Возникает, однако, вопрос, - ну, люди, ладно, но лошадям, зачем было участвовать в таких играх? Инстинкт самосохранения, по идее, должен был перешибать привычку повиноваться наезднику. Собственно, часто и перешибал, - спортивная лошадь может прыгнуть через барьер, а может и просто перебросить через него всадника, - типа, "тебе туда надо, - сам и прыгай". Точно также, увидев длинные и толстые пики, лошадь вполне была способна остановиться и предоставить рыцарю возможность самостоятельно преодолеть это препятствие по баллистической кривой. Лошади - не настолько тупые животные, что бы не понимать, что много пик, - это плохо.
В описаниях древних сражений достаточно упоминаний о случаях, когда именно лошади, а не люди обращались в бегство. Всадники в конце концов справлялись с управлением, но не раньше, чем лошади успокаивались, - поле боя не лучшее место для родео. Панику среди лошадей часто вызывали слоны, верблюды и пушки, - если они не были еще привычны к таким явлениям.
С инстинктами лошадей препятствующими их боевому применению боролись многими путями. Во-первых, обучением, - лошадей приучали беспрекословно повиноваться, не бояться шума, дыма, огня, крови, но избегать ударов и стрел, сбивать с ног и затаптывать все живое на своем пути. Правда это срабатывало только, если топтать кого-нибудь казалось лошади хорошей идеей, а опасность получить рану воспринималась, как разумная плата за такое удовольствие, - то есть, породы боевых лошадей, - злых и храбрых, - выводили специально, с учетом психологических особенностей. Как волкодавов.
Во-вторых, использовалась склонность лошадей во время бега впадать в своеобразный транс, - как известно, лошадь может бежать пока не упадет замертво, - тоже уникальная особенность, - другие животные останавливаются, когда сердце начинает зашкаливать. Лошадь может "понести", и тут уж даже толпа с пиками не заставит ее свернуть или остановиться. Лошади очень подвержены стадному инстинкту, помноженному в бою на крайнее возбуждение. Это способствовало массовым кавалерийским атакам. Но такие аспекты не играли решающей роли. Всадникам, как раз, обычно, хотелось, чтобы лошадь оставалась управляемой, а значит, она должна была оставаться в более-менее вменяемом состоянии, и понимать, что происходит.
Наконец, инстинкт самосохранения подавлялся обстоятельствами. Атакующая кавалерия чаще всего строилась тупым клином. При этом, первые ряды не могли свернуть или остановиться, - их сбили бы с ног и затоптали бы задние, - отвалить в сторону было тоже невозможно, - это исключали крылья клина. Одна лошадь не могла выжить, если ее в бок с разгону била другая. По этой причине становилась возможной и лобовая атака, - не было смысла тормозить или сворачивать, если намерение противника ударить очевидно. Но лобовые атаки практиковались всадниками редко, ввиду высокой вероятности гибели всех действующих лиц.
Нельзя было преодолеть только том момент, что лошадь ни на кого не нападала по собственной инициативе, - заметив что потерял всадника, дестриэ сразу превращался в мирное травоядное и сматывался куда подальше от кровопролития. Копытные, исключая сексуально окрашенные ситуации, пускают в ход свое оружие, только если невозможно бежать. Самая агрессивная лошадь воспринимала как врагов подлежащих уничтожению только тех существ, которые препятствовали ей двигаться по пути указанному всадником (в ее понимании, - вожаком табуна).
Такой способ боя приводил к своеобразной эскалации, - у кого лошадь больше. Рост лошади был важен и для боя рубящим оружием, - удар тяжелого топора или меча сверху оказывался неотразимым. С другой стороны, известно, что, с увеличением роста, сила будет расти в квадрате, а вес в кубе, и, таким образом, удельная мощность будет падать. Проще говоря, крупные лошади оказывались медленнее мелких.
Таким образом, между боевыми и верховыми лошадьми проявилась четкая разница. Верховая лошадь гражданского образца выступала только в качестве средства передвижения. Попытка использовать ее в качестве оружия (осуществить наезд) привела бы всего скорее к тому, что всадник оказался бы сброшен (при экстренном торможении). Военные верховые лошади (подавляющая часть античных и азиатских, европейские драгунские) не останавливались и не сворачивали, если на пути у них оказывался человек, но ни кого не стали бы давить намеренно, не горели врезаться в толпу и таранить других лошадей. Наконец, боевые кони, которые имелись у македонцев, а позже у элитной кавалерии по всему миру, совершенно сознательно давили людей и других лошадей и не останавливались даже перед лобовым ударом и пехотой в плотных построениях. Европейские же дестриэ выделялись еще и в том плане, что имели для такого способа боя наилучшие физические данные (лошадь античного катафракта весила почти втрое меньше, чем десять сариссофоров, - ну, и?).
Распространенный сюжет о воине - земледельце, который выпрягает лошадь из плуга, садится на нее и едет на войну, едва ли имеет под собой реальную основу. Так, несомненно, бывало, но или уехал бы он, таким манером, недалеко, или распахал бы мало. Пахать на боевой лошади было нецелесообразно, как с технической (чем ниже лошадь ростом, тем выше у нее будет КПД при буксировке плуга или телеги), так и с экономической (амортизация основных фондов и расходы на содержание превысили бы прибыль от продажи урожая) точек зрения. Для хозяйственных же работ предпочтительны были низкорослые коротконогие лошади с флегматичным и беззлобным характером (а, все равно, неосторожное приближение к дремлющей лошади со стороны хвоста было распространенной причиной как взрослой, так и детской смертности). Да и вряд ли такая лошадь посчитала бы хорошей идеей идти туда, где стреляют пушки, и часто попадаются расчлененные трупы. По идее (по задумке Матери-Природы), лошадям просто полагается паниковать при одном только запахе крови, гари и разложения.