Русь. Осень 1237 года от Р.Х.
С ватагой лиходеев было покончено быстро. У них не было никаких шансов спастись от погони. Дружинники князя Рязанского неторопливо осматривали тела поверженных врагов, несколько пленных угрюмо сидели связанные у дерева. Раненый отрок пытался не кричать и до крови кусал губы, пока вислоусый матерый воин выковыривал стрелу из бедра парня, что-то укоризненно приговаривая. Вдалеке, на краю лесной опушки, сияла ликом Богородицы княжья хоругвь, ржали кони. Князь с мужами и боярами ждали, пока ратники закончат хоронить мертвых разбойников.
Ратша обнаружил в кустах еще одно тело. Убитый лежал ничком, знать, один из последних, пытался бежать и спрятаться в поросли молодого березняка, когда стрела настигла его в спину. Охотник наклонился, чтобы осмотреть, как вдруг услышал сзади шаги.
- А ну стой, тать! – грозно произнес пеший ратник, направив копье в сторону Ратши.
- Сам ты тать! – огрызнулся молодой охотник, с беспокойством понимая, что доказать свою непричастность к лихим людям будет очень сложно.
Ратник кликнул товарищей.
- Давай, вяжи его, - кивнув на Ратшу, сказал копьеносец другому оружнику.
Ратша угрюмо смотрел, как воин деловито достал из сапога и разматывал кусок пеньковой веревки, размышляя о том, не удариться ли в бега. До спасительного леса около сотни шагов. Эх, зря он вылез на опушку, позарился на оружье какое-нибудь. Нет бы дождаться, пока князь с дружиной уйдут. Дурак…
- Ну, чего вы тут возитесь? – раздался недовольный властный голос. – Это кто таков? Лихой? Вяжите его и дело с концом. Князь ждать не намерен боле.
Чуть в стороне, держа коней за узду, приближались, мягко ступая по жухлой осенней траве, воин в дорогой чешуйчатой броне и два отрока. Ухватившись за эту возможность, Ратша вскричал:
- Боярин, не вели своим людям вязать меня! Не тать я! Охотник. Из Пронска в Володимир-град путь держу…
- Охотник? А не видал я ране охотников, да чтоб с пустыми руками по лесу шлялись, - усмехнувшись в длинные пшеничного цвета усы, молвил боярин. – Чую, тать ты трусливый, дреколье свое лиходейское бросил и пытаешь наказанья избегнуть. Чего встали? – прикрикнул он на пеших ратников и повернулся, уходя.
Оружник рывком дернул Ратшу за руки и начал сноровисто обматывать запястья веревкой. В отчаянии охотник попытался вырваться, и у него получилось, благо силушкой не обделен был.
- Оружья охотничьего нет при мне, потому что отдарил его старосте в Пронске за то, что выхаживали меня. А и не было у меня ничего боле, чем одаривать за заботу, - завопил Ратша, уклоняясь от очередного захвата. Оружник ругнулся и сунул ему кулаком в зубы. Копейщик зашел сзади и приставил граненый наконечник копья к спине Ратши.
- А ну, дернись еще разок,- зловеще произнес он.
Кровь из разбитого рта текла по подбородку, когда Ратша снова возопил:
- Боярин! Христом богом прошу! Поверь мне, не тать я!
Боярин обернулся, с прищуром оглядел и сказал:
- Господа нашего, Иисуса Христа, имя не боишься замарать? А ну ладно, спытаем мы тебя… Коли дружки твои, - кивнув в сторону пленных лиходеев, продолжил боярин, - тебя за своего не признают, так и быть, велю тебя отпустить. А коли признают, пеняй на себя, не спущу хулы…
…Хмурые полоняне нехотя и равнодушно скользнули взглядом по Ратше:
- Не ведаем такого, - выдавил из себя один из ватажников.
- Что ж, боярин Никита Мстиславич слово свое держит. Ступай, и не попадись мне боле на одной поляне с татями, - молвил было знатный воин, но, вспомнив что-то, спросил вдруг. - А за какой такой надобностью в стольный град путь держишь?
- Хотел правду сыскать да упредить о ворогах невиданных. Седмицу тому назад к нашей с батькой заимке выехали из лесу люди чужие да верховые. Батю убили, а меня плетьми посекли и бросили, думали, подохну.
- Говоришь, плетью отхлестали? Кто ж то были? Половцы?
- Нет, ликом да одежой с половцами схожи, да другие, половцев бы я признал. Двое их было, лошаденки косматые да ростом невысокие. Луки у каждого. Они и батьку моего стрелой убили. Добытого зверя забрали да уехали восвояси.
Боярин задумчиво пожевал кончики своих пшеничных усов.
- А слыхивали уже про таких вершников. Думаю я, наворопники то были. Надо бы князю слова твои передать, да в Володимир весть дать, что за гости в наших краях объявились. Ну вот, что, паря, иди-ка ты, куда шел. Авось раньше княжьего вестника доберешься. Так оно вернее будет.
Ратша собрался было идти скорее от греха, да через полсотни шагов нагнал его отрок:
- Погодь-ка, вот боярин велел тебе передать, - молодой воин протянул охотнику боевой топорик. – С лиходеев взято. Говорит, негоже по нынешним временам такому дурню неоружным по лесам гулять.
Отрок насмешливо скривил губы и помчался догонять княжью дружину. Ратша немного оторопело глядел на топорик. А и ладный же был топорик, ни легок, ни тяжел, ни мал, ни велик, рукоять не толста и не тонка. Дерево таким рубить несручно, а вот ворога одолеть – в самый раз. Копье, конечно, привычнее, но копьем хворосту для костра иль веток для шалаша не нарубишь, топор в пути завсегда сгодится. Знал боярин толк в походах. Топорик сидел в руке как влитой, казался продолжением десницы.
… Который раз уже проклиная себя за дурость, Ратша со всех ног мчался к окраине густого леса. Вражьих вершников было двое. Как тогда, на заимке, когда батьку убили. Всадники заметили Ратшу, один из них бросился в погоню. Другой поотстал немного и, смеясь, гортанно кричал что-то первому.
Сердце готово было выпрыгнуть из груди, воздух с хрипом вырывался из горла и втягивался, обжигая горящие легкие. Шапка слетела и осенний ветер холодил голову с мокрыми от пота волосами. Спасительный лес все ближе, но топот копыт сзади нарастал еще быстрее. «Не успеть», - понял Ратша. Страх обострил чувства, оглянувшись на бегу, он заметил, что второй вершник отстал и не торопится. Они разделились, это его единственная надёжа. Если не сдюжит с догонявшим его всадником, то до леса все одно не добежать. Знать, судьба бой принять, а может, и смерть встретить. Хватит бежать, словно заяц.
Ратша остановился и повернулся, выхватив подаренный боярином топорик из-за пояса. Наметанный глаз охотника помог выбрать мгновение, когда ловким прыжком в сторону он ушел от наезда на него всадником и оказался сбоку от замедлившего бег косматого коника. Всадник развернул коня, в воздухе блеснула тусклая полоса клинка, Ратша пригнулся, уворачиваясь, и, размахнувшись, рубанул топором по ноге всадника. Не попал. Лезвие рассекло круп лошади, несчастное животное взржало и начало брыкаться. Всадник был ловок и смог удержаться в седле. Вражина нанес новый удар, одновременно пытаясь совладать с взбесившимся конем. Клинок рассек воздух в пяди от головы охотника. Ратша не стал давать ему еще одной попытки, и остервенело рубил лошадь, даже не стараясь достать всадника, пока конь не завалился, подмяв под себя наездника. Монгольский наворопник что-то визжал, высвобождая придавленную умирающим конем ногу. Ратша нанес ему удар, целясь в голову, но топор скользнул по железному шлему и удар пришелся в правое плечо. Монгол пытался закрыться своим не то мечом, не то саблей от следующего удара уруса, но рука не слушалась, и лезвие топора, раздробив ему ключицу, глубоко вошло в грудину. Другой вершник, почуяв неладное, уже несся вскачь на помощь своему товарищу, изготавливая лук к стрельбе. Первая стрела пролетела мимо, Ратша опомнился и рванул к окраине леса. Вторая стрела угодила ему в левое плечо, охотник споткнулся на бегу, каким-то чудом не упал и продолжил свой бег. С каждым движением боль пронзала плечо, рука немела. Придерживая раненую руку правой рукой вместе с зажатым в ней топором, Ратша неловкими скачками достиг первых редких деревьев. Далеко вглубь, в чащу леса, бежать сил больше не было. Охотник спрятался за широким вязом, прильнув спиной к стволу дерева и тяжело дыша.
Конный стрелец на мгновение задержался у места схватки уруса с первым всадником, одного взгляда ему хватило понять, что его товарищ мертв. Шевельнув пятками по бокам гривастой лошади, он рысью направил её к редколесью, в котором скрылся беглец. Подстреленный урус не мог далеко уйти.
Ратша осторожно выглянул из-за дерева. Всадник стоял на месте не далее сотни шагов и, нагнувшись в седле, что-то внимательно разглядывал на траве. Ратша посмотрел на свою левую руку, тыльная сторона которой была в крови, алые капли редко, но не думая останавливаться, срывались с ногтей и падали на опавшую листву под ногами. Только сейчас он заметил, что накапало изрядно, пока стоял. Плохо дело, подумал Ратша. Рукоять топора тоже была липкой от крови, но чья это кровь – его, косматой лошадки или зарубленного всадника, сказать было сложно. Наверное, всех. Он вытер ратовище о полу тулупа и сжал так, что побелели костяшки. Охотник снова выглянул и в тот же миг всадник разогнулся и посмотрел прямо в его сторону. Монгол двинулся по дуге, объезжая те несколько деревьев, за которыми мог скрываться урус. Стрела лежала на тетиве, глаза внимательно высматривали беглеца. Ратша переступал так, чтобы наворопник не мог его увидеть. Слабеющий, он все-таки сделал неосторожное движение и выдал себя. Всадник завизжал и натянул лук, прицеливаясь. Но хитрый урус продолжал ловко прятаться, не давая себя снова подстрелить. Покружив некоторое время вокруг, монгол потерял терпение, убрал лук в налучье, вооружился притороченным к седлу длинным копьем и, изготовившись для удара, наметом устремился на врага, крича что-то на своем гортанном наречии. Ратша переместился за ствол, уходя с атаки, и копье вершника не достигло цели. Рассвирепевший монгол скалил желтые зубы и кружил вокруг дерева на достаточном удалении, пытаясь пронзить проклятого уруса своей пикой. Собрав уходящие с кровью силы в последнем рывке, Ратша выскочил из-за дерева, как-то исхитрился отбить топором наконечник копья, летящий ему в грудь, и с замаха рубанул врага по колену. С воплем боли вершник дернулся в седле и, забыв про копье и схватившись за подрубленную ногу, сползал из седла набок. Лошадь его решила, что самое время спасаться бегством им обоим, и пустилась рысцой восвояси, куда глаза глядят. На беду всадника, выбрала она не лучший путь, и искалеченный монгол не смог пригнуться от низкой ветви раскидистого дуба и грохнулся оземь в дюжине шагов от Ратши. Вражина лежал на боку и выл от боли, держась за колено, когда шатающийся урус приблизился с бурым от крови топором в руке. Монгол увидел безумный и яростный взгляд глаз цвета осеннего неба, потом как будто гром раздался в голове, и боль ушла с приходом тьмы.
Ратша сел спиной к стволу, вытянул ноги, положил топорик рядом, бережно, будто убаюкивая, придержал левую руку здоровой. Странная дрожь охватила все его существо. Только сейчас он осознал, что свершилось. Ратше еще не доводилось убивать людей. Зверей – да, но не человека. Глядя на застывшую в муке гримасу на желтом лице мертвого невиданного находчика, ощущая его резкий чужой запах, охотник не испытывал радости от того, что одолел супостатов. Слишком поздно, все слишком поздно. И батьку этим уже не воротишь. Мрачное предчувствие беды не оставляло. Надо идти, сказал он себе, вставай. Но тело не слушалось его, тяжесть опустилась на веки. «Еще немного отдохну и пойду», - подумал Ратша, прежде чем сознание оставило его. Гривастый коник невозмутимо пофыркивал неподалеку, выискивая траву под опавшей с деревьев листвой.
… - Вот, воевода, глянь-ка, какого удальца нашли неподалеку от рязанского тракта, - сказал старый гридень, ходивший с младыми отроками на вороп в земли рязанские да муромские. – В одиночку двух кышыктанов уложил. Вроде не воин княжий, одежа-то больно простая. Стрелой изранен, кровью изошел, да жив покуда.
- Хорош удалец, - подивился воевода. – Свезите его в скит, к чернецам для уходу. А коли не выживет, пусть там и отпоют. Чай не нехристь.