для немногочисленных пленников высшего ранга или происхождения, а простыми словами - их всегда было кому занять. Впрочем, моя келья в монастыре отличалась не на много большим удобством, поэтому нам с братом Генри наверное легче остальных давалось перенести тяготы заточения в таких условиях, если б только не постоянный холод и скудное питание один раз в день. Один раз даже пришлось отказаться от пищи в пользу больных, тяжелее переносивших заключение. Хотя насчет тренера Генри я точно не знаю - мы оказались тогда в разных комнатах. А кстати судьба Ардуса мне достоверно неизвестна, но к сожалению, больше с того дня я никогда его не встречал.
Никто не знал чем и когда окончится наше заточение, но больше всего мы не могли понять почему литовцы медлят с вынесением решения о наших жизнях, пока в один из дней двери темницы не отворили стражники и, досадно скалясь не приказали нам "убираться прочь из Великого Города". Оказалось, что Генрих Ботель, маршал Тевтонского Ордена, созвал всех оставшихся комтуров Ордена и с огромной армией подступил к стенам Вильно, требуя освобождения пленных, а получив жесткий отказ от литовского командующего князя Гардениса, Ботель потребовал вывести из строя одного пленника. Позже, когда нас выводили для обмена пленниками, я увидел его - это был невысокого роста мужчина, лет тридцати, с густыми светло коричневыми волосами средней длины, глубоко посаженными темно-зелеными глазами и ярко выраженными скулами. Его характерно отличала заметно выдающаяся вперед челюсть, с большим подбородком. Князь Гарденис узнал в нем своего родного брата - князя Таутвиласа. И, несмотря на то, что литовцы действительно в бою были неистово свирепы, дикарями они отнюдь не были и дорого ценили кровное родство. Выбора у князя не было, по милости Божьей на наше спасение у Ботеля в руках оказался весьма значительный аргумент в свою пользу, что вынудило главнокомандующего Княжетсва Литовского с одобрения Великого Князя Миндовга принять условия маршала Тевтонцев: освободить Великого Магистра и остальных заключенных в обмен на собственного брата и еще нескольких князей и знатных особ. Когда нас вывели для обмена я, как уже и сказал, увидел князя Таутвиласа и мы встретились взглядом. Не знаю почему он обратил на меня внимание, быть может потому, что на мне одном из пленных была монашеская ряса. В его глазах не было ни гнева ни презрения, он просто смотрел мне в глаза так, словно пытался сказать: "ну вот, перед лицом войны мы все одинаковые". Эти глаза я запомнил надолго.
Оба государства сильно пострадали в этом конфликте, и даже самую священную войну никогда не удастся вести беспрерывно, посему в тот день под стенами Вильно между Тевтонским Орденом и Великим Княжеством Литовским было заключено перемирие на пять лет, при условии, что находящийся в то время в менее выгодном положении Великий Магистр возвращает этот проклятый замок Гродно под власть литовцев.
- Может и правда лучше бы было, чтобы я сжег его тогда! - с глубоким чувством разочарования в голосе досадовал Генрих Ботель. Так или иначе нам даровали свободу и мы благодарили Бога, за то, что Он сохранил наши жизни, а договор о перемирии был тотчас подписан и скреплен печатями обоих правителей.
Спустя две недели, когда гарнизон из Гродно был выведен и истощенные от заключения в плену лорды пришли в себя, Анно фон Зангерсхаузен устроил пир в честь пятилетнего перемирия, заключенного с литовцами, правда проходил он с толикой грусти, конечно же, поскольку всем было известно, что пришлось пожертвовать важным замком, что было все равно что сдать позиции в своем наступлении. Как всегда мы отдыхали в его поместье в Эльбинге, а прошло уже два года с тех пор, как мой господин поступил на службу к Великому Магистру, и вдруг Геннард Тейлор потребовал встречи со своим господином. Не спеша Анно вышел из своего пиршественного зала и тепло поприветствовал моего господина:
- Мой храбрый подданный и верный друг, Геннард Тейлор! - провозгласил он, довольно улыбаясь, с широко раскрытыми глазами - Я рад приветствовать вас в своем владении в столь радостный день! Итак, чего вы желаете от меня?
- Ваша милость, - Геннард почтительно поклонился головой, - прошло два года с тех пор, как я поступил на службу в вашу армию, и вы сказали тогда, что позволяете мне самому определить срок, когда наш договор будет окончен. Для меня было честью служить вам и вы здорово помогли мне, приняв меня и обеспечивая жалованием и снаряжением, но теперь мне пора двигаться дальше и сейчас, поскольку в вашем государстве мир, я надеюсь, что покидаю вас не в трудный час, господин. Я бы хотел завершить мою службу, - глаза Великого Магистра уменьшились и широкая улыбка теперь сменилась лишь едва различимыми поворотами уголков рта. Тем не менее, Анно никак не выдал ни удивления, ни разочарования и погодя всего мгновение вскоре ответил, ограничившись лишь словами:
- Вы верно служили мне, исполнив свое обещание, Геннард Тейлор, и я теперь исполню свое. Вы вправе покинуть свой пост, но я бы хотел попросить вас лишь об одном, - Магистр добавил настойчиво, но все так же по-дружески уважительно, - останьтесь здесь еще на три дня. Завтра я пришлю за вами.
- Да, ваша милость, - ответил мой господин и Анно фон Зангерсхаузен удалился восвояси.
Тот вечер был достаточно необычным. Дело в том, что к Геннарду прислан был один из братьев-послушников Великого Магистра и сообщил, что последний желает оказать почесть нашему господину в благодарность за его верную службу и посему в ту ночь Геннарду Тейлору и нам с братом Генри, как ближайшим его подчиненным, позволено ночевать не в солдатских казармах, как обычно, а в специально убранной для нас комнате в правительском замке. После недавнего пребывания в холодной темнице, закованными в цепи, такое предложение было для нас сродни новой жизни. Я еще никогда прежде до сего момента не спал на столь мягкой кровати! Орден был издавна известен своими внушительными богатствами, поэтому мог позволить вполне себе королевские условия для своих правителей.
На следующее утро пришел другой брат, который принес нам чистые белые льняные рубашки, а Геннарду Тейлору, помимо таких же одежд особо подготовленный комплект: еще одна льняная рубашка, новые коричневые шоссы и алого цвета чистое сюрко, сложенные вчетверо. Затем он распорядился, чтоб господин спустился вниз, где ему в отдельной комнате была приготовлена горячая ванная с чистой водой для омовения. В недоумении что же это за дело, ради которого Великий Магистр попросил Геннарда остаться еще на несколько дней, а теперь оказывает столь необычные для солдата почести, мой господин обратился к послушнику:
- Скажите, брат Мартин, к чему все это?
- Вы еще не поняли, брат? - не скрывая своего доброго удивления отвечал брат Мартин. Геннард все так же серьезно продолжал смотреть на него, ожидая, что последует ответ, но послушник тепло посмеялся и добавил лишь, - Спускайтесь вниз, дорогой брат, тем приятнее для вас!
Геннард отправился вниз, а нам с Генри так же принесли воды, чтобы умыться, после чего мы ушли в отведенную для естественных нужд комнату в преддвериях замка. После того, как мы поднялись обратно и вернулся господин, нам принесли вина, хлеба с пряными травами, сыра и свежего мяса, чтобы подкрепиться. На вопрос что ожидается дальше, нам в буквальном смысле было приказано отдыхать, хотя я уже начинал потихоньку понимать к чему все идет, а тренер Генри был вовсе на удивление предельно спокоен и вообще почти все время молчал. В полдень нам так же принесли обед, а вечером объявили пост и наконец пришел священник и, пригласив нашего господина к себе в часовню, окончательно развеял все наши догадки:
- Оденьте чистую одежду, брат Геннард, и ступайте за мной, к алтарю - вам предстоит всеночное бдение в молитве, перед вашим посвящением, - произнес он строго.
- Каким посвящением, преподобный отец? - столь же серьезно спросил господин, хотя наверняка он уже понимал о каком посвящении идет речь, просто желая удостовериться точно.
- Вам что, еще не сказали? - удивленно приподняв брови спросил священник, - Вас посвятят в рыцари за вашу верную службу и помощь Великому Магистру Ордена. Полагаю - это великая честь для вас! - Геннард молча поклонился головой и одев новую льняную рубаху послушно последовал за священником, так же не обмолвившись больше ни словом. Вот так случай отличиться, которого так искал мой господин все это время, нашел его сам, в самый безнадежный и неожиданный момент, положив долгожданное начало пути Геннарда Тейлора вверх по ступеням благородного общества.
Всю ночь господин провел перед алтарем в молитвах и бдениях, исповеданиях и посте. На рассвете нам теперь снова подали завтрак и пригласили в церемониальный зал местной церкви в городе Эльбинг. Когда мы вошли, нам указали стать по правую и левую сторону в колонны, где стояли некоторые знатные представители Ордена, священники и некоторые прославленные рыцари. Наконец в зал вошел Геннард Тейлор, облаченный в чистые коричневые шоссы, новую белую рубаху и алое сюрко поверх нее. Держа в руках новенький меч в богато украшенных позолоченным устьем и колпаком ножнах, с красиво отделанным равномерно располагавшимися по его длине серебряными лапчатыми крестами толстым кожаным поясом, проследовал вперед, где стояли Великий Магистр Анно фон Зангерсхаузен и Альберт Второй Зуэрбер, Архиепископ Рижский. Как подобает по обычаю, Геннард возложил меч на алтарь и преклонил колено перед Архиепископом. Тот произнес молитву и, благословив меч, передал его Великому Магистру, который препоясал им Геннарда, а двое братьев-рыцарей подвязали его золотыми шпорами, подступив по бокам. Торжественным тоном Альберт Зуэрбер провозгласил:
- Будь бесстрашен перед лицом своих врагов. Будь тверд и мужествен и Господу Богу одному служи! Говори правду, защищай угнетенного и не проливай крови беззащитного! - произнеся наставление, Архиепископ, замахнувшись левой рукой от противоположного плеча исполнил colée*. Геннард поднялся, после чего Великий Магистр торжественно обнял его, возложив свои крепкие руки на плечи рыцаря, и продолжил теперь уже лично:
- Я благодарю вас, сэр Геннард Тейлор, за вашу верную и безукоризненную службу. Вы проявили себя, как самый верный и достойный из моих солдат и неоднократно спасали меня и моих людей, которых могли. Отныне я дарую вам титул рыцаря, а вместе с ним - право поднимать меч во славу Господню, я так же дарую вам право нести крест Ордена на вашем одеянии, при условии лишь, что пути ваши будут правы пред Господом, а меч ваш будет служить Ему и вы не станете поднимать его в угоду собственной корысти. Вы теперь - свободный рыцарь, сэр Геннард! - тронутый оказанными ему почестями и благодарностями, мой господин покорно поклонился, а Великий Магистр продолжил - И как подобает всякому рыцарю, вам теперь нужен оруженосец, и, поскольку мы выяснили, что первый из ваших приближенных - брат Генри, уже обладает титулом рыцаря, вашим оруженосцем может стать следующий в вашем гарнизоне - брат Чарльз, если вы того пожелаете.
*(лат.) - из исторической практики церемоний посвящения в рыцари, традиционный удар по шее, затылку или щеке новопосвященного рыцаря, который должен был стать последним, на который рыцарь не должен был ответить.
Читать далее... (http://rusmnb.ru/index.php?topic=21298.msg7479067#msg7479067)
Глава 14: Сэр Ульрих
В тот момент я был ошарашен сразу двумя мыслями. Во-первых: насколько же смиренным был человек, который, обладая титулом рыцаря не только никогда не хвастал этим ни перед кем, общаясь со всеми, как с равными братьями, но и не стал заявлять об этом даже когда Геннард Тейлор призвал его к себе на службу. Мы, конечно же, слышали о его солдатском прошлом, но никто из братьев никогда не знал истинного статуса брата Генри. А во-вторых: мне вдруг выпала возможность стать еще и оруженосцем моего господина - вот как повернулась моя судьба, о которой я лишь строил догадки, уходя два с лишним года назад из монастыря. Теперь вся праздничная процессия устремила свои взгляды на меня, а Великий Магистр впервые обратился напрямую ко мне:
- Брат Чарльз, вы готовы стать оруженосцем для вашего господина Геннарда Тейлора? - в трепете от оказанной мне чести и смущении от столь пристального внимания всех присутствующих, я покорно склонив главу отвечал:
- Если моему господину угодно.
В моей голове было много вопросов, много переживаний: и восторг от выпавшей мне возможности, о которой я не подозревал, и ощущение вдвое большей ответственности за жизнь господина, и недоумение о благородстве и смирении брата Генри, и, конечно же, благодарность Богу и людям, оказавшим мне тогда такую незаслуженную честь. Оставшись вдвоем с Генри, я обратился к нему:
- Сэр, почему вы... - он тут же прервал меня:
- Брат, я лишь не мог солгать о заведомо имевшемся у меня титуле. Вы не обязаны теперь обращаться ко мне как-либо иначе, нежели прежде.
- Но почему вы, брат, никогда и никому даже не обмолвились о своем статусе?
- Все, что было в прошлой жизни, все я оставил за стенами монастыря, когда пришел в него, будь то привилегии и регалии или грехи и ошибки. Я начал новую жизнь, и теперь она продолжается по великой Божией милости и по сей день.
Геннард Тейлор вернулся, облаченный в новенькую кольчугу и белое тевтонское сюрко с нашитым черным лапчатым крестом на груди, держа в руках предоставленную грамоту о присвоении рыцарского титула, скрепленную подписями именитых свидетелей и печатью самого Магистра. Господин позвал нас обратно в замковую комнату, где мы, собрав свои вещи, переночевали еще одну ночь и приготовились к предстоящему пути, еще не зная куда он нас приведет теперь. Господин не стал присоединяться к Ордену, как к государству, присягая Великому Магистру, поскольку он не совсем разделял их политики относительно завоеваний на востоке Европы. Многочисленные битвы с балтами еще долго напоминали о себе сомнительностью своей духовной обоснованности, однако мой господин и Великий Магистр навсегда остались хорошими друзьями, как и с еще нескольими из знатных комтуров. Во всяком королевстве, будь то союзном или враждебном, во всяком найдутся достойные люди, найдутся и порочные. Эту истину я с годами запомнил, пережив все это на собственном примере.
На рассвете мы встали и Геннард Тейлор объявил, что желает теперь, освободившись от службы продолжить свое путешествие, попутно разрешив кое-какие деловые вопросы и, если представится возможность, завести еще какие-либо полезные связи с мастерами цеховых гильдий и вложить деньги в новые предприятия. Попрощавшись с местными братьями, Магистром и Архиепископом, мы наконец отправились в не терпя ожидавшую нас дальнюю дорогу.
Двигаясь вверх по реке Висла и минуя Познань и Краков, через несколько дней мы достигли границ Священной Римской Империи, простиравшейся в те времена на обширной территории от Базеля на западе до Вроцлава на востоке, после чего мы остановились в городе Ольмюц, который вместе с Вроцлавом образовывал своего рода "врата" в империю, возвышаясь двумя мощными крепостями на небольшом расстоянии друг от друга. В те времена Империя переживала сложный период междуцарствия, поскольку после прекращения в 1250-м году династии Гогенштауфенов, в Империи, представлявшей собой разделенное на множество подчиненных разным правителям участки земли государство, разразилась необъявленная борьба за корону, которая подрывала и без того ограниченную власть формального императора и усиливала авторитет поместных властей княжеств и графств. Формально же ее императором в те годы являлся английский принц, брат Генриха Третьего Английского, Король Германии Ричард Корноуолльский, сын известного английского короля Иоанна из династии Плантагенетов по прозвищу Безземельный.
Когда мы вошли в город и расположились с отрядом в местном постоялом дворе, чтобы люди могли отдохнуть, пополнить запасы и переночевать, сэр Геннард Тейлор отправился прямиком к цеховому мастеру города. Звали его Вацлав, а в гильдии он носил прозвище "Любознательный".
- Приветствую вас, Вацлав, - заговорил господин, - Меня зовут Геннард Тейлор, я уже несколько лет знаком с гильдией мастеров Европы и подыскиваю хорошие места для устройства выгодных предприятий. У меня есть деньги, чтобы купить небольшой участок земли для постройки небольшого цеха. Что вы можете предложить мне здесь?
- Приветствую вас, господин... - "Любознательный" мастер внимательно осмотрел собеседника, - стало быть вас недавно повысили в статусе, сэр, поскольку мы в гильдии знавали вас до сих пор как просто Геннарда Тейлора, - произнес он задумчивым тоном и кивнул в знак приветствия, - Что ж, имя одно и то же, и оно мне известно, мы знаем, что вы владеете рядом красилен на Руси и еще несколькими пекарнями, которые сейчас успешно приносят доходы вам и гильдии и предоставляют немало рабочих мест нуждающимся в них горожанам. Но что касается нашего города, боюсь, что вряд ли смогу вам что-либо предложить. Дело в том, что наш город является скорее пограничным пунктом, чем обычным поселением, посему, хоть и в городе есть некоторые производства и жизнь в целом идет своим чередом, город постоянно подвергается нападениям, осадам и иногда бывали даже голода. А как вы знаете, во время осады производство уходит в неимоверные убытки, поэтому стабильных прибылей, которые вам так нужны, навряд ли вы сможете тут добиться. Поезжайте лучше во Франкфурт, что на реке Майн. Это - наша столица, город хорошо защищенный, находится в самом сердце Империи, отдаленный от границ и туда труднее всего добраться врагам. Урожай там всегда богатый. Там вы сможете нанять и хороших работников и получить самые выгодные цены на зерно и готовый хлеб.
Сэр Геннард Тейлор задумчиво почесал бороду, прикидывая про себя возможные варианты и риски, с которыми он мог столкнуться, и в конце концов ответил:
- Что же, благодарю вас, мастер, пожалуй я так и сделаю. Надеюсь вы правы.
- Поверьте мне, сэр, мы в гильдии уважаем вас и я не стал бы давать вам совет, который привел бы вас к неудаче. Многие мастера сейчас довольные собирают прибыли с ваших предприятий, а работу, которую вы берете, вы всегда исполняете в надлежащем виде - с чего же мне портить с вами взаимоотношения? Кстати, о работе, - вспомнил мастер, приложив к своим слегка забавным расчесанным в стороны длинным усам вытянутый вверх острый указательный палец, - вы вообще куда планировали направиться? Дело в том, что небольшая группа из числа местных мелких дворян желает совершить паломничество на Святую Землю и они предлагают три тысячи шестьсот динаров за свое сопровождение. Если у вас есть при себе отряд из хотя бы пятнадцати-двадцати воинов, я бы мог предложить им вас за такое вознаграждение. К тому же, как рыцаря Ордена - это ведь ваш долг "помогать, защищать...", - хитровато улыбнулся Вацлав напоследок.
- Хм... Вообще-то я не являюсь прямым последователем Немецкого Ордена, я - свободный рыцарь, но Великий Магистр даровал мне право носить их символику в награду за верную службу... Но я действительно давно мечтал и сам побывать на Святой Земле и посетить великий город Иерусалим. Я принимаю ваше предложение! Когда им угодно будет отправиться?
Вацлав, очевидно не сдержавшись, довольно хлопнув в ладоши, радостно произнес:
- Вот и по рукам! Чем раньше, тем лучше. Я сообщу, что вы готовы отправиться на рассвете и отправлю завтра известить вас о встрече. И не забудьте заехать во Франкфурт, как я говорил - зуб даю - благодарить потом будете за совет! - на прощание мастер, довольно похлопав господина по плечу, пробормотал еще что-то, чего я не услышал, однако я с точностью могу сказать, что при встрече он произвел впечатление больше, как Вацлав по прозвищу "Навязчивый", нежели "Любознательный".
Мы переночевали, а проснувшись рано утром собрались и ожидали назначенной встречи. К нашему господину обратился среднего роста светловолосый мужчина средних лет, скорее даже молодой, с очень однако густой бородой и средней длины волосами, спущенными на уши словно шерстяная шапочка, коренастого телосложения, с небольшой родинкой чуть выше верхней губы справа, одетый в богатый красный дублет, перевязанный холщовым поясом. На бедре у него висел длинный одноручный меч, а за спиной - обычный тарч.
- Приветствую, сэр, мое имя Джозеф. А ваше?
- Приветствую вас, Джозеф. Меня зовут Геннард Тейлор.
- Вы - германец? - спросил дворянин. Господин улыбнулся и ответил:
- Я был кое как связан с Орденом некоторое время ранее, но сейчас я просто свободный рыцарь. Да и имя у меня скорее Датское, - теперь улыбнулся Джозеф и приметил:
- Да? А похоже на немецкое! - не удержавшись рассмеялся он и отмахнулся рукой - Извините, всяко бывает.
- Мастер ремесленной гильдии Вацлав из вашего города сказал, что вам необходимо сопровождение до Иерусалима и предложил мне эту работу.
- А, Вацлав, этот проклятый плут! - Геннард удивленно взглянул на Джозефа, - Но правда кое в чем вы тоже ошиблись, сэр Геннард, вообще я - не местный. Я из Честера, что в Англии, а здесь у меня мать живет сейчас и она же распоряжается небольшим предприятием по изготовлению различных изделий из кожи. Однако сейчас она тяжко заболела, и я приехал, чтобы позаботиться о ней и заодно о предприятии, которым ей стало нелегко управлять, а теперь желаю отправиться в Иерусалим, посетить знаменитые христианские святыни и там помолиться о здоровье матери, быть может Бог отведет от нее болезнь.
Окончив разговор мы встретили остальных участников путешествия, которых было одиннадцать человек и выдвинулись сначала во Франкфурт, где господин собирался купить землю для постройки пекарни. Через несколько дней мы прибыли в город без каких-либо происшествий. Наспех разрешив дела с участком для нового предприятия, Геннард договорился с местными представителями гильдии о найме необходимых работников и постройке самой пекарни, после чего мы решительно направились дальше, стараясь особо не задерживаться в городе, поскольку впереди ждал еще долгий путь, а потом еще и нелегкое плавание, прежде нежели мы доберемся до Иерусалима.
Наш путь лежал снова вверх, практически вдоль устья реки Майн, прямиком к Альпийским горам, через которые пролегала сложная горная дорога, ведущая к началу землям Итальянского полуострова. Преодолев перевал, мы оказались на самых подступах к какому-то городу. Он был чрезвычайно оживлен: еще издалека мы услышал шум, доносившийся из него, но не шум сражения и не грохот осадных орудий. Это был шум праздника! Звон музыкальных инструментов и пламенные крики неистовствующей толпы то и дело на миг прерывались, а затем вновь возобновлялись, иногда с еще более неимоверной силой. Войдя в город мы убедились, что это был Милан. Все улицы города пришли в движение, люди оживленно что-то обсуждали, выкрикивали чьи-то имена, стекаясь главным образом к городской арене. Высокая знать, принцы, солдаты, зеваки, детвора, парой слов - сотни горожан облепили городскую арену, наблюдая как славные рыцари в парадных красиво украшенных доспехах бьются, вышибая друг друга из седл, а иногда даже сбивая детали снаряжения с противника. В городе проходил турнир.
Турниры тогда проходили немного иначе, нежели сейчас. Основные правила одиночного турнира, конечно, остались те же, за исключением того, что сейчас пеший бой на клинковом оружии выделили как отдельный вид поединков, а главное правило конной сшибки лишь выбить противника из седла, ограничиваясь одним ударом. Те же турниры, что мы любили посмотреть тогда, были куда жестче! Поединок не останавливался даже если соперник лишался лошади, что правда было крайне недостойным, я имею в виду ударить по лошади противника, или даже выпадал из седла, если он, конечно еще оставался в сознании. Основной задачей было заставить противника сдаться либо потерять сознание, хотя, к несчастью, изредка турнир мог даже закончиться смертью, для одного из участников. Существовали так же и командные турниры, которые и вовсе порой представляли собой весьма кровавое зрелище. От настоящего же боя турнир отличался по сути лишь тем, что бойцам позволялось использовать любое оружие с обязательным условием его затупления. Таким образом, рыцарь мог использовать хоть арбалет, но обязательно с тупыми наконечниками на болтах, что конечно делало подобное оружие крайне мало эффективным, и соперники предпочитали ограничиваться копьями, щитом и турнирным клинковым оружием без заточки.
Когда после окончания очередного поединка вышел красиво разодетый, облаченный в костюм красно-желтых с синими угловыми полосками цветов герольд, и объявил имя следующего участника, нам стало понятно, почему город пришел буквально в неистовство, более, чем при любом другом турнире.
- Господа! Прекрасные леди! Попрошу несколько мгновений вашего драгоценнейшего внимания, поскольку мне выпала честь представить вам моего господина, человека, закованного в непобедимость и препоясанного храбростью и отвагой, сражающийся во славу своей дамы сердца, прекрасной, как богиня Венера. Капитан Штирии и господин Вены и Скары, великий и непобедимый сэр Ульрих фон Лихтенштейн! - Под звенящие в ушах крики разъяренной от восторга толпы зрителей, в углу арены показался рыцарь в ярко-зеленом сюрко, узорно украшенном цветами своего герба, на тяжелом боевом дестрие, в того же цвета попоне, усыпанном цветочными узорами белого цвета.
Сэр Ульрих действительно был живой легендой турниров, совершив к тому времени более сотни побед и сломав множество копий, каждый раз провозглашая, что сражается во имя какой-то "дамы сердца", имя которой он по неизвестным причинам не называл. Подавляющее большинство городов того времени почитало за честь принять героя на своем турнире, в то время, как сам Ульрих настяжал огромное состояние на выигрышах от турниров и уже владел внушительным имением, не останавливаясь в своей страсти к турнирам, граничившей с одержимостью. Он путешествовал чуть ли не по всей Европе, прославляя свою "даму сердца" и себя самого в стихах и песнях, которые он писал. Однако о его военных подвигах мне неизвестно, поскольку вся его слава была связана либо с турнирами, либо с покорением сердец дам, но не слышно было, чтобы он как-либо проявил себя на военном поприще.
В тот день мы не стали останавливаться, чтобы посмотреть на турнир, наблюдая его лишь мельком, проезжая через город и остановившись лишь на ночлег в пригородной таверне. Нужно было отдохнуть и пополнить запасы провианта. Но я не напрасно рассказал вам об этом человеке, поскольку Ульрих фон Лихтенштейн и его пример частично оказал большое влияние на дальнейшую судьбу моего господина. Спеша как можно скорее достичь Святой Земли и Иерусалима, мы не стали задерживаться в городе еще на пару дней, пока проходил турнир, но Геннард Тейлор все же отправился в одиночку к арене, чтобы что-то разузнать. Уставшие же от горного перевала мы предпочли отдых и сон. Поднявшись рано на рассвете, мы поспешно разделили трапезу в таверне и планировали покинув город продолжить путь до Рима, а затем из Бари отплыть на Святую Землю, но на улице нам внезапно встретился тот самый рыцарь, облаченный в зеленого цвета одеяния. Окруженный своими слугами, он сидел на деревянной бочке, приставленной к стене дома на городской улице, крепко сжимая правую руку кулаком левой, из под которого сочилась кровь. Проезжая мимо Геннард замедлился и хотел было заговорить с незнакомым доселе победителем, но тот опередил его, заметив на себе внимание странников, и обратился к моему господину, щурясь от боли, но почему-то все равно как-то глуповато улыбаясь:
- Да, сэр, вот так-то! Турнир конечно - хороший источник дохода, если умело к нему подойдешь, все же мясникам*, слышу, не столько золота достается, но вот случается и такое. Еще б чуть-чуть и мизинца совсем не видать, хе-хе! - терпеливо выдавливая сквозь боль из себя слова, ухмылялся рыцарь, а затем, вероятно разглядев символику Тевтонского Ордена на груди незнакомца, сопровождаемого к тому же и священнослужителем, он наверное думая, что мой господин хотел предложить ему медицинскую помощь добавил, - Не беспокойтесь, сэр, вот уж и лекарь спешит, - Так и не удалось Геннарду поговорить с Ульрихом, поскольку последний-то высказался, а после его тут же увел лекарь. А наш путь лежал теперь прямиком до самого Рима.
*(поясн. автора) - герой иронично подразумевает обычных наемников, проливающих кровь на реальных полях сражений.
В Риме Геннард Тейлор познакомился с владычествовавшим тогда Папой Александром Четвертым. Тот принял моего господина радушно и говорил с ним по-доброму, после чего пригласил нас вечером посетить мессу. В тамошней церкви, богато украшенной и красиво расписанной множеством фресок, изображавших различные события из Святого Евангелия, мы отстояли мессу, причастились, а Джозеф, которого мы сопровождали, исповедался у священника и также помолился о здоровье своей матери. Папе Александру было по душе встретить рыцаря Священного Ордена, путешествовавшего ко всему прочему еще и в компании священнослужителя, однако, когда он узнал точнее, что Геннард Тейлор не является полноценным членом Ордена, Папу немного смутило такое решение Великого Магистра, однако его доброе отношение к моему господину после этого не изменилось.
На следующий день мы отправились дальше. По пути я не припоминаю ничего особенного, мы лишь много разговаривали, Джозеф рассказывал о себе, своей матери, которая в свою молодость наверное так же любила путешествовать по Европе, после чего обосновалась в Империи, об их небольшой мастерской кожаных изделий в Ольмюце, а так же они много рассуждали с Геннардом и о прибыльности турнирных боев.
- Помимо того, чтобы удержаться в седле, нужно так же еще и думать финансово! - убеждал Джозеф, - Самое главное решить сколько ты готов на себя поставить. Обычно, ставки против вас будут крайне высоки, поскольку люди охотнее ставят свои деньги на более известных бойцов, а при их отсутствии - на тех, чье имя они хоть раз уже запомнили с победой. Таким образом, добрая половина из них ставит вовсе бездумно и это и есть ваш самый большой шанс! При условии, конечно, что у вас есть необходимое снаряжение и вы не на шутку умеете им воспользоваться. А выигрыш от турнира может достигать до десятка тысяч динаров!
- Да, - размышлял господин, - но ведь немаловажный факт в том, что людям больше по нраву посмотреть бугурт, нежели одиночный бой, а для командного турнира помимо самого себя нужно иметь еще порядка хотя бы пяти-шести столь надежно же экипированных и умелых рыцарей, ведь толпам зевак, которые в жизни не видели зрелищных битв, куда больше захочется посмотреть на битву, чем на одиноко сражающихся двух выряженных дворян.
- Это смотря как себя подать! - возразил с полным энтузиазма голосом Джозеф, - Вы ведь слыхали, как сладко пел герольд сэра Ульриха, а возбуждению толпы после его речей и предела было не знать. Не думаю, что вам показалось, что его приветствовали лишь представители знати. К тому же, кто именно по-вашему делает большинство ставок? Немногие из горожан могут себе позволить играть монетами, которые так трудно им достаются, хотя кто-то и пытается. А вот знать-то как раз и предпочитает посмотреть на более благородный поединок двух, как вы говорите разодетых дворян, нежели на разъяренную толпу хаотично калечащих друг друга солдат.
- Пожалуй, думаю вы правы, - согласился господин и завидев в досягаемой дали границы небольшого поселения завершил разговор словами, - Впрочем довольно, мы в окрестностях Бари.
Мы прибыли в совсем крохотный, но подкупающий своей уютной простотой Сицилийский городок Бари, который являлся ближайшим по нашему маршруту портом, откуда можно было наконец по морю отчалить на Святую Землю. В разгар лета плаванье обычно должно было проходить не столь опасно, по сравнению с другими временами года, однако определенное беспокойство все же вызывало, путь предстоял столь же немалый теперь по воде, сколь немалый мы уже прошли и по суше. Отправившись на городскую пристань, наш господин разузнал, что ближайший корабль отплывает через два дня в Тир, близ Акры, столицы Иерусалимского Королевства крестоносцев, делая остановку в Никосии на Кипре - это было не совсем то, что нам нужно, но все же добраться можно было. Был еще один корабль, который отплывал еще на три дня позже, прямиком в Тир, но все же мы решили сесть на ближайший. В Бари на удивление не было ни таверны, ни странноприимного дома, и группы путников, таких же, как и мы, ожидали своих кораблей прямо на улицах, в палатках или у портовых укреплений. Это создало определенное неудобство связанное с тем, что нам приходилось для питания использовать собственные запасы, припасенные на период плавания, вместо того, чтобы как обычно воспользоваться возможностью отобедать в харчевне или таверне. Однако я тогда еще не подозревал, что в плавании они не так уж и пригодятся, - Чарльз тепло рассмеялся из-за чего я сразу же понял его мысль.
- Морская болезнь? - спросил я.
- Удивлен, что вы знаете, - ответил Чарльз, - Да, именно она. Не знаю, как там остальные, но меня выворачивало по несколько раз на дню, - улыбнувшись, я пояснил собеседнику свою осведомленность:
- Мой отец в прошлом был торговцем и не раз путешествовал в поисках выгодных товаров или мест для продажи, бывавшими порой даже за морем, поэтому он и рассказывал мне об этом ненастье, постигавшем большинство никогда прежде не выходивших в море бедняг, отравляя их путешествие тяготами забот о своем желудке.
- Так и есть, ваш отец ни на капельку не ошибался, друг мой, - заверил монах, и продолжил:
- Хотя поначалу мне было крайне любопытно наблюдать пейзажи открывшегося передо мной бескрайнего моря, простиравшегося на все четыре стороны света своей безмятежно сверкающей на полуденном солнце гладью. Маленькие волны, беззащитные перед смело рассекавшим морские просторы носом деревянного корабля, ритмично разбиваясь о корабельный гальюн, орошали мое лицо множеством подхватываемых легким ветром капель, отступая перед его величием и снова унося мой взгляд в таинственные дали неизвестных мне берегов. Высоко в небе светило яркое солнце, припекая мою голову. Однако полюбоваться долго на эти живописные мгновения я не мог, поскольку через несколько часов плавания, я почувствовал головокружение, слабость в теле, а затем меня упорно начало тошнить. Это было просто невыносимо! Я не то что не беспокоился о том, хватит ли запасов до берега - я вовсе не мог даже куска в рот взять долгое время, проведя большую часть нашего путешествия лежа внутри корабля. Милостью Божьей плавание благополучно завершилось и наконец мои ноги могли ощутить знакомую и родную землю, хотя теперь это был обжигающий, раскаленный знойным солнцем песок Тира.
Тир представлял собой небольшой, но мощно укрепленный стенами порт, находящийся в непосредственной близости от города Акра. Когда-то в минувшем веке, точнее в 1187-м году этот город не смог взять даже могущественный завоеватель Саллах-ад-Дин, несмотря на продолжавшуюся комбинированную осаду с суши и моря. Оборону его возглавляли тогда великий Конрад маркграф Монферратский и испанский командор Санчо Мартин, известный как "Зеленый Рыцарь", благодаря цвету его доспехов, храбростью и умениями которого восхищались даже враги. Кто знает, может наш современный герой турниров, сэр Ульрих, позаимствовал идею своего выделяющегося зеленого наряда у великого героя сражений. Дальнейшая судьба Санчо Мартина мне неизвестна, а вот Конрад был подло и бесцеремонно убит ассасинами, неизвестно по чьему запросу. Поговаривали даже, что подозрения пали и на великого короля Англии Ричарда Первого. Как бы то ни было, но Тир потерял своего великого правителя, и подобного ему, кто бы мог сравниться с его умением оборонять город, уже не было.
Когда же мы прибыли в Тир, условно город подчинялся королю Иерусалимского королевства Жану д'Ибелину, господствующему в Акре, но конкретно назначенного лорда, распоряжавшегося городом, не было. Это объясняло и уровень жизни в нем, и немногочисленное, предоставленное практически самим себе, бедное население города. Нищие, прокаженные, бродячие рыцари, а изредка даже встречались настолько сильные духом крестьяне, что они пытались искать работу, производить и выращивать что-то в этом тяжелом для жизни городке.
Задерживаться в порту, равно как и посещать Акру мы не стали, несмотря на то, что я могу с уверенностью сказать, что Геннард Тейлор любил путешествовать и открывать для себя новые места, но теперь мы спешили в Иерусалим. Вдруг в пути нас настал гонец, явно измученный от дальней дороги, одетый в потрепанные крестьянские одежды, с накинутым поверх темно серым плащом, изо всех сил подгоняя своего небольшого мула. Он выкрикивал:
- Господин! Господин! - пытаясь догнать нас он все ускорялся, но его голос узнал не Геннард Тейлор, которого мы привыкли называть господином, а Джозеф. Он вдруг остановился и, повернувшись, узнал преследовавшего:
- Яков? Что ты здесь делаешь? Как ты добрался сюда? - не скрывая своего удивления громко спросил Джозеф. Ничего не объясняя, спешивший путник наконец догнал наш небольшой отряд и остановившись выпалил, не успев даже отдышаться:
- Господин, печальные известия у меня для вас! - не успел он договорить, как я увидел скорбь, проступившую на лице Джозефа, однако путник сразу же оговорился, - Нет, простите, господин, с вашей матерью все порядке и ей стало лучше, - невольный вздох облегчения вырвался из груди нашего спутника:
- Хвала Господу, Яков! Ты меня напугал... но что же плохого ты принес?
- Дело в том, господин, - виновато потупив взгляд продолжал путник, - что мастер Вацлав всячески пытался показаться доброжелательным к ней, давал ей какие-то непонятные лекарства, а когда ей стало лучше, естественно он вкрался к ней в доверие и следующим его шагом конечно же был совет ей скорее вернуться домой в Честер, что якобы необходимо для ее здоровья. Разумеется, стал вопрос о вашем нескором возвращении и необходимости кому-то позаботиться о производстве, а к тому же вашей матери нужны были и деньги и на дорогу, и на последующее лечение. И тут Вацлав предложил ей выкупить мастерскую за какие-то несчастные две тысячи динаров и якобы дать письмо к какому-то знатному лекарю, который будто знаком с ним и живет в Честере! Господин, я как мог пытался отговорить ее, но кто же послушает обычного работника, к тому же Вацлав оклеветал меня перед ней, сказав, что он знает о том, что я якобы подворовывал материал с мастерской и он давно бы меня уволил, хотя он никак это не смог доказать! Госпожа послушала его и продала мастерскую, а он сразу же отправил ее в Честер с ближайшим караваном, а всех работников распустил...
Отчаяние и безнадежность затуманили глаза молодого дворянина и он, надрывая голос, криком, граничащим с истерией, разразился:
- Пресвятая Дева Мария, сколько?! Проклятый ублюдок, Вацлав! Я ведь знал, что нельзя доверять этому отродью! Я же заплатил ему в четверо больше, чтобы открыть ее, а теперь он спровадил меня поскорее и обманул мою мать! Проклятье! - Джозеф принялся осыпать коварного мастера такими ругательствами и проклятиями, которые я не стану повторять. В общем и целом, я думаю вы понимаете, какое разочарование настигло дворянина, не владевшего ничем кроме крохотного поместья в Англии и потерявшего теперь таким бесстыдно унизительным путем и то небольшое предприятие, в которое он вложил огромные деньги, надеясь, что оно принесет ему хоть какую-то прибыль.
В крайне расстроенных чувствах и не прекращая браниться, предвосхищая свою расправу с негодным мастером, Джозеф вынужден был проститься с нами и сразу же отправился в обратный путь вместе со своим слугой. Кстати он заплатил лишь половину суммы, назначенной Вацлавом за сопровождение. Оказавшись на Святой Земле, в компании оставшихся незнакомцев, которых мы сопровождали, выбора у нас не было - мы продолжили путь до Иерусалима.
Читать далее... (http://rusmnb.ru/index.php?topic=21298.msg7482088#msg7482088)
Глава 16: Арена в Акре
Простившись с группой паломников, нам пришлось оставить все свое снаряжение при обозе, накрытом двумя слоями мешковины и переодеться в простые одежды странников, чтобы не вызывать беспокойства у городской стражи, прежде чем мы вошли в город. Иерусалим тогда находился под властью Мамлюкского Султаната, а условия посещения христианских святынь были весьма затруднительными. Точнее от самих святынь по большей части оставались лишь только места, поскольку город уже был перестроен, а наши святыни либо уничтожены, либо заменены сарацинскими. Еще в 1219-1220 годах город был полностью разрушен и сровнян с землей, даже стены города были разрушены, что послужило поводом к новому Крестовому Походу, который возглавил император Фридрих Второй. Он даже на время вернул Иерусалим под власть христиан политическим путем, но спустя всего десять лет город был снова захвачен.
Не являясь политическими врагами ни крестоносцам ни сарацинам, мы по крайней мере могли спокойно странствовать по Святой Земле без каких-либо военных приключений. Войдя в город, я не смог сдержать слез. Высоко на горе теперь виднелась мечеть, а вся архитектура его теперь отражала его принадлежность к чужой культуре и иной вере. Места, по которым когда-то ходил Спаситель, теперь служили чужим целям и религиям. Проходя по Святому Городу и рассматривая его стены и здания, я не испытывал никаких чувств, кроме тоски и разочарования, разрывавших мою душу. Иерусалим был для нас навсегда потерян, а посещение его теперь для любого христианина было сопряжено с опасностью и унижением.
С трудом разузнав где находится место, на котором был распят Спаситель, мы отправились на Голгофу, чтобы посетить это святое место. Проходя наверное тем же путем, каким когда-то шел Иисус Христос, я пытался всею глубиной души погрузиться в размышления о спасительном пути, чтобы, отправившись воспоминаниями на тысячу лет назад, хотя бы мысленно немного прикоснуться к той великой истории, которая произошла на этих местах, положив начало нашей мировой истории. По пути туда нас так же провожали несметные толпы прохожих по правую и по левую стороны, только теперь они кричали не "распни!", но "купи!", "заходите!", "посмотрите!". Придя к назначенному месту, мы оказались всего лишь у пустого холма с вымощенной булыжником к нему тропинкой, никоим образом не отмеченного. Столь значимая святыня христианского мира оказалась пустынна и совершенно не почитаема.
Мы со скорбью покинули его и опустошенные отправились просто попутешествовать по территориям Святой Земли. Не обремененные никакими заботами мы теперь посетили Акру, Монфор, Антиохию, Тарсус, но спустя несколько дней пути, вдруг услышали, что в Акре намечается турнир.
Войны на Святой Земле практически никогда не прекращались еще с минувшего века, прерываясь лишь иногда непосредственным отсутствием военных действий, но перемирий не объявлялось. В такие непродолжительные моменты даже в Иерусалимском Королевстве изредка случался праздник. Впрочем и разногласий в королевстве почему-то было достаточно много, поэтому далеко не все лорды приезжали на праздники друг ко другу. Тогда Геннард Тейлор решил возвратиться в Акру и попытать счастья, приняв участие в турнире.
- Ни рода, ни титулов, ни владений, один только титул рыцаря, - усмехнулся распорядитель турнира в Акре, - и все же поучаствовать вы можете. Зато и представлять вас особо-то и не нужно, хотя и некому, судя по отсутствию у вас герольда, сэр, - теперь распорядитель откровенно рассмеялся, хотя и ради приличия пытаясь кое как скрыть свое пренебрежение. Успокоившись, он наконец переспросил:
- Все же собираетесь участвовать и поставить на себя... сколько... пятьсот золотых, так?
- Все верно, господин, - спокойно отвечал сэр Геннард.
- Вы уж извините меня, за мою недоверчивость, сэр, такая работа. Вы поймите нас - многие проходимцы приходят сюда в надежде на легкие деньги и ставят на себя большие суммы, а проиграв все и сразу потом скрываются и не могут отдать, посему приходится заставлять людей дважды подумать, перед тем как идти на такие действия, - улыбаясь с неким снисходительным выражением лица, объяснялся распорядитель.
- Можете не беспокоиться, такого не будет, - твердо промолвил наш господин и, отвесив пять сотен динаров, положил их на стол распорядителя.
- Ну... - распорядитель придвинулся поближе к столу, довольными глазами глядя на груду монет, - вот это уже серьезное заявление. Благодарю, сэр, - убрав монеты в мешок, он еще раз бросил взгляд на Геннарда Тейлора и напоследок сказал:
- Что ж, удачи вам, сэр Геннард Тейлор, крепче держитесь в седле.
Мы отправились на арену готовиться к состязаниям. Там же при арене господин сразу же потратился но новые турнирные копья, а для ближнего боя выбрал достаточно необычный тяжелый двуручный тесак. Он представлял собой даже не меч и не топор, а здоровенную полосу железа, уширявшуюся к концу, чем-то напоминая развернутый в обратную сторону фальшион, с зачем-то "выгрызанными на макушке", как говорил тренер Генри, полукруглыми краями лезвия, придававшими и без того грубому тесаку еще более устрашающий вид. Надо однако отдать должное кузнецу, его выковавшему - тесак оказался достойного качества, хорошо закален и на удивление вполне приемлемо сбалансирован.
Прозвучал сигнал к началу состязаний и по жребию первая же очередь к поединку оказалась нашей, вернее нашего господина. Взяв в правую руку копье, сэр Геннард Тейлор отправился в указанный ему угол арены. Арена в Акре представляла собой просто напросто небольшой участок берега в заливе, сразу за склоном холма, на котором находился город. Плавные его склоны, едва поросшие пустынным сорняком делали холм удобными естественными трибунами, на которых для высокой знати выносили специально сколоченные деревянные настилы для сидения, а простые горожане сидели либо на холщовых или мешковых подстилках, либо прямиком на теплом песке, если турнир проходил вечером, когда солнце уже не так сильно раскаляло берег.
Я услышал, как по рядам зрителей прошла молва неясности: что же это за неизвестный доселе Тевтонский Рыцарь явился поучаствовать на турнире? Из-за шлема на голове и отсутствия герба, не особо знающие люди признали в нашем господине даже Эберхарда фон Сайна, гроссмейстера Тевтонского Ордена на Святой Земле, но те, кто хотя бы раз его видели, сразу же опровергали эти догадки, говоря, что гроссмейстер был выше ростом, да и участие в турнирах для братьев-рыцарей священных орденов было строго запрещено. Недоумение в толпе по поводу загадочного Тевтонца продолжалось до тех пор, пока маршал турнира не вышел и кратко не представил незнакомца зрителям, предварительно поприветствовав всех собравшихся:
- Милорды, миледи. Сегодня на праздничном турнире города Акра впервые присутствует незнакомый доселе рыцарь-странник, сэр Геннард Тейлор из... - он неловко запнулся, но все же быстро подобрал нужный вариант и продолжил, - Европы! Что же, поприветствуем незнакомца и узрим, что он способен нам явить! - никто особо не приветствовал Геннарда.
- А теперь, милые леди и премного уважаемые господа, любезно изволившие посетить сие торжественное мероприятие, - явно вкрадываясь своими лестными выражениями в сердца зрителей из числа более знатных продолжал маршал, а тон его сменился теперь на более торжественный и манерный, - позвольте представить его соперника: потомок знатного рода Ибелинов, сын Жана Первого Ибелина, господин Акры и граф Арсуфа, наш возлюбленный правитель и коннетабль Иерусалима - Жан д'Ибелин Арсуфский! - толпа зрителей разразилась громкими овациями и приветствиями своему правителю, заметно впечатленная пламенной речью судействовавшего, словно все они ожидали своей очереди поучаствовать в празднике, выразив свое расположение и осыпав любезностями своего господина. Одетый в торжественные доспехи своих геральдических цветов: желто-золотое сюрко с длинноконечным красным крестом, Жан д'Ибелин приветствовал ликовавшую толпу поднятой высоко над головой правой рукой, появившись в противоположном углу арены. Взявшись свободной правой рукой за длинное окрашенное в белый цвет копье с развивавшимся под наконечником флагом своего герба, он уверенно выхватил древко из рук своего оруженосца. Последний отступил за края арены и, убедившись в готовности соперников к началу поединка, маршал протрубил в небольшой рожок.
Воцарилось безмолвие, разрываемое лишь ржанием лошадей и скрежетом бряцающего в такт скакунам снаряжения. Вздымая к небу своими копытами длинные песчаные волны раскаленного песка, достигавшими своими порывами первых рядов зрителей перед ареной, оставляя позади себя глубоко выбитые следы, кони с ошалевшими от вонзенных в бока шпор глазами неслись навстречу друг другу, сближая всадников с наставленными в сторону противника копьями, грозившимися через пару мгновений разразиться множеством щепок о доспехи своих соперников. Напряжение нарастало вместе с нарастанием скорости скакунов и все большего уменьшения расстояния между ними с каждой секундой. Столбы пыли, вылетавшие из под копыт частично затрудняли обзор, но вот уже всадники сблизились на совершенно небезопасное расстояние. Удар!
Послышался глухой треск в то же мгновение сменившийся тяжелым скрежетом металла и ржанием взбесившихся лошадей. Лошади врезались друг в друга, отказавшись как либо подчиняться своим всадникам, и, глупо сцепившись мордами, спутывая поводья принялись крутиться вокруг друг друга, отчаянно пытаясь освободиться, подняв такую песчаную бурю вокруг себя, что с трудом можно было разглядеть происходящее в сердце арены. Наконец одна из лошадей, яростно оттолкнувшись ловкими копытами, отпрыгнула в сторону и помчалась прочь от схватки, другой же всадник, с трудом удерживаясь в седле вздыбленной лошади и пытаясь всеми силами подчинить непослушную гнедую пятился назад. Отпустив зажатое руками от летящего песка лицо, мы с горьким сожалением узрели Геннарда Тейлора, распластавшимся спиной на песке арены, и Жана д'Ибелина, держащегося в седле. Бой был проигран.
Толпа разорвалась овациями, провозглашая победу правителя, а мы с Генри ринулись на арену, моля Бога, лишь бы кони, сцепившиеся в схватке, не растоптали нашего господина. Тем временем смотрителям арены с трудом удалось остановить носившуюся по арене взволнованную его лошадь. Подбежав к сэру Геннарду, мы убедились, что он в сознании, однако его старый шлем был жестоко помят от удара и теперь уже ни на что не годился, а сам он едва понимал, что происходит вокруг. Оттащив господина прочь от арены, мы стащили с его головы шлем, и, поливая водой дали немного вина. За нашими спинами начинался другой бой по новому жребию, однако проиграв один поединок, еще оставался шанс вырваться вперед по общему зачету, но нужно было что-то придумать. Тогда Генри, как тренер, обратился к господину, пришедшему наконец в себя:
- Сэр, поединок проигран, вы выпали из седла. Однако еще есть шансы выиграть, но вы должны проявить себя в той ипостаси, которая присуща именно вам. Вам пока что не одолеть знатных вельмож в мастерстве владения копьем и кавалерийским ударом, но этого делать и необязательно, попытайтесь использовать те навыки, которыми вы владеете в совершенстве. Не пытайтесь превзойти противника теми же средствами, используйте свое оружие и разум, - и, прервав наставление, Генри отвлекся, бросив беглый взгляд на лежавшее рядом снаряжение, - Да, ваш шлем, господин, пришел в негодность. Неплохо бы, воспользовавшись перерывом, пока не подошла ваша очередь к новому поединку, подыскать вам новый.
Геннард поднялся, и они с тренером поспешили к лавкам местных торговцев, с горящими глазами задорно зазывавших следовавших мимо участников прикупить то или иное снаряжение или оружие, громко выкрикивая и вертя в руках самые различные чудеса современных кузниц.
Геннард выбрал себе старенький, но все же более надежно защищавший голову зарытый шлем-ведро с узкими прорезями для глаз. Вернувшись, он оглядел свое оружие: оставалось еще несколько копий, одноручный меч, каленый двуручный тесак, небольшой колчан с сулицами и тяжелый осадный арбалет, глядя на который, господин ненадолго задумался.
- Генри, есть у нас болты с турнирными наконечниками? - спросил внезапно господин.
- Ээ... Вообще нет, сэр, но мы на арене, где их просто навалом. Мне приобресть пару комплектов? - недоверчиво глядя на арбалет спросил Генри.
- Да, поспешите! - задумчиво ответил сэр Геннард и передал тренеру свой кошель с монетами.
Генри тотчас помчался, чтобы найти положенные болты и мигом вернулся, держа в руках два мешочка с болтами. Он отдал их вместе с кошелем господину, а Геннард Тейлор разместил один комплект у себя на поясе. Вооружившись теперь лишь арбалетом и тесаком, господин не стал брать с собой копий. Он зарядил арбалет, настолько мощный и тугой, что заряжать его в седле был просто невозможно, таким образом имея в распоряжении лишь один выстрел и оружие ближнего боя, и стал ожидать следующего поединка.
Наконец снова настала очередь сэра Геннарда. Его соперником на сей раз был еще один из лордов королевства, Джон де Алиман, правитель Кесарии. Вооруженный копьем, подобно, как и Жан Ибелин, он придерживался той же тактики молниеносной победы, кавалерийским ударом вышибая соперника из седла. Однако у Геннард Тейлора теперь был свой, необычный и поначалу, наблюдая со стороны, безумный план. Когда прозвучал сигнал к началу сосятзания, господин теперь не двигался навстречу противнику, оставаясь неподвижно в своем углу. Джон де Алиман набирал скорость, а вся публика недоумевала: неужели Геннард Тейлор так и примет удар, стоя на своем месте, не имея даже копья, чтобы выставить его на защиту. Однако сэр Геннард, не гнушаясь использовать арбалет, достал висящий на кожаных ремнях из-за спины заряженный тяжелый арбалет и прицелился в соперника. Когда тот приблизился к Геннарду уже достаточно близко для того, чтобы можно было уже начать беспокоиться, господин нашел щель между щитом и рукой, удерживавшей копье и произвел туда выстрел. Мощности арбалета был достаточно, чтобы болт даже с тупым турнирным наконечником прошел сквозь кольца кольчуги и по крайней мере доставил определенные неудобства всаднику, встретившему его своей грудью на полном скаку. На мгновение сжавшись от резкой внезапной боли, Джон де Алиман потерял равновесие копья, отведя его немного в сторону, чего было достаточно сэру Геннарду, чтобы выиграть себе несколько мгновений и уйти от мощного удара. Сбросив арбалет и что есть мочи подгоняя лошадь отскочив в сторону, Геннард ушел вправо от несущегося на него противника, открывая перед тем лишь угол ограждения арены.
Не имея других вариантов, соперник резко потянул поводья на себя, останавливая лошадь, несущуюся прямо на ограду. Ему пришлось остановиться и попытаться развернуться, чтобы вновь набирать скорость для удара, однако Геннард Тейлор, оказавшись по левую сторону, обрушил теперь на своего противника шквал тяжелых ударов двуручного тесака. Кое как прикрываясь щитом от ударов, выбивавших толстым затупленным лезвием из него мелкие стружки сминаемой древесины, сэр Джон резко развернул лошадь и во весь опор поспешил к противоположному углу, уходя по диагонали дабы набрать скорость. Геннард Тейлор понимал, что дай он только своем сопернику поле для разгона, тот непременно вышибет его тяжелым ударом копья, посему он поскакал за ним изо всех сил стремясь выиграть как можно больше пространства, чтобы не дать Джону Алиману разогнаться, отчего последнему пришлось вновь скакать до самого противоположного угла. Настигнув развернувшего для разбега лошадь противника, который уже было собирался поднять своего скакуна в галоп, Геннард оказался теперь с левой стороны от всадника, который не мог подставить щит под удар, и принялся вновь осыпать его мощнейшими, почти неконтролируемыми ударами удерживаемого одной рукой двуручного куска железа внушительной тяжести. Наконец Джон де Алиман, не в силах тяжелым и длинным копьем защититься от крайне болезненных ударов, приходившихся по бокам, и не имея даже возможности выхватить меч, сбросил копье на землю и поднял правую руку в знак поражения. Сэр Геннард прекратил удары.
На секунду вновь наступила тишина, однако когда прозвучал рожок, означавший окончание поединка, толпа на сей раз овациями поприветствовала наконец моего господина, признавая его неожиданную и впечатляющую победу.
Используя свою тактику, в том или ином варианте, сэр Геннард Тейлор теперь имел все шансы на победу, вынуждая более мудрых оппонентов переходить на тактику ближнего боя, однако в клинковом бою ему практически не было равных. Проиграв в тот день еще лишь один поединок, наш господин одержал пять побед против двух поражений, что по счастливой случайности явилось самым лучшим результатом того турнира. Подсчитав результаты всех состязавшихся, распорядители турнира, к своему великому недоумению и к большой нашей радости, узрели, что объявлять победителем теперь придется того самого незнакомого Тевтонского Рыцаря, проездом посетившего турнир в Акре, имя которого они еще даже не успели и толком запомнить.
- Милорды и прекрасные леди! Сегодня поистине необыкновенный день, как необыкновен и исход великолепнейшего зрелища, которое нам с вами посчастливилось наблюдать. И да будет вам известно, что единственным сегодняшним победителем, завоевавшим пять побед, не уступившим ни одному из рыцарей, боровшихся за этот почетный титул, становится неизвестный доселе, но ярко проявивший себя и свое мастерство ныне, непревзойденный в своем умении владеть мечом, несущий на себе крест Ордена Святой Марии Тевтонской, сэр Геннард Тейлор! - толпа зрителей недоумевавши поприветствовала нового победителя. На его голову торжественно возложили золотой венец победителя, весом в шесть тысяч золотых, а позже, при расчете с распорядителем, господин получил еще и пять тысяч динаров, вырученных со ставок, что в общей сумме составило более десяти тысяч динаров, как и рассказывал Джозеф, покинувший нас по своим делам. Жаль, что этот несчастный не мог разделить с нами радость победы нашего господина тогда.
Помимо всех почестей и наград, которыми одарили победителя, сэра Геннарда также впервые в жизни теперь пригласили явиться в королевский тронный зал в Акре, чтобы присоединиться к празднику. Там во дворце он повстречал юную Леди Демронс де Соуликс, которой и посвятил свою победу на турнире. Я не видел ее в тот день, поскольку на праздник обычно допускались лишь знатные особы дворянского происхождения и в крайнем случае их особо приближенные слуги или чем-либо отличившиеся горожане, поэтому господин находился там один.
Она была невысокого роста, с миловидным усеянным веснушками по переносице и щекам лицом, с яркими светло зелеными глазами и длинными темными волосами, спадающими до плеч, отдельными прядями красиво сложенными в сплетенные в форме венца косами, ярко выраженным маленьким ртом с нежно розовыми губами и небольшим носом с едва заметной горбинкой на переносице. Одиноко и скромно стоявшая в углу торжественного зала, она привлекла внимание сэра Геннарда, который, не являясь человеком благородного происхождения только и мог, что заговорить с ней да посвятить свою победу на турнире, что в прочем являлось такой же формальностью, как и само приглашение победителя на праздник.