1
Творчество по M&B / 1257. История Рыцаря. Автобиографический роман прохождения 1257.
« : 30 Апреля, 2013, 21:24 »1257. История рыцаря
Пролог
Автобиографический роман рассказывающий
о подлинных приключениях странствующего рыцаря
произошедших
Anno Domini 1257
о подлинных приключениях странствующего рыцаря
произошедших
Anno Domini 1257
Все записи, приведенные ниже, были исполнены членом ордена Теофистов, квалифицированным каллиграфом,
имеющим степень Бакалавра Римского Университета, личного летописца Теодоры Аквинской и подтверждены
им в полной мере. Помимо сего, вашим покорным слугой были использованы также и летописи, сохранившие
упоминание о деяниях странствующего рыцаря.
За любезное предоставление возможности использования в этом труде сих скрижалей выражаю отдельную
благодарность и почтение:
- Иосифу Симону Ассемани, хранителю Ватиканской библиотеки;
- Вацлаву Бронну - каппелану Пражского костела святого Вита;
- Збигневу Синему, ключнику городских хранилищ свитков Кракова;
- Арно де Пуатье, командиру отряда крестоносцев Гийома де Шатоннефа, гроссмейстера ордена Госпитальеров;
- Кристиану Вольфу, брату-послушнику личной канцелярии Анно фон Зангерхаузена, верховного Магистра тевтонского ордена, города Эльбинга;
а также …
- преподобному игумну Козьме, хранителю монастырских записей в Новгороде Великом, писаные отцом Нестором и переданные лично Владыке Новгородскому.
Mark Aurely
Глава первая и вторая. Начало.
Яркий свет солнечного луча, проникающий через цветное мозаичное панно арочного окна, широким лезвием
фламберга рассекал массивный дубовый стол, стоящий посередине большой комнаты, надломленным острием упираясь в пол,
покрытый мраморными полированными плитами, привезенные из каменных рудников, в окрестностях Милана,
(как утверждал торговец в Праге). И хотя весь его вид выдавал в нем проходимца высшей пробы, с материалом
он не обманул, и плиты привезли вовремя и по счету, как и было оговорено…. Денег, мерзавец, конечно содрал
втридорога, но нежный коричневый оттенок камня был необычайно приятен глазу, а замысловатые узоры ремесленника
были ловко изготовлены и изысканны, а в целом составляли единую картину, которая очень походила на искусно
сделанный геральдический герб Дома Мастера – Ангела-херувима с расправленными крыльями.
Обычному посетителю, находясь в комнате, было невозможно догадаться, что скрывается за сложением кривых
и изогнутых линий на плитах. Узор казался интересным и не более того. Увидеть целиком мозаичное полотно можно
было только с верхней анфилады, куда вели две боковые витые лестницы. Там, на втором этаже, под арочными сводами
стоял небольшой столик черного дерева с двумя массивными стульями, высокие резные спинки которых были отделаны
бордовым бархатом. Два полуторных европейских меча, скрещенных накрест и рыцарский тарч поверх них были
укреплены в каменной кладке стены, поверх столешницы, давая понять посетителю, что владелец этого дома не
понаслышке знаком с оружием.
Туда, наверх приглашались, как правило, самые дорогие гости или важные партнеры, для подписей и скрепления
печатями документов. И там, на высоте четырех с лишним метров, гостю открывалась тайна мозаичной комнаты, где
линии сходились, узоры сплетались воедино, составляя величественную картину истинного убранства этой залы.
Хозяин этого секрета, втайне, очень гордился тем, что мог произвести неожиданное впечатление. Эти маленькие хитрости
не раз приносили ему прибыль в торговых или иных сделках, отвлекая от острых вопросов, возникающих в процессе
переговоров.
За столом, чуть скособочившись, отставив левую руку далеко в сторону и опираясь на нее, сидел молодой
человек в темно-сиреневом камзоле венецианского дешевого сукна, с узкими вертикальными разрезами поверх плеча, отделанным
белым атласом. На голове его был, небольшой берет, цвета камзола отороченного куцым пером неизвестного животного.
Из-под берета на стол ниспадали длинными струями желтоватые волосы, частично закрывая тонкие изящные пальцы,
густо покрытые чернилами для письма. В другой руке юноша держал короткое отточенное белое перо, которым он быстро
и довольно изящно выводил длинные ряды слов на шершавом холсте бумажного пергамента.
Вообщем, он походил на большинство молодых людей, выпускников школы каллиграфов, кем собственно и являлся.
Пиза… Мастер, вы сказали Пиза. Но я думал, что вы отплыли в Кастилию. Вероятно, вы ошиблись…
Юноша запнулся на полуслове, явно боясь, что старик заподозрит его в том, что он принимает рассказчика за потерявшего
разум старца. Жар выступил на его лице, першение в горле усилилось, и он с трудом сдерживал кашель, быстрыми движениями
пальцев расстегивая перламутровые бусинки застежек воротника камзола.
Фигура, напротив, до этого застывшая как монументальная скульптура, пришла в движение. Сухие руки дотянулись до узкого обоюдоострого стилета с замысловатой ручкой. Грани ножа заиграли на свету яркими переливами, когда лезвие столкнулось с проникающей мощью солнечного луча, разбивая его на мелкие струи, вонзающиеся в матовую поверхность тяжелого стола,
подобно легким арабским пробивным стрелам.
- Ошибка… Да, пожалуй, я ошибся….. Ошибка…
Мастер надолго задумался, казалось, он вовсе заснул, стилет замер в воздухе….
- Да, да…твоя правда, Марк, конечно я ошибся. Юноша испустил невольный вздох облегчения.
Это была самая большая ошибка в моей жизни, глаза мастера вдруг потеплели, лукаво улыбаясь уголками рта, он вдруг стремительно наклонился к лицу каллиграфа. Но я ничуть не жалею, что ошибся. Даже если бы мне сейчас господь предложил исправить…..
сделать по другому… быстро прошептал мастер прямо в лицо мальчишке. Ведь тогда моя жизнь сложилась бы по-другому,
лучше или хуже, но по-другому. Лицо старика улыбалось довольной улыбкой, расправляя морщины на невысоком лбу.
А менять в своей жизни я ничего не хочу,… потому что это моя жизнь….
Старик опустился в кресло, больше похожее на трон, чуть потягиваясь, расправляя плечи и вытягивая ноги навстречу солнцу,
опуская сухие ступни на теплые плиты.
- Такого поворота судьбы, я не ожидал никак. Но она не баловала меня с самого рождения, да и …в молодости, многие вещи воспринимаются намного легче, сказал он чуть помедля, как бы вспоминая, что-то. Но обо всем по - порядку…
Началось все в Марселе. Это были южные владения короля Людовика десятого. Сбежав из Орлеана и прибившись к труппе
бродячего театра, мы двинулись на юг. Куда держать путь мне было все равно. И это направление было ничуть не хуже любого
другого.
фламберга рассекал массивный дубовый стол, стоящий посередине большой комнаты, надломленным острием упираясь в пол,
покрытый мраморными полированными плитами, привезенные из каменных рудников, в окрестностях Милана,
(как утверждал торговец в Праге). И хотя весь его вид выдавал в нем проходимца высшей пробы, с материалом
он не обманул, и плиты привезли вовремя и по счету, как и было оговорено…. Денег, мерзавец, конечно содрал
втридорога, но нежный коричневый оттенок камня был необычайно приятен глазу, а замысловатые узоры ремесленника
были ловко изготовлены и изысканны, а в целом составляли единую картину, которая очень походила на искусно
сделанный геральдический герб Дома Мастера – Ангела-херувима с расправленными крыльями.
Обычному посетителю, находясь в комнате, было невозможно догадаться, что скрывается за сложением кривых
и изогнутых линий на плитах. Узор казался интересным и не более того. Увидеть целиком мозаичное полотно можно
было только с верхней анфилады, куда вели две боковые витые лестницы. Там, на втором этаже, под арочными сводами
стоял небольшой столик черного дерева с двумя массивными стульями, высокие резные спинки которых были отделаны
бордовым бархатом. Два полуторных европейских меча, скрещенных накрест и рыцарский тарч поверх них были
укреплены в каменной кладке стены, поверх столешницы, давая понять посетителю, что владелец этого дома не
понаслышке знаком с оружием.
Туда, наверх приглашались, как правило, самые дорогие гости или важные партнеры, для подписей и скрепления
печатями документов. И там, на высоте четырех с лишним метров, гостю открывалась тайна мозаичной комнаты, где
линии сходились, узоры сплетались воедино, составляя величественную картину истинного убранства этой залы.
Хозяин этого секрета, втайне, очень гордился тем, что мог произвести неожиданное впечатление. Эти маленькие хитрости
не раз приносили ему прибыль в торговых или иных сделках, отвлекая от острых вопросов, возникающих в процессе
переговоров.
За столом, чуть скособочившись, отставив левую руку далеко в сторону и опираясь на нее, сидел молодой
человек в темно-сиреневом камзоле венецианского дешевого сукна, с узкими вертикальными разрезами поверх плеча, отделанным
белым атласом. На голове его был, небольшой берет, цвета камзола отороченного куцым пером неизвестного животного.
Из-под берета на стол ниспадали длинными струями желтоватые волосы, частично закрывая тонкие изящные пальцы,
густо покрытые чернилами для письма. В другой руке юноша держал короткое отточенное белое перо, которым он быстро
и довольно изящно выводил длинные ряды слов на шершавом холсте бумажного пергамента.
Вообщем, он походил на большинство молодых людей, выпускников школы каллиграфов, кем собственно и являлся.
Пиза… Мастер, вы сказали Пиза. Но я думал, что вы отплыли в Кастилию. Вероятно, вы ошиблись…
Юноша запнулся на полуслове, явно боясь, что старик заподозрит его в том, что он принимает рассказчика за потерявшего
разум старца. Жар выступил на его лице, першение в горле усилилось, и он с трудом сдерживал кашель, быстрыми движениями
пальцев расстегивая перламутровые бусинки застежек воротника камзола.
Фигура, напротив, до этого застывшая как монументальная скульптура, пришла в движение. Сухие руки дотянулись до узкого обоюдоострого стилета с замысловатой ручкой. Грани ножа заиграли на свету яркими переливами, когда лезвие столкнулось с проникающей мощью солнечного луча, разбивая его на мелкие струи, вонзающиеся в матовую поверхность тяжелого стола,
подобно легким арабским пробивным стрелам.
- Ошибка… Да, пожалуй, я ошибся….. Ошибка…
Мастер надолго задумался, казалось, он вовсе заснул, стилет замер в воздухе….
- Да, да…твоя правда, Марк, конечно я ошибся. Юноша испустил невольный вздох облегчения.
Это была самая большая ошибка в моей жизни, глаза мастера вдруг потеплели, лукаво улыбаясь уголками рта, он вдруг стремительно наклонился к лицу каллиграфа. Но я ничуть не жалею, что ошибся. Даже если бы мне сейчас господь предложил исправить…..
сделать по другому… быстро прошептал мастер прямо в лицо мальчишке. Ведь тогда моя жизнь сложилась бы по-другому,
лучше или хуже, но по-другому. Лицо старика улыбалось довольной улыбкой, расправляя морщины на невысоком лбу.
А менять в своей жизни я ничего не хочу,… потому что это моя жизнь….
Старик опустился в кресло, больше похожее на трон, чуть потягиваясь, расправляя плечи и вытягивая ноги навстречу солнцу,
опуская сухие ступни на теплые плиты.
- Такого поворота судьбы, я не ожидал никак. Но она не баловала меня с самого рождения, да и …в молодости, многие вещи воспринимаются намного легче, сказал он чуть помедля, как бы вспоминая, что-то. Но обо всем по - порядку…
Началось все в Марселе. Это были южные владения короля Людовика десятого. Сбежав из Орлеана и прибившись к труппе
бродячего театра, мы двинулись на юг. Куда держать путь мне было все равно. И это направление было ничуть не хуже любого
другого.
Глава вторая.
Юг ошарашил меня своими запахами и красками. Жизнь бурлила здесь кипящим котлом. После мрачного и грязного
севера, давящего на тебя монолитом замковых стен и сточных канав, угрюмостью гарнизонных лиц и желтоватыми бликами ростовщических физиономий, мрачному юмору городской стражи, плесневелому виду навесных мостов, юг ворвался в меня
свежей струей морской волны, смывая с меня кислый привкус постылой службы, маня и дурманя новыми мечтами. Да, именно
мечтами. Давно забытое, с детства чувство неудержимой мечты, еще неизвестной, но уже почти реальной птицей оживало
в моей душе.
Такого количества незнакомых и неизвестных мне людей мне не приходилось видеть никогда. Тут были торговцы
со всего света, рыцари, яркие и замысловатые попоны на их дестрие, причудливые гербы и флаги, наемники, с суровыми
лицами, увешанные диковинным вооружением. Бродячие ученые, с фолиантами и астролябиями, сухощавые писцы в безразмерных хламидах, покрытые неизвестными письменами, менестрели, барды, рыбаки, наперебой предлагающие рыбу, которую не
отведаешь больше нигде на свете, если судить по их заверениям и честным выражениям лиц. Посредники с вереницами рабов и зазывалами, рассказывающими о неимоверных физических достоинствах их живого товара, уличные факиры и мимы.
Такого количества блудниц я не видел никогда. Тут были стройные фламандки в расшитых корсетах облегающих узкие талии,
эбонитовые мулатки с широкими бедрами, с обилием костяных бус и амулетов непонятного назначения, закрывающие лицо
шелковыми накидками увешанные бесчисленным множеством мелких золоты украшений арабские дивы и пышущие здоровьем и выставляя напоказ, завораживающие взгляд достоинства фландрийки. Постоялые дворы пополнялись новыми людьми со скоростью бушующей реки.
Весь этот круговорот обрушился на меня буйством впечатлений, от которых можно потерять голову, а в бушующем
водовороте этой яркой действительности можно было потерять и свою жизнь. Судьба улыбнулась мне. Старый цыган, владелец передвижного театра сказал, что нашел для меня место оруженосца у старого знакомого рыцаря, с которым его неоднократно
сводила жизнь и рыцарь обязан ему за небольшие, тут цыган лукаво улыбнулся, услуги, которые он якобы ему оказал. Так или
иначе, тыкая суховатым пальцем мне в грудь медленно выговаривая каждое слово – Тебе нужно быть при деле или закончишь
жизнь на площади, где хитрованы-посредники будут рассказывать о том, какими «неимоверными талантами» ты обладаешь, и что потратить на тебя сотню динаров – это будет выгоднейшим капиталовложением.
Рыцаря, которому я был обещан, звали Ги де Монтегю. Небольшая община христианских рыцарей располагалась к северу
от центра города, где улицы были намного шире, чтобы можно было разъехаться двум тяжеловооруженным верховым и
выложенные не белым известняком как на южных узких улочках, а гранитными массивными сколами из местной каменной выработки.
Подковы тяжелых конных и груженые повозки с неимоверного размерами окованных колес не наносили никакого вреда этому
покрытию, лишь только гулкое эхо, разносилось по всему проулку.
Ги не оправдал моего первого впечатления о рыцаре, коих я успел насмотреться при въезде в город. Я ожидал увидеть закованного в броню воина с суровым выражением лица, немногословного, как бы привыкшего не словами, а делами доказывать
свое отношение к миру. Передо мной же предстал высокого вида, худоватый, скорее жилистый, чем мускулистый человек.
Длинные темные волосы редкими прядями ниспадали на несоразмерные и топорщащиеся в разные стороны неимоверной
конструкции усы, над которыми высился острый с горбинкой, как бы сломанный (вероятно так оно и было) нос. Яркие живые
глаза совсем не походили остальному облику. Они горели зеленым огнем, были подвижны, и излучали веселье и радость, как
бы споря, и не соглашаясь с мрачным обликом уже постаревшего рыцаря. К тому же он был разговорчив, имел мягкий характер, а любопытствующий нрав воина, заставляющий его задавать неимоверное количество пытливых вопросов, говорящий о его развитом кругозоре и выдававшего в нем повидавшего мир человека, располагали собеседника, откликаясь на его дружественный облик.
Он долго рассматривал меня с ног до головы, как глядят на филей, выбирая его для праздничного ужина. Придирчиво,
ведя внутренний диалог с самим собой. Споря и возражая, приводя контраргументы, сомневаясь в приведенных доводах и тут же опровергая их, оправдывая заинтересованностью. Пауза затянулась, и я невольно начинал нервничать, не зная как повести себя.
Наконец он кивнул головой, как бы соглашаясь с тем, что аргументов «за» набралось больше чем аргументов «против».
- Хорошо, я согласен,
- Будь по-твоему….
Произнес рыцарь, дружественно обнимая цыгана за плечо и увлекая за собой. На меня они уже не обращали никакого внимания,
оставляя меня в полном недоумении стоять посреди комнаты.
- Будь по-твоему…
Вряд ли мою службу можно было назвать службой оруженосца. Ги давно уже не участвовал ни в сражениях и
турнирах, хотя местный лорд высоко ценил его былые заслуги, и приглашения на праздники были обязательным ритуалом для
старого воина. Тем более что по характеру Ги был живой и подвижный, а послушать истории про былые победы были рады все,
даже если их уже неоднократно пересказывали, каждый раз находя неизвестные еще слушателям или забытые детали и эпизоды
с которыми соглашались участники повествовавших событий.
Оружия с собой Ги не носил и не требовал, чтобы это делали за него. Воина видно и так, даже если у него нет меча, говаривал он.
Зато дома у него был целый арсенал, способный вооружить небольшую «армию головорезов», улыбаясь в усы, комментировал он свои запасы, скопленные за долгий срок странствий и сражений. Все это неимоверное количество немысленного вооружения требовало
заботы и ухода. Тут Ги был непреклонен. И ревностно требовал чистки полировки. Не доверял он лишь заточку оружия.
- Все, что сделал великий мастер, вкладывая свою душу создавая свое детище, может испортить прыщавый переросток, который
думает как бы перехватить лишнего мяса с овощами на кухне, обещанные ему знакомым поваренком. Либо мечтательно вспоминая прелести рыхлого тела местной молочницы, которая каждое утро появлялась во дворе дома, принося с собой запах свежего сена и
козьего молока.
Знакомя с каждым экспонатом своей коллекции, Ги, сам показывал как нужно проводить манипуляции по обслуживанию
данного вида, заодно рассказывая и показывая как действует очередная смертельная машина. При этом проявлял чудеса
гибкости и быстроты, как бы заново оживляя свои навыки умелого воина. Эта разительная перемена от сухопарого старика, до атакующего на все лады стремительного рубаки, выкрикивая
гортанные кличи, (вероятно присущие диалектам родины оружия) изгибаясь всем телом, производя неуловимые движения
стремительно движущимися руками, больше всего походила на выступления площадных фокусников, которые непостижимым образом выделывали фантастические, трудно воспринимаемы обычным глазом, движения которые приводили к недостижимым для обычного обывателя результатам.
При этом он подробно комментировал и досконально пояснял все тонкости поворота тела, движения оружия, пластику движения
рук и ног искренне хохоча во все усы видя по моему тупому выражению лица, что даже после всех усилий, с медленным повтором движений всех поворотов я не мог понять, каким все таки образом устрашающего вида лезвие проникает сквозь выставленные мной преграды и движения щитом. Так же наверно смотрит грязный мальчишка в лохмотьях, открывши рот обнажая синие от терновника мелкие зубы, на голые, закатанные по локоть украшенного звездами видавшего виды халата, где непостижимым для него образом
яйцо, которое он стащил в торговых рядах, для того чтобы увидеть представление, превращается в желтого несмышленого цыпленка, робко переступающего в загорелых руках ловкого престидижитатора.
Ги не участвовал в турнирах, но былые заслуги позволили ему получить должность консультанта Школы Мечников,
которую организовал местный лорд, стараясь держать в тонусе своих воинов, а так же давая возможность молодежи проявить
свои способности владения оружия, прежде чем их отцы отдадут их на обучение в торговые гильдии, если отпрыск не смог показать хороших результатов в овладении воинским искусством, пополняя списки ремесленников или студиусов в местном лицее или
Университете Прованса. Карьера воина мнилась предпочтительней уже не всем, как в былые времена. Яркие рассказы старых
служак о неимоверных баталиях, странствиях, чудесах неизвестных земель, конечно, манили юношей, а безбедная старость отправившихся на покой рыцарей, греющих свои кости под благодатным южным солнцем говорила о том, что быть воином дело
выгодное и в материальном виде. Правда о том, что и риск был велик, и далеко не все доживали до того, чтобы всласть потратить приобретенное богатство в последнее время толкало молодежь провести свою жизнь за торговой конторкой, либо в изучении
пыльных фолиантов. Возможно, эта жизнь была скучнее, чем раскрашенная в неимоверные краски жизнь рыцаря, но зато заметно длиннее. Поэтому поток молодежи, которая хотела бы посвятить себя воинской карьере, в последнее время стал не велик, и
управителям приходилось идти на разные хитрости, чтобы привлечь на свою сторону потенциальных воинов.
Так проходило время. Я впитывал жизнь Марселя как губка, мастер обучал меня ратному делу и обращению с разного вида оружием.
Не скажу, что у меня был талант, но постоянство тренировок постепенно делали свое дело.
- Ловкости и ума тебе не занимать, чувствуется, что ты провел юность среди уличных сорвиголов, говаривал мастер, но для
рыцаря ты конечно хлипковат. Будем использовать, что есть. Если не достаточно своей силы, используй силу противника.
Так учат мастера далеко на Востоке, где заканчиваются степи Улу-Джусов и за горными хребтами открывается вид на гигантскую стену, длину которой не измерить и несколькими конными переходами. Верилось в это с трудом. Я повидал и крупные замки с неприступными стенами, уходящими ввысь, лепясь к горным склонам и окруженные рвами башенные Castles. Но строить стену, которая бы делила землю, казалось, верхом несуразности. Но по обыкновению, перечить мастеру было рискованным и необдуманным занятием, ибо ни что так не чтил он, как слово рыцаря, подвергать сомнение которое было подобно надругательством над святыней.
Лук и арбалет давались мне с трудом. Не хватало выдержки и концентрации.
- Ну что ты дергаешься, как-будто тебе морских ежей в штаны наложили, - недоумевал рыцарь, охаживая полированными гранями тренировочного меча меня по бокам. Для двуручного меча, особой гордости и предпочтения которому отдавал мастер, я был явно не
готов.
- Для него, конечно больше бы подошел короткий варяжский клинок или азиатский палаш, а еще лучше бы арабский ятаган:
сам с собой обсуждал мастер возможные пути развития моего обучения, абсолютно не замечая меня, разговаривая так, как бы я был
тренировочным болваном с нарисованными на обитом медью «струганце» неправдоподобными глазами, имитирующие выразительный взгляд противника.
Используя мою природную ловкость, мастер гонял меня на сконструированной, по его чертежам, адского вида сооружении, которая приводилась в движении ручными колесами, вращающими деревянные шестерни механизма, с помощью движения мула. Ги рассказывал, что он неоднократно бывал в Арагоне и Кастилии, и что для нас чудо, там знакомо любому крестьянину, работающему на ферме, где производят оливковое масло. Так что ему оставалось только заменить жернова на деревянного болвана, со множеством рук-рычагов, которые имитировали подобие удара.
Одно время половина города перебывало у мастера, чтобы только посмотреть на чудовище, с неохотой веря, что этот нелепый
свирепый зверь служит для тренировки бойцов. И по началу, ходили слухи, что мастер на старости лет стал поклоняться демонам и темными ночами творит кровавые ритуалы с жертвоприношениями невиданным богам. Долгое общение с диковинными людьми в несуразных ярко-оранжевых хламидах, маленьких как деревенские мальчишки местных рыбаков, с наголо по-арабски бритыми черепами, смотрящими на тебя сквозь щелки глазных проемов (делая их еще более уродливыми), только подливало масло в огонь. Монахи жили на постоялом дворе всю зиму, дожидаясь таяния снегов и открытия горных проходов, долгими часами о чем-то разговаривая с Монтегю.
Как он с ними общался было для всех загадкой, с другими они почти не разговаривали и все объясняли жестами. Тыкая узловатыми пальцами на желтых ладонях в монстра они произносили Shi-Va, или что-то подобное, разобрать их птичий клекот было неимоверно трудно, при этом они очень глупо улыбались, вызывая еще больше омерзения у местных стряпух.
Те усердно молились и просили Солнце растопить снега, чтобы эти мерзкие и противные истинному богу (и папе Римскому Александру) создания смогли оставить их. Несмотря на это название это скоро прижилось, и даже не зная, что оно означает все начали звать многорукого – Шива.
Трудность состояла не в том, чтобы нанести смертельные ранения Шиве, а скорее избежать его неотвратимо
настигающих, хоть и не калечащих ударов. Особого рода гимнастика помогала растягивать мышцы и сухожилия перед занятиями, а продолжительная нагрузка наливала их силой. Так или иначе, занятия даже начали доставлять удовольствие, а не страх и
неуверенность что не расстанешься с бренной жизнью не повидавшего еще мир отрока.
- Дух воина необходимо выковывать в себе и закалять:
говорил Ги, совершая нелепые движения руками, делая его похожим на огромную копию лысых монахов. Трудно сказать, чем
понравились мастеру эти оранжевые уроды, но плоды их разговоров не прошли для Ги даром, а я, с некоторых пор, стремился ловить каждое движение и изречение рыцаря. И если он изрекал очередную «Мудрость» я старался запомнить странные слова, хоть и не понимал их высокого смысла.
Все разговоры о духе, внутренней концентрации воспитывающей истинный стержень воина все еще не находили во мне благодатной почвы, но зато делали еще более значительным образ «учителя танцев», как называли в Арагоне преподавателей мастеров-меча.