Охота - важная часть русской промысловой культуры Восточной Сибири. Вплоть до нашего времени во многих местах она оставалась и остается одной из основных форм деятельности, одним из источников существования. Такой архаический тип хозяйствования поддерживает бытование древних форм культуры и во многом определяет ее традиционность. Вместе с тем охота вызывает несомненный интерес и как сфера проявления духовного освоения мира с точки зрения взаимоотношения таких основных частей мироздания, как природа и человек, обнаруживая при этом с и с т е м у взглядов наших далеких предков.
Как показывают собранные нами народные рассказы, русская охота на медведя включена в сферу высших ценностей человека традиционного общества. В глубоком прошлом она была организующим началом жизнедеятельности общества, и вместе с тем она санкционировалась не только реальными потребностями общества, но и ритуалом.
Охота на медведя в некоторых местах Восточной Сибири оказалась доступной непосредственному наблюдению фольклористов и этнографов в своем относительно архаическом виде вместе с мифо-магической составляющей. Несколько раз мы были ее непосредственными свидетелями, что позволило нам детально описать содержание и структуру ритуала. До сих пор в некоторых таежных селениях охота окружена запретами и особыми правилами, регулирующими поведение охотника, знания о которых изустно передаются из поколения в поколение и к которым звероловы относятся как к сакральным. В основе всех значимых компонентов охоты на медведя (различных ее способов) лежит единая знаковая система. По-разному проявляясь в фольклорных текстах, обрядовых формах, в образах и символах народной культуры, эта система в полном виде нигде не выражена, а восстанавливается лишь в сумме своих фольклорных, лингвистических, этнографических конкретизациях.
В целом общая доминантная мифологема в ритуале добывания медведя определена: медведь-тотем, медведь-человек.
ОБНАРУЖЕНИЕ БЕРЛОГИ
Местонахождение берлоги, как правило, определяют двумя способами: при помощи собаки и без нее. Охотник находит, "открывает" берлогу по определенным признакам. Верхнеленские охотники - по куржакy - изморози. "Как куржак увидишь над берлогой, там что-то есть".
По рассказам илгинских звероловов, "верным признаком" является находящийся рядом с берлогой так называемый "кoпыш", "кучугyрина", т.е. накопанная зверем куча земли. "… увидал кoпыш, он нагребат же кучу, выгребат кучу землю, когда берлог роет. Вот и замечашь. Или где-то глиной намазал он тама-ка, чё-то копат да всё равно об дерево обчишшатся да замажет где-нить". По словам киренских, северобайкальских медвежатников, берлогу можно обнаружить по характерному желтому пятну в месте отдушины, которое образуется от дыхания медведя: пропaре, пропaрине. Обнаружив берлогу, звероловы "замечают" ее по так называемым тёсикам - специальным охотничьим отметкам, затесанным на деревьях. Эти зарyбки/зарyбины входят в систему маркеров, являются элементом связи между известной и неизвестной территориями, с помощью цепочки таких элементов охотник находит обратный путь, ведущий к берлоге. Сделав тёсик, охотник возвращается в зимовье или домой для того, чтобы тщательно подготовиться к "берложной" охоте". Добывать идут обычно группой, "кучкой", артелью, количественный состав которой 3-4 и более человека. Обычно артель формируется из охотников одного селения (часто из родственников). Во главе ее стоит старший. Как правило, это опытный зверолов, все остальные находятся в непосредственном ему подчинении и выполняют во время охоты все необходимые действия беспрекословно.
Следует отметить параллели этим правилам в традициях некоторых местных народов Сибири, в частности бурят. Если собака "откроет медведя, спящего в берлоге или во мху, то охотник уводит собаку и сообщает об этом своим товарищам. Если уже поздно, то ждут утра и тогда несколько человек, не менее трех, отправляются на медведя". То же самое отмечено у тофаларов. Как пишет Б. Петри, если "карагас найдет берлогу с медведем, то собирают товарищей от 3 до 5-ти" (Петри, 1928).
Наиболее распространенной среди русских охотников Восточной Сибири является охота на медведя в берлоге с заломом. Устные рассказы, записанные нами от охотников, позволяют восстановить общую модель такой охоты, в ней доминируют следующие устойчивые структурно-содержательные компоненты: берлогу "чагают", т.е. запирают вход стягами (иначе: делают залом); поднимают", "выбуживают" зверя; добывают его; вытаскивают из берлоги, просят извинения у медведя; "убеждают" животное, что его убили люди другого этноса; вставляют в челюсть жереб/жереби/жеребий/зевкун - деревянный распор - выпускают душу; выбивают животному зубы; "расстёгивают" медведя, снимают с него "шубу", "огачивают"; коллективно поедают животного; осуществляют сакральные действия с головой, черепом медведя: вываривают и коллективно поедают ее, закапывают в яму, вывешивают на дерево, вывешивают на дерево со срубленным верхом, кладут на колоду, пень; не нарушают целостности костей животного; равномерно распределяют добычу между селянами.
Рассмотрим каждый структурную ситуацию такой охоты подробнее.
ЗАПИРАНИЕ ВХОДА БЕРЛОГИ СТЯГАМИ
Охота на медведя в берлоге с заломом в среде охотников считается более безопасной, чем охота без него. Охотники срубают два или три дерева. "Какие есть, какие растут коло берлоги, тут же, может, там лиственница, сосна или другую лесину, ну что есть, рубят"; "…здоровы такие, не сказать, чтобы брёвна, но жердями их не назовёшь, деревины". Охотничьи рассказы, которыми мы располагаем, позволяют говорить о довольно широком ареале охоты на медведя в берлоге с заломом. Она отмечена у русских звероловов на Нижней Тунгуске и в Приангарье. Залом основан на знании этологических (поведенческих) особенностей медведя, в частности, хватательного рефлекса животного: в народе говорят, что он "тянет всё на себя, а не от себя", "заламыват сам себя, вот стяг-то берёт и на себя, берёт и на себя, и тут их добывают", "он всё жа на себя тянет. Вот брось ему, да хоть шапку брось, он поймат лапам". Само действие запирания входа в берлогу русские Сибири называют по-разному. Наиболее употребительны: заломить, завалить, запирать/запереть.
Заломив устье берлоги, охотники встают полукругом, каждый на свое заранее отведенное ему место. "Становятся полукругом. Кажный знат, куда встать. Заранее оговорят, кому куда. Собаки кuдаются, тычут медведя, будят. Добувать спяшшего грех! Его выбуживают. Он начинат реветь, вставать. Собаки в первую очередь кидаются. Там какая в сторону полетела, какую порвал, какая ешшо вроде, хорохорится, вроде смелая, еще пытается кусать, клочья шерсти выдирает. Ну и в это время кто-то стрелят, кто с острyгой да всё. Он, когда с берлоги подниматся, наваливатся всёй тушей, во весь рост подниматся, у любого, говорит, сердце в пятки уйдёт. Но все стоят дугой".
Охота на медведя в берлоге с заломом отмечена в других культурных и этнических ареалах. Так, по данным М.Н. Хангалова, он знаком был нижнеудинским бурятам; охотники "осторожно подкрадываются к берлоге и становятся по обе стороны отверстия, держа ружья наготове, на тот случай, если медведь выскочит наружу. Собак отпускают с привязи, они начинают лаять на медведя, последний, потревоженный поднятым шумом, высовывает морду из берлоги и моментально прячется обратно, так что охотнику очень трудно улучить момент, чтобы выстрелить в зверя. Так медведь иногда довольно долго не вылезает из берлоги, ограничиваясь тем, что время от времени высовывает морду. Неопытные охотники, как только медведь высунет морду, стреляют в него и, конечно, делают промах. Медведь в этот момент может выскочить из берлоги и убежать, а охотники не успеют зарядить ружье. Опытные же охотники ждут, когда медведь высунется из берлоги до половины туловища - в это время и стреляют. Иногда медведь сразу выскакивает из берлоги, тогда охотники, которые стоят наготове, стреляют в него, как только медведь покажется до половины туловища. Если медведь долго сидит в берлоге, не выходит наружу, тогда охотники вырубают штук 6 толстых стягов, длиной около 2 сажень и складывают их у отверстия берлоги и быстро один за другим бросают эти стяги в берлогу. Наружные концы стягов елико возможно быстрее и покрепче связывают веревкой, а другой конец веревки крепко привязывают к дереву. Брошенный в берлогу стяг медведь обычно схватывает и тянет к себе. Если охотники быстро бросают стяги, тогда медведь не успевает втянуть их к себе. Этим временем надо воспользоваться, чтобы успеть привязать другие концы стягов к дереву, тогда медведь не сможет втащить их к себе".
ОХОТНИКИ ПЕРЕД ДОБЫВАНИЕМ МЕДВЕДЯ "ВЫБУЖИВАЮТ" ЕГО
Некоторые охотничьи рассказы обнаруживают глубинные для архаического сознания смыслы. Особо обращает на себя внимание запрет добывать спящего медведя. После того, как сделан залом, охотники "раздражают", "шевелят", выбуживают зверя. Спящего медведя не добывают. На Ангаре, на Лене говорят "поднять", "растыкать" зверя в значении разбудить. "Старики раньше выбуживали, тока потом стреляли". "Растревожили, добывай. Надо на равных чтоб...". А то грех". Русские Нижней Тунгуски также поднимали спящего животного. Если же случалось добывать зверя "на ходу", "на волe", то за мгновение до выстрела охотники обязательно создавали шум, "давали знак": либо кашлем, если медведь находился близко, либо "бросали в него камень или "сламливали ветку, чтоб хрустом достать зверя", "чтоб медведь вздрогнул, понял, что ему всё! Конец! А не то чтоб его без знаку добыть. Нельзя".
Добыча спящего медведя считалось грехом. "Григорий Митрофанович хороший был охотник. Один на медведя ходил, даже не с ружьём, а с рогатиной. Найдёт берлог, поднимет медведя. Говорят, надо его поднять, спящего нельзя добывать. Грех! Поднимет, медведь выходит. И он стоит один на один с медведем. Медведь, он же разъярённый весь, выходит, и он в него втыкат рогатину в сердце. Эта рогатина острая. Или в сердце втыкат, или разрезат живот. Когда разрезат живот, пoтрох весь вываливатся, а медведь начинат их выдёргивать, ну, а потом падат мёртвый" (Малые Голы Качугск. Ирк.).
Обычай добывать медведя в берлоге, предварительно разбудив его, отмечается и вне русского ареала. В этой связи характерны параллели из охотничьей культуры тофаларов. По данным учительницы средней школы пос. с. Алыгджер (Тофалария) Н. В. Вяткиной, "сперва пугали медведя. Разбудят его, только потом добывали. А так-то за грех шшиталося. Разбудят, а там уж один там стоит возле берлоги. Другой ждёт, другой начеку, потому что он, как оттуда выйдет, медведь-то, сразу прыгает на человека, потому один не охотится, это опасно. Он ненавидит человечьих глаз, и вот прыгат, то на лицо сразу прыгат, чтоб вырвать это всё. Он берёт когтями и обдирает голову, не любит, говорят, наших глаз"
Нарушение запрета убивать сонного медведя, согласно русским народным рассказам, могло вызвать месть со стороны зверя. "Вот говорели, что нельзя добувать сонного медведя, надо разбудить его, а потом уж. Он отомстит. Придёт и задерёт кого-нить. Или самого задерёт или кого-нить из семьи уташшит".
ДОБЫЧА МЕДВЕДЯ. ЗАПРЕТ ПРОИЗНОСИТЬ СЛОВО "УБИТЬ"
Одной их древних мифологем, сохранившихся в русском "медвежьем" фольклоре Восточной Сибири, Дальнего Востока, является запрет на произношение слова "убить" по отношению к медведю. Вместо "убить" используется табуированная лексика, которая обнаруживает довольно разнообразную систему форм. Заменой "убить медведя" обыкновенно служат: добыть (добывать), спромышлять, взять (брать), решить (порешить), уронить, заломить, удорожить, завалить, и др.
Типологически сходные верования, запрещающие в отношении медведя произносить сл. убить, зафиксированы у некоторых коренных народов Сибири. Кеты, например, заменяли слова "я убил" на метафорическое "старик поддался". Енисейские тунгусы - охотники никогда не скажут "добыл или убил или даже нашел, как иногда говорят о других животных, а кричат кукoм, т.е. восторжествовал, порадовался.
МОТИВ ЛОЖНОГО УКАЗАHИЯ HА ЧУЖОГО, ЧЕЛОВЕКА ДРУГОЙ ЭТНИЧЕСКОЙ ПРИHАДЛЕЖHОСТИ.
К разряду важных мифологических особенностей относится мотив ложного указания на чужого как на виновника смерти медведя, чаще - на человека другой этнической принадлежности, что нашло отражение в лаконичных словесных формулах, кратких ритуальных диалогах, возгласах императивно-магического характера. Это зафиксировано во многих рассказах, записанных от русских звероловов на Нижней Тунгуске, в селениях Ангаро-Ленского бассейна, в Забайкалье. "Добудешь кода, скажешь: "Не мы убили, эвенки тебя убили". Русские снимают с себя вину и перекладывают ее обычно на тунгусов, якутов. "Сваливашь всё, чтоб не на нашего, не на русского. Чтоб другой быу: бурят ли там, эвенк ли. Всё равно. Тока не наш" (Верхоленск. Качугск. Ирк.).. "Снимая шкуру с медведя приговаривали: "не я тебя убил, тунгус тебя убил". Не мы тебя убили, ты сам себя убил". Больше ничего не говорили".
Такая формула "не я, а кто-то", в которой выражается идея отрицания истинного виновника, отмечена у некоторых местных народов Сибири.
Ольхонские буряты, по рассказам старожилов-охотников, пожимая правую лапу убитого медведя, говорят: "Не я убил медведя, русский тебя убил". По данным Н.М. Добромыслова, баргузинские орочены "отрезают понемножку мяса от ноздрей, ушей, горла, позвоночного столба, оконечностей, лап и хвоста" медведя, "укладывают все эти части на древесные ветви, расположив так, чтобы они изображали целого зверя и, накрыв такими же ветвями, уносят, приговаривая: "не мы тебя убили, а русаки".
Кроме того, у некоторых местных народов Сибири отмечен обычай указывать на ворона как виновника смерти медведя. Вытаскивая тушу из берлоги, буряты "охотники издавали звуки, имитирующие карканье воронов (хэрхэ)". Баргузинские орочены приговаривают: "не мы тебя ели, а вороны; мы же нашли твои кости и похоронили", а затем кладут их на лабаз". Согласно русским представлениям, если не произнести подобные слова, то медведь, как пишут А.М. Попова и Г.С. Виноградов, "и без шкуры встанет и накажет виновного". По сообщению В.Л. Серошевского, "на севере верят, что "кто много убил медведей, тот непременно от них погибнет".
В основе перечисленных формул лежат архаические представления о мести поверженного медведя. У животных как бы существует тот же институт кровной мести, как и у первобытных народов.
ВЫБИВАНИЕ ЗУБА У МЕДВЕДЯ
Другой важной частью охоты, отмеченной в многочисленных устных рассказах Восточной Сибири, является выбивание зуба у поверженного медведя. "…зуб выбьешь у его, передний вот этот клык-то крупный и на зыбку его…". Зубы медведя в традиционной культуре, как показывают данные фольклорно-этнографических экспедиций, наделяются особым значением. Характер их использования в мифо-обрядовых комплексах указывает на их многоплановое значение. Известно, что зубы носили в качестве амулета, защищающего от сглаза. Использование медвежьего зуба в магической практике отмечено у белорусов, украинцев, поляков. Сакрализация зубов медведя обусловлено архаическими представлениями о зубах как средоточии жизненной силы. Параллели славянским представлениям обнаруживаем в культурных традициях некоторых местных народов Сибири. Енисейские тунгусы считали, что "медвежий зуб предохраняет от несчастий". Якуты использовали зуб медведя "против зубной боли". Особое отношение к зубам медведя засвидетельствовано у алтайских народов, которые, по сведениям Л. Потапова, приписывали им сверхъестественную силу. Аналогичные представления существуют в традиционной культуре некоторых европейских народов. У финнов и эстов, а также в Швеции, этнографами отмечена роль частей скелета медведя при земледельческих обрядах, когда, напр., в корзину с семенами для посева кладут медвежьи когти и зубы. Более ранние свидетельства сакрального отношения к зубам медведя фиксируются данными II тысячелетия до н.э.: в могильниках Фатьяновской культуры; на территории Ярославского края в археологических слоях находили просверленные медвежьи зубы и даже целые ожерелья из клыков медведя.
ВЫПУСКАНИЕ ДУШИ МЕДВЕДЯ
Одним из важных обычаев, сохранившихся у русских охотников, является выпускание души из тела добытого животного. Представление о медведе, как существе, имеющем душу, хорошо иллюстрируют ритуальные акции звероловов Ангаро-Ленского бассейна, Нижней Тунгуски, Забайкалья. Добыв зверя, медвежатники, по их словам, в первую очередь должны расколодить его, т.е. выпустить душу, для чего в челюсть зверя вставляют специально сделанную деревянную расколодку - деревянный распор. "Выташшили и хвоёй закидай его. Распоры сделали, вот, чтоб рот у него был разжатый. "Душа чтоб вышла. У него же как у человека душа же, говорят, есть" (Богучаны). "Достал его с бярлога, распорку, палку таку отрубашь да ето, распорку в рот поставишь, душа выйдет, а потом уж... Так со старины, так завядено" (Кутима Казачинско-Ленск. Ирк.). Охотники с Нижней Тунгуски также "вставляли в пасть медведю тычину, чтобы дух его вышел, не задёрживался. А то мстить будет" (Ика Катангск. Ирк.). Деревянную распорку, которую используют в ритуальных целях, в Сибири называют жереб/жеребий. "Вот эти вот распорки, жeреб, делают, чтоб дух выходил" (Кабанск, Бурятия). На р. Ангаре: "делали жеребий в пасть. Добудешь и в пасть вставляшь, душу открывашь. Толста палка. Горло ему, вроде как рот открывашь ему да и всё" (Богучаны Красноярск). Русские на Нижней Тунгуске такую распорку называют зевкун.
Подобные ритуальные акции охотников мотивированы архаическими представлениями о медведе-человеке, нашедшем свое яркое отражение в цикле мифологических рассказов на тему: "человеческое происхождение медведя".
***
Медведь поражал воображение человека своим сходством с ним, и это нашло отображение в различных произведениях устной народной прозы. Сходство медведя с человеком относится к числу устойчивых мотивов для целого ряда устных рассказов, в которых усилен мотив очеловечивания этого животного. В описании внешнего вида медведя особо можно выделить следующие мотивы, развивающие тему человеческого в образе этого животного. Схожесть общего вида медведя с человеком. Этот мотив выступает довольно отчетливо во многих рассказах верхнеленских рассказчиков. "А медведь, обдерёшь его убитого - это человек, вот. Он так руки разбросит и как человек, вот" (Знаменка Жигаловск. Ирк.). Подобные представления были зафиксированы в начале XX столетия у русских Приангарья А.А. Савельевым. "Вот как добудешь мудведя, шкуру содерешь, куреньга останется, то вот тебе чистый человек".
Эти воззрения сходны с представлениями некоторых местных народов. Тофалары считают, что "медведь на человека похож. Просто как женщина голая лежит, когда обдёрешь. Настояшший человек. Вот поэтому они так делали: голову не ели, а прятали. А то кажется, что человека ешь. Грех!" (Гутара Нижнеудинск. Ирк.).
В некоторых устных народных рассказах детально проработана тема тождества медведя/ медведицы с женщиной. "Он ить и спит как человек с женшшиной" (Кеуль Усть-Илимск. Ирк.). "Ляжки эти таки как у женщины, вот. И так же груди. Так же как у женщины груди. Я добывал" (Киренск). Иногда сходство медведя с женщиной детализируется. В частности, указывается на схожесть груди хищника и женщины. Михаил Иванович Шеметов - бывалый охотник из д. Шеметова Качугского р-на Иркутской области рассказывает: "Медведицу в прошлом годе добыл, распластал кода, а она - женска и женска: груди, как женски груди, все есть. Вылитый человек. С тех пор мясо вот добуду, а исти не могу".
Во многих рассказах иллюстрируются и другие человеческие признаки медведя. Обращает на себя внимание нередкое указание на "человечьи" глаза медведя. "Ему, говорят, в глаза кода смотришь, он не тронет. У его глаза прямо человечьи. Стыдится..." (Хойтогол Тункинск. Бурятии). Представления о "человечьих" глазах медведя бытуют у русских других регионов. Так, И. Забылин пишет, что охотники рассказывают, что у медведя человечьи глаза.
Качинские татары, по сообщению, например, Н. Попова, считают, что медведь когда-то был человеком, подтверждением этого видят в том, что медведь ходит на задних лапах, как человек на ногах; лапы его похожи на руки, он берет ими и держит предметы так же, как человек. Тофалары полагают, что "медведь очень похож на человека, может ходить и часто ходит на двух лапах, умеет работать передними лапами, как руками".
ПОЕДАНИЕ ГЛАЗ
В ряде охотничьих рассказов, записанных нами в Сибири, отражены некоторые правила свежевания поверженного медведя, в первую очередь касающиеся вынимания глаз, отрезания головы, сохранения некоторых других частей туши - для будущего "возрождения" зверя. Иногда указывается мотив поедания глаз. Вынув глаза, охотники отдельно укладывали их, затем варили и съедали. По воззрениям русских Сибири, глаза медведя обладают особой магической силой. Известно их использование в качестве оберега. "К зыбке весили. Сушили и весили. Вот рябёнок, говорели, будет как медведь, чтоб не боялся ничего. Смелый был" (Мога Катангск. Ирк.). По другому поверью, глаз медведя исцеляет человека, которого "бьет родимец": если "долго носишь глаза медведя, там вшиты в телогрейку ли куда ли там, лечит, говорят, родимец лечит" (Верх-Усугли Тунгокоченскск. Читинск.).
Эти представления имеют соответствия в культурных традициях коренных народов Сибири. Алтайцы, например, по сообщению Л. Потапова, съедают глаза убитого медведя из веры, что это сможет защитить их от нападения зверя. "Охотники с видимой охотой проглатывают их, не раскусывая. Впоследствии на такого охотника никогда не нападет медведь, так как он будет видеть свои глаза". Удэ полагают, что проглоченный зрачок медведя придает зоркость глазу охотника, так как медведь считается одним из наиболее зорких животных. Нанайцы, по сведениям П.П. Шимкевича, также для зоркости давали проглотить зрачок медведя. С этой же целью съедали глаза медведя и ольхонские буряты - "слепоты не будет". Как правило, их ели только взрослые. Притом оба глаза съедались обязательно одним человеком. Когда съедали, остатки выбрасывали назад со словами: "Хуюда хараугэб" - глаза не видела" (Тонта Ольхонск. Ирк.). Эвенки Якутии считают, что если проглотишь глаз медведя "(не задев зубами), долго проживешь" Семантика проглатывания глаз очевидна: усиление зоркости и жизни. В некоторых мифологических системах глаз считался подателем жизни. Как источник жизни слово "глаз" фонетически было связано с глаголом "быть здоровым". Идеограммой глаза стали обозначать понятие "люди". Этот же знак в идеографическом письме означал "производить", "зачинать" и просто "делать".
"ОСНИМАНИЕ" МЕДВЕДЯ
Свежевание медведя подчинялся определенным правилам. Обращает на себя внимание, что процесс снятия шкуры с добытого медведя ассоциировался у русских Сибири с "раздеванием", сниманием шубы с животного. Охотники имитировали "растёгивание" шубы: "надрезы сделашь, где пуговицы будто, и растёгивашь", "растёгивашь его, как пуговицы, перебирашь". Обские остяки Тобольского округа, по сообщению Н. Ядринцева, перед тем, как "пороть шкуру, на брюхо медведя кладут семь сухих сучков. Начиная пороть, снимают первый сучок, ломают его и говорят медведю: "вот смотри - это первую у тебя пуговицу расстегиваем"; при этом стреляют на воздух из ружья. Снимая второй сучок и переламывая его на туловище, говорят: "вот смотри - и вторую пуговицу расстегиваем!" и опять стреляют. Так надрезывают шкуру, ломая все семь сучков и каждый раз приговаривая и стреляя на воздух. "Когда начинают пороть вдоль туловища, то опять делают выстрел и приговаривают: "вот, добрый старичок, и камзол твой распороли!". Потом разрезывают переднюю правую лапу и опять сопровождают это выстрелом, а затем прочия лапы; и потом начинают оснимывать пальцы".
За расстегиваеним шубы медведя следует этап снимания кожи с ног животного, обычно он начинается с левой лапы. "С левой задней ноги огачивашь его" (Лукиново Жигаловск. Ирк.). "Шубу снимешь. С задней левой ноги начинаешь и до пупа вот, на пуп. Так и снимашь да всё, в сторону откидывашь. Потом передние лапы, растёгивашь. Вся шуба слезат" (Тимошино Жигаловск. Ирк.). Снятие шкуры с лап медведя в сознании охотников ассоциируется с огaчиванием: оно приравнивается сниманию штанины. Гача - штанина. По данным Л.Е. Элиасова, "огачивать - снимать шкуру с ног убитого зверя".
Выпивание желчи. Освежевав животное, охотники вынимают пoтрох - внутренности и с большой осторожностью - желчь, которую обыкновенно тут же выпивают, "свежую - для здоровья", "для силы". Ее считали полезной, особенно "когда охотились на полную луну, вот говорили, что желчь полная тоже.
В Сибири известно употребление желчи главным образом в качестве лекарственного средства. Ее считают эффективной при "слабых легких", при желтухи, при нарывах, язвах и т.д. "А вот жёлочь брали, пили. Для здоровья пили. Пряму сыру, свежу пили. Она хорошо прожигат" (Б. Улун Качугск. Ирк.). "Старики желчь пили. Нутряной медвежий жир, ложку перед едой старики пили. Быстро проходит усталость, силы восстанавливат. Они его ещё на парy делали, паровую ванну. И чтобы не на печке это сало прокипятить, а вот именно на пару заводишь, оно растопляется всё. И чистое - чистое, как вода. А желчь-то, она и нарывов хорошо" (Нэпа Катангск. Ирк.). "…Жёлочь тоже пили, и буряты. Вот брали жёлочь. Буряты приедут - за восемь рублей, ето, говорят… сын хворат - надо восемь рублей. Восемь рублей давали за её" (Анга Качугск. Ирк.). "Медвежья желчь шла от "весновки" с вином" Обычно медвежью желчь растворяют в воде небольшими частями. "Половинку чайной ложки сухой желчи на полстакана воды кипяченой. И вот по одной, по две ли ложечки и пей. Тока до еды пить надо. Две-три недели так попить, и всё. Помогат" (Карам Казачинско-Ленск. Ирк.). Некоторые делают водочный раствор желчи. При этом рекомендуют соблюдать соотношение 1: 5 или 1 : 10. "Обычно пьют по пять-десять капель три раза в день до еды" (Саганур Тункинск. Бурятии).
Назначают желчь и детям, страдающим грыжей: "быват, что грыжа болонь прогрызат у пупа, еслих девочка, вот мажут её. Или мyдушки у мальчикох, тоже мажут " (Хабардина Качугск. Ирк.). "А у Катерины пуп большой был. Грыза загрызла. Чем я её? Медвежья жёлочь напоила, перестало грыжить. Ну, там маленечко, кaпочку с ложечки. В воду её, одну там капочку, чтоб только заглушило этим. Медвежья жёлочь" (Карам Казачинско-Ленск. Ирк.).
Коренные народы Сибири использовали желчь медведя при лечении опухоли, одышки, кашля и "грудных" болезней. Это же отмечено в традициях местных народов Сибири. По сообщению В. Ионова, высушенный "желчный пузырь (вместе с содержимым) медведя служит средством против опухолей. Для этого его наскабливают в небольшом количестве, прибавляют иногда опилки красной меди ... и кладут сверху на опухоль, чтобы скорее прорвалась". Эвенки также считали, что медвежья "желчь (джо) помогает от кашля и "грудных" болезней". Пьют медвежью желчь и от одышки. "Если, например, у человека одышка, или он чахнет, надо пить с вином или с водой джо". Хранят ее в сушеном виде в желчном пузыре или лекарственных пузырьках; джо повышает аппетит.
Медвежью желчь русские считают хорошим кровоостанавливающим средством. "Кров когда унять не могут, вот надо желчь медвежью помочить и положить на переносицу, на ямочку вот положить. Глаза защуришь, полежать надо там сколь, а потом ничё, всё проходит" (Зактуй Тункинск. Бурятии). "Желчь пьют сырую. И сушат, комкам получатся. Отколол и пей" (Преображенка Катангск. Ирк.). Медвежий жир пьют при ожогах, при кашле, особенно "хорошо ребятишкам от бронхита, при простуде" (Суво Баргузинск. Бурятии). "Медвежья желчь, пьют от печени, от кости, суставы вот болят, ломят, тоже пьют, натирают. От многого, кто если знат её-то. Кров останавливат, если у кого нос слабый, давление слабое. Тряпочку намочи и приложи, никогда не будет крови. Останавливат" (Верхнемартыново Казачинско-Ленск. Ирк.).
Известно употребление желчи в качестве магического средства. Считалось, что она способствует ускорению родового процесса. Так, енисейские тунгусы, по сообщению К.М. Рычкова, использовали ее как средство, стимулирующее роды: "родильнице дают пить для ускорения родов медвежью желчь или приносят брюшину убитого оленя, на которую усаживают родильницу, и последняя часто тут и разрешается от бремени". Поят роженицу медвежьей желчью и с целью ускорения появления последа.
ПОЕДАНИЕ СЕРДЦА МЕДВЕДЯ
После свежевания медведя охотники разводят костер и совершают обряд кормления лесного духа, брызганья водкой. "Огонь добудем и брызгам лесному" (Мoга Катангск. Ирк.). Кроме "самогона или тарасуна в огнище" обязательно бросают и кусочки сала - "ленточки", которые снимают с "хребта" медведя - кормят огонь. "Огонь горит. Раз! - туда с ремешка отрежешь, от сердца отрежешь маленько, бросишь, от печени, от лёгких. В костёр бога кормить. Я как старший был" (Ихинигуй Качугск. Ирк.).
В русской традиционной культуре медвежье сердце относится к разряду почитаемых объектов, ему приписываются свойства магического характера. Среди русских охотников Приленья распространено поверье: "кто сердце ест медведя, у того будет своё крепко сердце, тот будет сильный как медведь. Болеть ничего не будешь". В особом почитании, по данным Бр. Пилсудского, находилось сердце медведя у айнов с. Пиратори, которое не принято было давать "никому из посторонних. Оно съедается тем, кто убил медведя, и его ближайшей семьей, не исключая лиц женского пола".
КОЛЛЕКТИВНОЕ ПОЕДАНИЕ МЕДВЕДЯ
Если начало обряда добывания медведя наполнено формами тайной магии, то ее завершение приобретает масштаб общественно значимого события, сопровождается демонстративными действиями, и, как правило, предполагает за немногим исключением коллективное участие деревни.
Одним из обязательных, стабильных компонентов финальной части обряда является совместная трапеза, поедание медведя, перерастающая порой в шумное праздничное увеселение. До недавнего времени этот обычай соблюдался в селениях, расположенных по р. Куленга (левый приток Верхней Лены): Ихинигуй, Алексеевка, Белоусово, Шеметово, Обхой, Житово, Усть-Тальма, Хобоново Качугского района Иркутской области. Со слов охотника Г. М. Житова в 1984 г. мною были сделаны по этому поводу следующие дневниковые записи. "По приезде звероловов с добычей в деревню созывали всех сельчан в дом охотника, обычно того, кто обнаружил берлогу". "К нам все в Алексеевку скопом собиралися. Ну, раз медведя дoбыли. На голову надо идти". В доме охотника "голову парили" - варили, после чего ее ставили на середину стола, нарезали кусочки медвежьего сала, ставили на стол и другие продукты - прuпас: грибы, картошку, мясо и т.д. Гости приходят "с чекушкой" самогона или тарасуна. Приходят все, кроме беременных женщин, им запрещалось присутствовать и поедать мясо медведя.
Аналогичный обычай отмечен в Приангарье. Полевой дневник 1986 г.: "добудем медведя, а потом "на голову". Это обязательно. Весь околоток собиратся, вся деревня. Кто с чекушкой там придёт, кто с чем. Хозяин медвежатину варuт кускам. Варится, а запах! Еслиф он орешешный, дак орехам пахнет… . Сало ставят там, ну, кто чё дак ташшит. Праздник. Мужики сидят, курят. Едят, пьют. До полночи сидят" (Неван Усть-Илимск. Ирк.). "Пустой", "голой" рукой или вилкой брать мясо запрещалось. Для этого использовали только лучины, на которые шло хорошо просушенное и хранящееся на печке полено. Хозяин, охотник сам делит мясо на куски. Мясо "подцапляли" только лучиной. Тот, кто входил в дом, обычно сразу "заходил в куть", отщипывал себе лучинку от сухого полешка и затем садился за общий стол. "Кто припозднился, тот - в куть, шшепку в руки и за стол" (Громы Братск. Ирк.).