Щитовой чертог
Щитовой Чертог был одним из старых помещений Черного Замка — длинный, продуваемый ветрами обеденный зал, выложенный черным камнем. Его дубовые стропила почернели от копоти веков. Раньше, когда Ночной Дозор был намного больше, его стены увешивали ряды ярко окрашенных деревянных щитов. В те времена, как и сейчас, когда рыцарь надевал черное, традиции предписывали оставить всю его прошлую амуницию и взять простой черный щит братства. А оставленные щиты помещались на стены Щитового Чертога.
Сотни рыцарей — сотни щитов. Ястребы и орлы, драконы и грифоны, солнца и олени, волки и виверны, мантикоры, быки, деревья и цветы, арфы, копья, крабы и кракены, красные львы, золотые львы и клетчатые львы, совы, ягнята, девы и водяные, жеребцы, звезды, ведра и пряжки, ободранные, повешенные и сожженные люди, топоры, мечи, черепахи, единороги, медведи, перья, пауки, змеи, скорпионы, и еще сотня других геральдических символов украшали когда-то стены Щитового Чертога, сверкая столькими цветами, о скольких радуга не могла и мечтать.
Но когда рыцарь умирал, его щит снимали и отправляли вместе с ним в погребальный костер или в могилу, и с течением лет и веков все меньше и меньше рыцарей надевали черное. Настал день, когда рыцарям Черного Замка уже не имело смысла есть в отдельном помещении. Щитовой Чертог покинули. В последние сто лет его использовали нечасто. Как обеденному залу, ему многого недоставало — он был темный, грязный, продуваемый сквозняками, с трудом прогревался зимой, в подвалах водились крысы, а массивные деревянные стропила изъели черви и покрыла паутина.
Но он был достаточно большим и длинным, чтобы вместить двести человек, и даже триста, если потесниться. Когда Джон и Тормунд вошли, зал гудел от звуков — будто улей, в котором роятся осы. Одичалые превышали числом ворон в пять раз, судя по тому, как мало он видел черного. На стенах осталось меньше дюжины щитов — печальных серых предметов с выцветшими красками и глубокими трещинами в древесине. Но в железных канделябрах горели новые факелы, и Джон приказал принести скамьи и столы. Люди, которым удобно сидеть, охотнее будут слушать, как сказал ему однажды мейстер Эйемон; стоящие люди скорее будут кричать.
Богороща
Здешняя богороща никогда не нравилась Кейтилин. Она родилась на юге - в Риверране, далеком теперь Быстроречье, у Красного Зубца, одной из трех рек, сливавшихся в Трезубец. Там богороща была садом, ярким и воздушным... там высокие краснодревы раскидывали пятнистые тени над звонкими ручьями, там птицы пели в гнездах, там воздух благоухал цветами.
Боги Винтерфелла любили другие леса. Мрачный первобытный уголок, три акра старого леса, нетронутый в течение десяти тысяч лет, и мрачный, как гнездо хищной птицы, замок над ним. Тут пахло влажной землей и гниением. Тут не рос красный лес. Упрямые страж-деревья в серо-зеленых игольчатых шубах вменялись могучими дубами и колоннами железоствола, древними, как сама округа. Тут толстые черные стволы теснились друг к другу, корявые ветви сплетались в плотный навес над головой, а уродливые корни выползали из-под земли. Тут царило глубокое молчание, властвовала задумчивая тень, и боги, обитавшие в лесном краю, имен не имели.
Для нее одной Эддард соорудил небольшую септу, чтобы она могла петь перед семью ликами Бога, но в жилах Старков до сих пор текла кровь Первых Людей, и муж ее поклонялся старым богам, безымянным и безликим божествам зеленого леса, позаимствованным у давно исчезнувших Детей Леса.
А в центре лужайки древнее чардрево размышляло над небольшой запрудой, наполненной черной холодной водой; Сердце-дерево - называл его Нед. Кора чардрева белела обветренной костью, темно-алые листья казались тысячью замаранных в крови ладоней. На толстом стволе было вырезано лицо, длинное и задумчивое; глубоко ушедшие в кору глаза заплыли застывшим соком и казались странно внимательными. Они знали, что такое древность: эти глаза были старше самого Винтерфелла. Если не обманывали легенды, они видели, как Брандон-строитель заложил первый камень, они видели, как поднимались гранитные стены замка. Говорили, что Дети Леса вырезали лики на деревьях в столетия, предшествовавшие нашествию Первых Людей из-за Узкого моря.
Здесь у каждого замка была своя богороща, и в каждой богороще росло сердце-дерево, и у каждого сердце-дерева было лицо.
Кейтилин обнаружила своего мужа под чардревом, сидящим на заросшем мхом камне. Великий меч Лед лежал на его коленях, он омывал клинок в черных как ночь водах запруды. Слежавшийся за тысячелетия толстый слой почвы поглощал звук шагов Кейтилин, но красные глаза неотступно следили за ней со ствола дерева.
Роберт Баратеон.Можно сделать типо картины в Штормовом пределе.
Неду хотелось бы сказать то же самое. Миновало пятнадцать лет с той поры, как они выехали, чтобы отвоевать престол, и тогда владыка Штормового Предела был чисто выбрит, светлоглаз и мускулист, как девичья мечта. Шести с половиной футов ростом, он и так возвышался над окружающими, но, надевая броню и великий рогатый шлем своего дома, становился истинным гигантом. И сила у него была под стать обличью: Роберт в сражениях предпочитал шипастый боевой молот, который Нед едва мог поднять. В те дни запах крови и кожи пропитывал его, словно духи.
Краткое описание городов юга
- Тебе нужно съездить на юг, - сказал Роберт, - хотя бы посмотреть, каким бывает лето, прежде чем оно закончится. Заглянуть в Хайгарден, там золотые розы покрывают целые поля, уходящие вдаль так далеко, как может видеть глаз. Плоды становятся такими спелыми, что просто лопаются во рту, - дыни, тыквы, огненные сливы, ты никогда не пробовал подобной сладости. Но я кое-что привез. Даже в Штормовом Пределе, когда добрый ветер дует с залива, дни настолько жарки, что не хочется шевелиться. Посмотрел бы ты сейчас на наши города, Нед! Цветы повсюду, рынки полны еды, летние вина так дешевы и добры, что пьянеешь от одного запаха. Вокруг одни только подгулявшие богатые толстяки. - Король расхохотался и шлепнул себя по объемистому животу.
Скрипта
Нед отправился вперед, и Роберт молча последовал за ним, поеживаясь от подземного холода. Тут всегда было зябко. Звук шагов по камню отдавался над головой; они словно бы шли мимо строя мертвецов дома Старков. Покойные лорды Винтерфелла следили за шагами пришельцев. Длинными рядами сидели подобия здешних хозяев на камнях, запечатавших гробницы, их слепые глаза разглядывали вечную тьму, а огромные каменные лютоволки лежали, свернувшись, возле каменных ног. Казалось, что тени заставляют каменные фигуры шевелиться, пропускай мимо себя живых. По древнему обычаю, на колени каждому, кто был лордом Винтерфелла, клали длинный железный меч, чтобы дух доблести оставался в своей гробнице. Меч родоначальника давно рассыпался в прах, оставив лишь несколько красных пятен там, где металл соприкасался с камнем. Нед подумал, что теперь самые древние призраки могут бродить по замку. Оставалось надеяться, что это не так. Первые лорды Винтерфелла были людьми жесткими, как и та земля, которой они правили. В те столетия, что предшествовали появлению повелителей драконов из-за моря, Старки никому не приносили присяги, собственной волей именуя себя Королями Севера.
Нед остановился возле последней гробницы и поднял масляный фонарь. Здесь оканчивались запечатанные гробницы, но крипта тянулась и дальше, зияющие черные дыры ожидали постояльцев: и его самого, и детей. Неду не хотелось даже думать об этом.
В этом месте бок о бок располагались три гробницы. Вот длинное суровое лицо короля лорда Рикарда Старка, отца Неда. Камнетес хорошо знал своего господина. Он глядел вперед со спокойным достоинством, каменные пальцы сжимали меч, лежащий на era коленях. Но при жизни все мечи подвели его. В двух меньших гробницах но обе стороны от него лежали его дети.
Чертог Винтерфелла
Под сводами просторного чертога Винтерфелла плавала дымка, пахло жареным мясом и свежевыпеченным хлебом. Серые каменные стены были увешаны знаменами: белыми, золотыми, алыми. Лютоволк Старков соседствовал с коронованным оленем Баратеонов и львом Ланнистеров. Аккомпанируя себе на звонкой арфе, певец выпевал слова баллады, но в этом конце зала его голос был едва слышен за ревом огня, стуком оловянных тарелок и чаш, громким говором сотен подвыпивших глоток.