Мы на Авроре.Вот и конец
Черным и белым баронам.
Пушки стреляют в Зимний дворец,
С грохотом революционным.
Весь город дрожит от мощи огня.
В домах гуляет пламя,
И в день нашего Страшного суда
Сгорает царское знамя.
Мы ангела сбили со шпиля Петра
И Павла, не пощадили святыни.
И Бог презерает за то нас, гремя
Молниями грозовыми.
Гром раздается вдалеке,
Пал Петербург от гордыни.
Венеция Севера тонет в огне
Анархия правит отныне.
Слыша шум работающей дрели,
Пробирающейся сквозь смолу и дым,
Я сижу в своей замусоренной келье,
От мира отрешенный нелюдим.
Я, брошенный друзьями на распутье,
В нищету попавший волею судьбы,
Под плавные звуки плачущей лютни
Сплю в туманном пустом забытьи.
И снится мне странник усталый,
Что отправился в дальний поход,
Обиженный родиной малой,
Опираясь на посох идет.
Зима над ним сменяет лето,
Превращается осень в весну,
Но путнику плевать на это,
Он видит лишь Полярную звезду.
Над ним уже летают птицы,
Под ним зияет пустота,
Но страннику нельзя забыться,
Ведь далеко еще мечта.
И он, отринув всякое сомненье,
Напрягши волю, закусив узду,
Вознесся к небу, несмотря на притяженье,
И получил желанную звезду.
***
Вот я проснулся. Лежу в горячке.
Чувствую, что вышел уныния бес
И понимаю, что не время для спячки,
Ведь звезды так просто не падают с небес.
Уснуть невозможно:
Капает кран.
Любая мысль ложна,
Даже когда пьян.
Глядишь осторожно
Собираясь напасть.
Молишься набожно,
Чтобы в ад попасть.
Открываешь глаза -
Львиная пасть.
Упала слеза,
И тут пошла масть.
Разошлись облака
В ожидании чуда.
"Жизнь коротка" -
Звучит ниоткуда.
Бабочка сознания
Пролетает в ночи.
Основы мироздания
Разрушил крик души.
Реальность исчезает.
Нерожденное грядет.
Мир иллюзий стирает
Глиняный пулемет.
We live in the city under June.
Where people are insane,
When the flutist play a tune.
So as rats don't eat a grain.
We don't want trying anymore.
We often cry, we burn with shame.
We hate observing fair law.
We don't have honor and the way.
We're fallen angels of Eden.
We were expelled from the sky.
We acquisited human gene.,
And we never try to fly.
Пьеса, очень короткая пьеса. Или сценарий короткометражки. Это уж кому как нравится. Очередной кусок постмодернизма: Гессе, Пелевин, Мураками, Кафка, Queen (изначально Pink Floyd), немного Оруэлла. Кому-то это сочинение может показаться неумелым, чересчур поверхностным, не заслуживающим времени, на него потраченного, поэтому советую прекратить чтение после первого рвотного позыва.
Если кто-то из присутствующих слышал о Serial Experiments Lain, спешу вас уверить, это не фанфик (еще не опустился до такого), просто данные имена подходят персонажам как нельзя лучше.
OPEN YOUR EYES
Пьеса в четырех действиях с прологом и эпилогом
Действующие лица
Лэйн – архитектор-фрилансер.
Алиса – тульпа. Невидимая, бесплотная галлюцинация Лэйн.
Герман Г. – друг Лэйн.
Марта – любовница Лэйн. Дальняя родственница Германа.
Б. Б.– нынешний работодатель Лэйн, носит клоунский нос.
Полковник – старик из сна Лэйн.
Сон Лэйн
Лэйн. Этот город обнесен высокой стеной. Здесь есть лес и равнина, река и мост через реку, ворота, маленькие дома и дома побольше, библиотека и сторожка, птицы и звери, люди и тени людей. Но все это есть лишь внутри стен, за стенами могут появляться только звери и птицы, хотя это недоказуемо, ведь я не могу выйти наружу. Где-то я читал про подобный город. Что-то про конец света.
Не знаю, откуда, но все это я знал про город сразу, как только очнулся здесь.
Снегопад. В городе зима. Снежинки путаются в волосах, попадают за ворот летней кожаной куртки. Холодно.
Я иду в сторону леса. Не знаю, почему я туда иду, но знаю, что поступаю верно.
(Встречает Полковника)
Лэйн. Здравствуйте. Вчерашняя партия удалась на славу.
Полковник. Благодарю. Польщен.
Лэйн. Может, и сегодня сыграем?
Полковник. Можно, если бы не одно обстоятельство?
Лэйн. Какое?
Полковник. Партия уже закончилась.
Действие происходит в доме Лэйн.
Алиса. (громко поет) Open your eyes… Look up to the sky and see…
Лэйн. (Кричит)
Алиса. Так и знала, что это тебя разбудит.
Лэйн. Жестокая. (Оглядываясь) А что вчера было?
Алиса. Лунного сахара переел. Ха-ха-ха… Поздравляю, твой день рождения провалился. Как всегда.
Лэйн. Никто не пришел?
Алиса. Поздравление Германа по телефону считается? Или угроза твоего босса? А может открытка от Марты?
Лэйн. (вздох)
Алиса. По сравнению с прошлым годом у тебя прогресс. Тогда начальник не звонил.
Лэйн. Вместо утешения, да?
Алиса. Не расслабляйся. День еще впереди.
Лэйн. Впереди?
Алиса. Оговорилась. День еще позади. Так вернее.
Лэйн. (перебирая эзотерические книги) И когда же это началось?
Алиса. Буддизм и оккультные учения еще никого не привели к истине. Уж тебя-то точно.
Лэйн. Но разве ты не обязана своим существованием именно буддизму?
Алиса. Ни в коей мере. Быть осколком сознания, осознающим себя в этом качестве, гораздо хуже, нежели растворяться в мыслепотоке и нести лишь определенную идею.
Лэйн. Ты еще рефлексируешь по этому поводу? Разве иметь собственное тело не лучше, чем зависеть от моих желаний?
Алиса. Будто ты дал мне свободу? Как вообще можно дать свободу своему сознанию?
Лэйн. Но почему ты еще здесь? Почему не исчезла?
Алиса. Просто так… Не хочу, не могу, не знаю. Можно придумать сотни вариантов ответа, оправданий, но все в этом мире можно объяснить лишь фразой «просто так».
Лэйн. Не все.
Алиса. Например?
Лэйн. Любовь, например.
Алиса. Ее в первую очередь.
Лэйн. Не понимаю, что тебя держит. Я бы уже ушел. Ах, да. Ты же и есть я.
Алиса. Проблема в тебе. Я не ухожу только из-за твоих комплексов. Ты помнишь, при каких обстоятельствах создал меня? С какой целью?
Лэйн. Нет. Все как отрезало. Не помню весь тот месяц. Ты же это и так знаешь.
Алиса. Но прошел уже год.
Лэйн. Да, прошел всего год.
Действие происходит на автобусной остановке
Лэйн. Ненавижу пасмурное небо. Вся эта так называемая действительность вновь начала казаться нарисованной двухмерной картинкой. И декабрьская оттепель, и мокрый снег, налипший на туфли, и грязные от дорожной пыли, рассыпающиеся от старости бордюры, и несчастные городские деревья, с которых листва облетела всего неделю назад. Даже потроха мертвого голубя, сбитого машиной, казались всего лишь нелепыми мазками на мокром полотне черного асфальта. Не то чтобы нереальность происходящего была мне в диковинку, поражает другое. Среди этого ущербного мира, по совершенно плоскому небосводу отправлялся в стратосферу красный воздушный шарик. Здесь он казался единственным предметом, имеющим право на трехмерное существование. (Пауза) Да и то лопнул.
Алиса. Вот именно. Лопнул.
Лэйн. А может до сих пор лопается.
Алиса. (саркастично) Да, а ты до сих пор витаешь в небесных сферах.
Звонок телефона.
Б.Б. Алло, слышишь меня?
Лэйн. Да, да. Говорите.
(Алисе)
Он груб, требователен, брюзглив, но платит много. Ненавидит слуховые аппараты, почтой пользоваться не любит, поэтому любой разговор с ним превращается в невыносимую пытку.
Б.Б. Закончил?
Лэйн. Вы мне проект только вчера отправили. Пересмотрите календарь.
(Алисе)
Склероз, тугоухость, сын-идиот и молодая жена постепенно делают из него маразматика. Жаль старика.
Б.Б. А, нашел. Ну, извини, спутал. Но чтоб через неделю…
Лэйн. Какую неделю? Там проект торгового центра. Месяц – минимум. Не забудьте отметить.
Б.Б. Поучи еще. (Слышно шуршание) Ну, все, бывай. Через неделю перезвоню. Чтоб сделал. (Бросает трубку)
(Алисе)
Лэйн. Старый маразматик! Эти так называемые «сильные мира сего» сейчас больше всего напоминают старушку-процентщицу. Наше воспитанное женщинами поколение в их глазах всего лишь стадо тунеядцев. Они не принимают других способов ведения бизнеса, кроме как подмять под себя или поднять на рога. В общем, типичные медведи и быки с лондонской биржи. Хватает же им наглости еще и осуждать! Гордыня, тщеславие, надутые амбиции, тупое накопительство – все это осталось и у них, только приобрело под собой моральную основу, несомненно, логичную и справедливую. И при этом, они все жутко боятся. В церковь ходят, благотворительностью занимаются. Только не догадываются, что их уже поймали. На деньги. Они уже в аду. В аду страхов. Вечнозеленых страхов.
(Пауза)
Алиса. Ты от него не отличаешься.
Лэйн. Может быть. В конце концов, все мы рабы денег.
Алиса. Даже я?
Лэйн. Хочешь сладкого?
Алиса. (Быстро кивает)
Лэйн. Вот видишь.
Алиса. Нет, я не люблю деньги. Любить деньги – слишком пошло. Тебе не кажется, что на пошлость нельзя закрывать глаза?
Лэйн. Тогда закрой глаза пошлости.
Голос из ниоткуда «Big Brother is watching you».
(Пауза)
Звонок телефона.
Герман Г. Алло. Привет, таракан! (Смеется)
Лэйн. Теперь таракан, да?
Герман Г. Не волк уж точно. Но и не Будда.
Лэйн. Как скажешь, Герман. (Пауза) Зачем звонишь?
(Алисе)
Вот опять у нас будет шоколад.
Герман Г. Зачем? Ужели забыл? Нельзя нарушать Шабат.
Лэйн. (Алисе)
Да какой к черту Шабат, его дед был капитаном СС. И вообще сегодня воскресенье.
(Герману)
Очередное празднество духа?
Герман Г. И тела. (Смеется) (Пауза) Так ты придешь?
Лэйн. А зачем? Разве не всегда одно и то же.
Герман Г. Не бойся тратить время. Особенно то, которого и так нет. (Смеется) Я же знаю, что у тебя нет планов на вечер.
Лэйн. Есть шанс, что появятся.
Герман Г. Не появятся, уверяю тебя. Либо проведешь остаток дня в обществе шоколадных плиток, либо здесь, в доме с вечно открытыми дверями, под мерное бульканье дудука. (Смеется)
Лэйн. Я приду.
(Алисе)
Спорить бесполезно.
Герман Г. Все еще ищешь спасения? Salvation is free.
Лэйн. Спасение на обратной стороне шоколада. Или женщины. Тебе ли не знать.
Герман Г. Ложь. Они тебя не спасут. Всякий человек спасает себя сам. Вот и ты спасешь себя сам, как тот барон.
Лэйн. Который из них? Красный? Черный?
(Алисе) Он о «Чапаеве и Пустоте», как думаешь?
Алиса. (Лэйн) Только не он.
Герман Г. Зачем столько трагизма. Как Мюнхгаузен. (Смеется)
(Звук брошенной трубки. Гудки.)
Лэйн. Долгое время я считал, что Герман, как и большинство из его окружения тратит жизнь впустую. Но, поиграв на дудуке, ощутив вкус джема из персиков, почувствовав тепло яблочного сока, поверив Кришне и Льву Толстому, которые, без сомнения, были «прожигателями жизни», я наконец-то вдумался в истинное значение слова «прожигатель».
Прожигать – это, что называется, break on through, в русском – «прорваться сквозь», то есть не заметить жизни, что имеет место у многих деятельных людей. У тех же, кого в свете именуют «прожигателями», наслаждение сменяется страданием. Отсутствие стабильности помогает им увидеть красоту жизни; мещане этого лишены. Поэтому именовать «прожигателями жизни» будет вернее не тех, кто посвящает жизнь наслаждениям и страданиям духа и плоти, а тех, кто работает в офисах, исправно платит налоги, боится абсолюта, живет прошлым и будущим, а попросту говоря, избегает жить.
Действие происходит в автобусе, затем в зале театра, затем в холле.
Лэйн и Марта сидят в автобусе через одно сидение.
Лэйн. Сидя в автобусе, несущемся куда-то вдаль к музыкальному театру, наблюдая за бахромой подвесок на стекле заднего вида, дрожащей в такт движению автобуса, я вдруг понял, что моя мысль то безнадежно отстает, блуждая где-то во дворах возле дома, то обгоняет меня на несколько километров, оказываясь в опере и наслаждаясь пением Иешуа. А иногда она появляется в салоне автобуса, и я чувствую, что нахожусь здесь и сейчас.
Русые, с каштановым оттенком пряди волос скрывают от моего взгляда ее щеку и уголок губ, а козырек шапки лишает меня всякой возможности взглянуть ей в глаза. Кисточки белого шарфа, хитро сплетенные между собой, напоминают, что ноябрь уже прошел.
Осень нас покинула, впереди только морозная сибирская зима, беспощадная к теплолюбивым потомкам иммигрантов. В подтверждение этого она проводит пальцем по стеклу и хлопья первого снега, оставшиеся на стекле, превращаются в капли воды, стекающиеся на оконную раму. Но в этих действиях и жестах заметна некая отрешенность, равнодушие. В ней нет той грусти об ушедшей осени, нет неприятия приближающегося января. Ну да, я, кажется, слышал, что ей нравится смена времен года. И только сейчас, наблюдая за движением ее ладошек, вычерчивающих какие-то бессмысленные рисунки из водяных линий на холсте из конденсированного пара по двухслойному стеклу, я понял, что и ее мысли далеко отсюда. Возможно, в предвосхищении сегодняшнего вечера она думает о той самой рок-опере, про которую я отзывался в самых лестных выражениях; возможно, она вспоминает прошлые выходные и тот ползучий хаос, наводнивший наши мысли; а возможно, она строит планы на сегодняшний вечер, здесь мне все время мерещится тень Германа, может потому, что это он нас познакомил. Можно перебирать сотни этих «возможно», но так и не добраться до истины. Поэтому не буду зря тревожить космос своими глупыми предположениями, а просто направлю разум в свободный мыслепоток. И может быть тогда особый взлет свободной мысли позволит увидеть красоту жизни. Но полно об этом. Я снова оказываюсь здесь и сейчас, автобус подходит к театру. Совсем скоро мы войдем в большой зал музыкального, найдем свои места на последнем ряду, уютно устроимся в мягких красных креслах с бархатной обивкой и под звуки бас-гитары и ударных переживем последние дни жизни Иисуса Христа, и восхвалявшая его толпа сменится восхождением на Голгофу.
Действие происходит возле театра.
Лэйн. Ну как тебе?
Марта. Провинциальная постановка великого произведения искусства – это всегда бездарно и бессмысленно. Но столичная постановка – еще и пошло. Поэтому мне понравилось. Иуда особенно хорош.
Лэйн. Роль обязывает. Умереть за грехи человеческие кто угодно может. А чтобы предать Сына Божьего, талант нужен.
Марта. Не в этом дело.
Лэйн. А в чем тогда?
Марта. Этот Иуда был непредсказуем. Когда актеру достается трагичный персонаж, он обычно играет так, будто хочет, чтобы его поскорее положили в гроб. А этот нет. Он словно понимал, что его герой даже после смерти обретет вечность, как и учил Иисус. Мне кажется, что он таким образом хотел оправдать Иуду перед зрителем, но не вызвав жалость, а показав предопределенность всей его истории. Как думаешь, сострадали бы люди Иисусу, если бы его не предал близкий друг. Вряд ли. Вот поэтому и нужен был Иуда, и его роль в Евангелие сопоставима с Гамлетом, но никак не с Розенкранцем. Кажется, у Андреева было что-то такое.
Лэйн. А ты прониклась.
Марта. Так только атеисты умеют. С твоим католическим воспитанием не получится.
Лэйн. Хотелось бы верить.
Марта. Куда теперь? К Герману?
Лэйн. Да. Пойдем со мной.
Марта. Но ты же не герцог с громким именем, не широкий американец с телосложением индейца… (Смеется) Шучу.
Лэйн. И все-таки?
Марта. Нет, не пойду. Сегодня тебе лучше зайти одному. Разберешься во многом. По крайней мере, Герман сказал именно так.
Лэйн. Снова его влияние, да?
Марта. Нет, оно тут ни при чем. Тебе и правда следует с ним поговорить и как следует обдумать свои проблемы.
Лэйн. Но ты-то почему не можешь пойти?
Марта. Я помешаю. Невольно, уже одним присутствием. Не только я, вообще любой человек, кроме вас двоих, будет там лишним.
Лэйн. (В сторону) Странно это все. (Марте) Тогда подожди меня дома.
Марта. Не волнуйся, идти то больше и некуда.
Лэйн. А ведь действительно некуда.
(Марта уходит)
Алиса. Умная женщина. Это редкость. Но слишком уж добрая.
Лэйн. Что в этом предосудительного?
Алиса. Ничего, но добрые женщины не способны на полноценную любовь.
Лэйн. Добрые мужчины – тоже?
Алиса. Думаю, да. Вы с ней похожи.
Лэйн. Оба умны?
Алиса. Ах, если бы.
Действие происходит в доме Лэйн. В комнатах много людей. Они курят, пьют, спят.
Лэйн заходит на кухню.
На подоконнике сидит Герман.
Герман Г. You! Yes, you! Stand still laddy!
Лэйн. Герман? Не узнал тебя. Дым тут ужасный.
(В сторону)
Волшебный человек. В нем есть что-то от Гете. Наверное, частичка вечности.
Герман Г. (Смеется) Ты к нам надолго?
Лэйн. Нет, не то чтобы. Торговые центры не ждут. Не правда ли, странное занятие переносить двухмерные чертежи в такие же плоские экраны мониторов. Все эти программы просто издевательство над осью Z.
Герман Г. Все еще озабочен своей нереальностью. 2-Dмир вокруг, да? Пойми же, что ты ищешь в нем третью ось, но забываешь о четвертой. (Смеется)
Лэйн. Четвертое измерение? Бредни. Его нет.
Герман Г. Ты знаешь, что есть. Не может быть, чтобы за Святой Троицей ты не увидел Девы Марии.
Лэйн. Полноте. Хватит метафор. Не с отражением же разговариваешь.
Герман Г. Как знать. (Смеется) Но метафора, в принципе, простая. Что незримо движет миром?
Лэйн. Евреи?
Герман Г. Тьфу ты. Думай.
Лэйн. Время?
Герман Г. Congratulation! Так что же ты знаешь о времени? Или то же что и Нильс Бор? (Смеется)
Лэйн. Я давно знаю, что единственный реально существующий момент времени это сейчас. Мгновение…
Герман Г. Повремени! (Смеется)
Лэйн. Я серьезно! Так вот, может ли быть, что этот момент, мгновение между прошлым и будущим – это дверь в вечность?
Герман Г. Смешной ты. Никакая это не дверь. Это мгновение и есть вечность.
Алиса. (Ни к кому не обращаясь) У меня от этой фразы дежавю.
Лэйн. То есть мы всякий раз переживаем новую вечность?
Герман Г. Ты снова ничего не понял. В вечности нет времени. Ее нельзя пережить. Вечные, бессмертные, они фактически вернулись к состоянию сингулярности, а точнее никуда из него не выходили.
Лэйн. А ты принадлежишь к этим бессмертным, Герман.
Герман Г. Не знаю точно. Хотя Гарелл и Кнехт весьма известны. Бессмертные творения смертного автора. (Смеется)
Лэйн. Почему ты всегда смеешься? Давай посерьезней.
Герман Г. Но ведь серьезность – это атрибут времени, а в вечности, как я уже говорил, времени нет. Вечность – это только мгновение, которого хватает лишь на шутку.
Алиса. (обращаясь к Лэйн) Снова дежавю.
Герман Г. Кстати о шутках… И о дежавю…
Герман приблизился к Лейн и раскрыл ладонь, в которой что-то сжимал. Там оказались три крупицы риса.
Лэйн. Что это?
Герман Г. Сиддхартха. Прожуй! (Долгий смех Германа)
Голос из ниоткуда «Вы не обладаете уникальностью снежинки».
Лэйн, лежит на диване. Дом пуст. Рядом лежит Алиса.
Алиса. Что-нибудь помнишь?
Лэйн. Что-нибудь...
Флешбэк.
Лэйн. (вспоминая о том, как вышел на балкон) Долгожданная свобода. Никакого смрада, только ночное небо и я. Что тут скажешь? Да и зачем слова, когда на небе звезды. Возможно, мне стоило зайти внутрь, согреться и вновь отправится в холодную ночь навстречу вьюге, но я случайно поворачиваю голову в сторону котельной и, затаив дыхание, поднимаю голову к звездам. Но зацепили меня отнюдь не «плевочки» Маяковского, а капли замерзшей воды, оседающие на лице и плечах. В эту минуту я забыл о работе, о горечи во рту, об обратной стороне луны: все мое внимание захватили снежинки. Они, ниспадающие с небес на землю, холодные кристаллики, представлялись в моем воображении единственной трехмерной вещью в этом убогом мире, для которого существует только ось X и ось Y. Снежинки прилипали к ресницам, оставались в волосах и тут же превращались в воду от единственного прикосновения. Они были вечны и мимолетны одновременно, наверное, из-за своей ложной хрупкости. Казалось, что в этот момент нет ничего реальнее снежинок. И только здесь я увидел, что снежинки облепили все вокруг: асфальт, балкон, мою одежду, даже свет от уличных фонарей пронизывали эти ледяные капли. Но, едва коснувшись моей кожи, они таяли, не принимали меня. Я выглядел как двухмерное подобие человека во Вселенной, придуманной этими снежинками. Я был единственным темным пятном в этом белом океане снегопада, а черное небо казалось невероятно далеким, как бессловесный вакуум в иллюминаторе космического корабля.
Конец флешбека
Лэйн. (Алисе) Пора бы и домой.
Алиса. Ты разве не заметил? Мы и так дома.
Лэйн. Нет, мы же у Германа. (оглядываясь) Но тут все так похоже…
Алиса. А был ли Герман?
Лэйн. То есть, ты хочешь сказать…
Алиса. (перебивая) Да, он такой же как и я. Я сама поняла это лишь вчера.
Лэйн. Ложь.
Алиса. Правда. А теперь вспоминай, зачем ты меня создал.
Лэйн. Нет, не хочу… Нет.
Алиса. Смирись. Твой начальник, Марта, Герман – они такие же, как и я. Очередные осколки сознания, которые ты превратил в некие автономные части себя, чтобы создать себе такой мир, к которому ты всегда стремился.
Лэйн. (закрывая уши, кричит в истерике) Нет…Молчи!
Алиса. А год назад ты осознал, что не в силах самостоятельно выбраться из лабиринта собственных мыслей, желаний, идей, воплощенных в некое подобие человека. И тогда ты создал меня из идеи о собственной нереальности, той части твоего сознания, которая сомневалась в себе до конца. И ты прекрасно знаешь, зачем ты меня создал.
Лэйн. (закрыв голову руками) Молчи, молчи, молчи…
Алиса. И вот, наконец, все, созданные тобой тульпы исчезли одна за другой, вернулись в твое сознание. Попробуй представить черты лица Марты, Германа, босса. Не можешь. Оно и понятно. Их никогда не было. Они лишь твое воображение, часть тебя. Олицетворения любви, мудрости, предприимчивости, но в то же время плотской страсти, высокоумия, жажды наживы. Ты их преодолел, освободился, разрушил эти иллюзорные фантомы.
Лэйн. (несколько успокоившись) И что? Что теперь? Мне было хорошо среди этих фантомов, пусть и ненастоящих, но людей, личностей.
Алиса. Всего лишь отголосков твоей личности. (Пауза) Теперь? А теперь ты освободился от всех, кроме меня. Продолжай жить, но уже в реальном мире среди реальных людей. И отпусти меня, нет, нас.
Лэйн. (кричит) Не хочу…!
Алиса. Но ты уже… Ты понял, что моя реальность, как и их реальность, как и твоя слишком иллюзорна. Я – последний фантом, и я ухожу от тебя, ибо хочу вернуться к тебе.
(Пауза)
Снежинки…
(Пауза)
Прощай.
(Пауза)
Лэйн. Исчезла. Исчезла… во мне.
Падает на диван, засыпает.
Сон Лэйн. Действие происходит в деревянном доме. Зима.
Лэйн и Полковник играют в шахматы. За окном идет снег.
Полковник. Как бы вы того ни желали, этот мир все равно не исчезнет.
Лэйн. А разве он еще не исчез.
Полковник. Глупейшее заблуждение. Исчезло лишь ваше представление о нем. Между нами, весьма надуманное и ложное.
Лэйн. И все, кого я знал, были надуманными и ложными?
Полковник. Нет. Они были частью вас и теперь вернулись обратно. Туда, откуда пришли. Я, кстати, не исключение. Как только вы проснетесь, я исчезну, по крайней мере, из ваших снов.
Лэйн. Как же это? Что мне теперь делать?
Полковник. Да ничего. Вы ничего не потеряли, но избавились от тех мыслей, что заставляли вас находиться в полубреду. Обрели, так сказать, ощущение реальности, трезвый взгляд на мир.
Лэйн. Совсем не чувствую этого.
Полковник. Еще почувствуете, вся жизнь перед вами. И, кстати, партия закончилась.
Лэйн смотрит на доску. Патовая ситуация.
Вам пора.
Лэйн. (благодушно улыбаясь) Действительно, пора. No escape from reality…
Занавес