Нынче ветрено и волны с перехлестом.
Скоро осень, все изменится в округе.
Смена красок этих трогательней, Постум,
чем наряда перемена у подруги.

Дева тешит до известного предела —
дальше локтя не пойдешь или колена.
Сколь же радостней прекрасное вне тела:
ни объятья невозможны, ни измена!

___

Посылаю тебе, Постум, эти книги.
Что в столице? Мягко стелют? Спать не жестко?
Как там Цезарь? Чем он занят? Все интриги?
Все интриги, вероятно, да обжорство.

Я сижу в своем саду, горит светильник.
Ни подруги, ни прислуги, ни знакомых.
Вместо слабых мира этого и сильных —
лишь согласное гуденье насекомых.

___

Здесь лежит купец из Азии. Толковым
был купцом он — деловит, но незаметен.
Умер быстро — лихорадка. По торговым
он делам сюда приплыл, а не за этим.

Рядом с ним — легионер, под грубым кварцем.
Он в сражениях империю прославил.
Сколько раз могли убить! а умер старцем.
Даже здесь не существует, Постум, правил.

___

Пусть и вправду, Постум, курица не птица,
но с куриными мозгами хватишь горя.
Если выпало в Империи родиться,
лучше жить в глухой провинции у моря.

И от Цезаря далеко, и от вьюги.
Лебезить не нужно, трусить, торопиться.
Говоришь, что все наместники — ворюги?
Но ворюга мне милей, чем кровопийца.

___

Этот ливень переждать с тобой, гетера,
я согласен, но давай-ка без торговли:
брать сестерций с покрывающего тела —
все равно что дранку требовать от кровли.

Протекаю, говоришь? Но где же лужа?
Чтобы лужу оставлял я — не бывало.
Вот найдешь себе какого-нибудь мужа,
он и будет протекать на покрывало.

___

Вот и прожили мы больше половины.
Как сказал мне старый раб перед таверной:
«Мы, оглядываясь, видим лишь руины».
Взгляд, конечно, очень варварский, но верный.

Был в горах. Сейчас вожусь с большим букетом.
Разыщу большой кувшин, воды налью им…
Как там в Ливии, мой Постум, — или где там?
Неужели до сих пор еще воюем?

___

Помнишь, Постум, у наместника сестрица?
Худощавая, но с полными ногами.
Ты с ней спал еще… Недавно стала жрица.
Жрица, Постум, и общается с богами.

Приезжай, попьем вина, закусим хлебом.
Или сливами. Расскажешь мне известья.
Постелю тебе в саду под чистым небом
и скажу, как называются созвездья.

___

Скоро, Постум, друг твой, любящий сложенье,
долг свой давний вычитанию заплатит.
Забери из-под подушки сбереженья,
там немного, но на похороны хватит.

Поезжай на вороной своей кобыле
в дом гетер под городскую нашу стену.
Дай им цену, за которую любили,
чтоб за ту же и оплакивали цену.

___

Зелень лавра, доходящая до дрожи.
Дверь распахнутая, пыльное оконце,
стул покинутый, оставленное ложе.
Ткань, впитавшая полуденное солнце.

Понт шумит за черной изгородью пиний.
Чье-то судно с ветром борется у мыса.
На рассохшейся скамейке — Старший Плиний.
Дрозд щебечет в шевелюре кипариса.

Пусть я погиб и взят Хароном,
Пусть кpовь моя досталась псам,
Орёл шестого легиона,
Орёл шестого легиона,
Все так же рвётся к небесам.

Он так же быстр и беспечен,
И, как всегда, неустрашим.
Пускай солдат недолговечен,
Пускай солдат недолговечен,
Hо вечен Рим, но вечен Рим.

Пусть путь наш тpуден и ухабист,
Охота жить - не до того.
Отдал приказ Тибеpий Август,
Отдал приказ Тибеpий Август,
И надо выполнить его.

Под Палестины знойным небом,
В сирийских шумных городах
Калиг солдатских топот мерный,
Калиг солдатских топот мерный,
Заставит дрогнуть дух врага.

Сожжен в песках Иерусалима,
В евфpатских водах закален,
В честь Импеpатоpа и Рима,
В честь Импеpатоpа и Рима,
Шестой шагает легион!

Там, за Танаис-рекой, за рекой,
Скифы пьют-гуляют,
Потерял грек покой, да грек покой!
Скифы пьют-гуляют.

Царь Атей отдал приказ, отдал приказ
Сбросить греков в море,
И сколоты в тот же час, - в тот же час!
Собралися в поле.

Акинаков перезвон, перезвон
Слышен в скифском стане,
И марают свой хитон, - да, свой хитон!
Греки-боспоряне.

Скоро скифы-степняки - да, степняки!
Разлетятся роем,
И насытятся клинки - да, клинки!
Греческою кровью.

Я люблю кровавый бой, кровавый бой
И врага вкус крови.
Скифской лавы дикий вой, - да, дикий вой!
Лучше всех мелодий.

Пряный запах чабреца, - да, чабреца!
Горький вкус полыни,
Укрощенье жеребца - да, жеребца!
На степной равнине.

Под копытами коня - да, коня!
Вьется пыль степная,
Льется песня степняка, - да, степняка!
Льется удалая.

Даль степная широка, широка
Все Причерноморье.
Повстречаю грека я - да, грека я!
Во широком поле.
 
Акинаком исколю, исколю
Всю античну рожу,
А потом коня возьму, коня возьму
Конь всего дороже.

Голову б его отдал - да, отдал!
Я царю Атею,
И из рук царя бокал - да, бокал!
Выпью за трофею.

Кровью эллина смочу - да, смочу!
Древний меч Ареса
И двуконный поскачу, - да, поскачу!
К стенам Херсонеса.

В Херсонесе кулаки - да, кулаки!
Все сидят по клерам,
Поставляют пауки - да, пауки!
Книдскую мадеру.

Лихо въеду в Херсонес, в Херсонес
Там продам гнедого,
А потом в кабак залез, в кабак залез - бы!
Взял себе хмельного.

Пил хмельное не спеша, не спеша,
Устали не зная,
Чтобы слилася душа, моя душа
С боженькой Папаем.

Выпью книдского вина, - да, вина!
Не смешав с водою,
И гулял бы дотемна, - ой, до темна!
С гетерой молодою.

Пока зори не взошли, не взошли,
Возвращусь в кочевья,
Накурюсь я конопли - да, конопли!
До умопомраченья.

Утром баню истоплю, истоплю,
Выбью дух Пиндосов
И от страсти завоплю, - да, завоплю!
Как Сократ-философ.

Мой товарищ, акинак, акинак,
Конь да лук с колчаном,
Пропадешь ты как дурак, - совсем дурак!
Коль не будешь пьяным.

Пьяных боги берегут, берегут,
Истина святая.
Видно боги с нами пьют, с нами пьют,
Только мы не знаем.

Пей, гуляй, пока живешь, пока живешь,
Веселись по пьяни,
Все равно конец найдешь
Во степном бурьяне.

Даль степная широка, широка
Без конца и края,
Льется песня степняка, - да, степняка!
Льется, затихая...

Если дорог тебе твой дом,
Где ты русским выкормлен был,
Под бревенчатым потолком,
Где ты, в люльке качаясь, плыл;
Если дороги в доме том
Тебе стены, печь и углы,
Дедом, прадедом и отцом
В нем исхоженные полы;

Если мил тебе бедный сад
С майским цветом, с жужжаньем пчёл
И под липой сто лет назад
В землю вкопанный дедом стол;
Если ты не хочешь, чтоб пол
В твоем доме фашист топтал,
Чтоб он сел за дедовский стол
И деревья в саду сломал…

Если мать тебе дорога —
Тебя выкормившая грудь,
Где давно уже нет молока,
Только можно щекой прильнуть;
Если вынести нету сил,
Чтоб фашист, к ней постоем став,
По щекам морщинистым бил,
Косы на руку намотав;
Чтобы те же руки ее,
Что несли тебя в колыбель,
Мыли гаду его белье
И стелили ему постель…

Если ты отца не забыл,
Что качал тебя на руках,
Что хорошим солдатом был
И пропал в карпатских снегах,
Что погиб за Волгу, за Дон,
За отчизны твоей судьбу;
Если ты не хочешь, чтоб он
Перевертывался в гробу,
Чтоб солдатский портрет в крестах
Взял фашист и на пол сорвал
И у матери на глазах
На лицо ему наступал…

Если ты не хочешь отдать
Ту, с которой вдвоем ходил,
Ту, что долго поцеловать
Ты не смел,— так ее любил,—
Чтоб фашисты ее живьем
Взяли силой, зажав в углу,
И распяли ее втроем,
Обнаженную, на полу;
Чтоб досталось трем этим псам
В стонах, в ненависти, в крови
Все, что свято берег ты сам
Всею силой мужской любви…

Если ты фашисту с ружьем
Не желаешь навек отдать
Дом, где жил ты, жену и мать,
Все, что родиной мы зовем,—
Знай: никто ее не спасет,
Если ты ее не спасешь;
Знай: никто его не убьет,
Если ты его не убьешь.
И пока его не убил,
Ты молчи о своей любви,
Край, где рос ты, и дом, где жил,
Своей родиной не зови.
Пусть фашиста убил твой брат,
Пусть фашиста убил сосед,—
Это брат и сосед твой мстят,
А тебе оправданья нет.
За чужой спиной не сидят,
Из чужой винтовки не мстят.
Раз фашиста убил твой брат,—
Это он, а не ты солдат.

Так убей фашиста, чтоб он,
А не ты на земле лежал,
Не в твоем дому чтобы стон,
А в его по мертвым стоял.
Так хотел он, его вина,—
Пусть горит его дом, а не твой,
И пускай не твоя жена,
А его пусть будет вдовой.
Пусть исплачется не твоя,
А его родившая мать,
Не твоя, а его семья
Понапрасну пусть будет ждать.
Так убей же хоть одного!
Так убей же его скорей!
Сколько раз увидишь его,
Столько раз его и убей!