Телега ехала крайне медленно. Как будто нарочно оттягивала неизбежное, давая немного больше времени на отчаяние, страх и бесплодные попытки сбежать.

Кучер ударил поводьями, и брамины нехотя стали двигаться немного быстрее.

 Через некоторое время то тут, то там стали появляться олицетворения скорой судьбы тех, кого везли в телеге.

Кресты.

Все люди, прибитые к ним, были догола раздеты. Большинство из них были мертвы, их обгоревшие на солнце и медленно пожираемые падальщиками тела всем своим видом вызывали ужас и страх. Тот самый, первобытный страх перед смертью и мучениями, предшествующими ей.

Многие либо отворачивали взгляд, либо с тревогой рассматривали тех, чей судьбе они в ближайшем будущем последуют.

Однако, некоторые из висевших на крестах еще были живы. Кто-то с сожалением смотрел на телегу, кому-то сил осталось на то, чтобы шептать молитвы или просить прощения у родных, друзей, сослуживцев.
Среди распятых были и женщины, и дети.

Перед праведным Возмездием все равны.
Без исключений.

— Боже сохрани…- вполголоса проговорил один из сидящих в самом конце.

— Они… они и с нами такое сделают? — спросил мальчик лет десяти у женщины, сидящей рядом.

— Чертовы ублюдки…- констатировал одноглазый негр.

Нервы стали не выдерживать, и отчаявшись полностью, кто-то решил сбежать от кары, перепрыгнув через борт телеги.

Впрочем… От пули, метко пущеной одним из стражников, его это не уберегло.

Человек не умер, однако упал на землю и пытался уползти.
Двое конвоиров неспеша подошли к бедолаге. Один поднял его за волосы, а второй с характерным лязгом достал из ножен меч и, усмехнувшись бесплодной попытке незадачливого узника сбежать, приставил к его горлу нож и незамедлительно его вспорол.

Когда тело упало на песок, заливая все вокруг кровью, голова все еще была в руке у стражника…

За всей этой сценой с каменным выражением лица наблюдал мужчина. Характерной чертой было то, что у него не было левой руки: она отсутствовала по плечо, а рана была замотана грубо наложенным бинтом.

На вид ему было не больше тридцати.
Из одежды на нем были лишь песчаного цвета штаны да китель с вышитым на правом предплечье флагом.

— Эй, капрал, — его окликнул паренек в такой же форме, сидящий напротив, — как вы можете сохранять спокойствие, когда вас везут на казнь?

— Не знаю. Наверное, просто смирился, — и ведь действительно, он был единственным, кто сохранял неизменно-равнодушное выражение лица.

— Может, хоть с близкими попрощаешься?

— А зачем? Я уже попрощался.

— Прошу прощения, но я что-то не видел, чтобы вы открывали рот за последние полтора часа. И когда же это вы успели?

— Еще перед тем, как попасть сюда…



— Фокс — Два-Один-Пять, докладывает Эхо-Четыре! Мы несем серьезные потери! Повторяю, мы несем потери! Срочно запрашиваю огнев…- голова связиста взорвалась, оросив местность кровью в перемешку с мозговым веществом и костяной крошкой.

— Блядь! — проорал Смойтерсон, глядя на сие действо через штабной бинокль. Легионеры лезли через окопы, словно обдолбавшиеся Черти. Вероятно, предчувствовали скорую победу.
Патроны уже были на исходе. Как минимум четверть личного состава либо переключилась на табельные пистолеты, либо отбивались с помощью штыков.
 Впрочем… что пехота НКР со своими штыками сделает с детства приученным к ближнему бою бойцам Легиона?

Увы, но первые ряды были практически сметены.
Уже спустя десять минут защитники в первых рядах были мертвы.

Изувечены. Заколоты. Выпотрошены.

— Пайрус, подбери рацию и вызови чертову артиллерию! — крикнул младший лейтенант, одновременно меняя в винтовке магазин. Последний.

С начала боя прошло уже полчаса, и обе стороны понесли потери. Однако, несмотря на превосходство в высоте и вооружении, Легион вполне мог противопоставить численный перевес. Поэтому боеприпасы медленно, но неумолимо иссякали.
Впрочем, как и жизни солдат. Ведь кто сказал, что легионеры сражаются только врукопашную?

Пайрус, кинув «будет исполнено, сэр!» мигом рванул к левому флангу, где должен был быть связист. Ясное дело, что он периодически отстреливался, когда враг оказывался слишком близко. Или наоборот пережидал в окопе, когда по его позициям били из миномета. Это скорее было на уровне рефлексов, чем из-за страха, ведь им еще в учебке обьясняли, что при интенсивном обстреле лучше не строить из себя героя, а спрятаться за укрытием и открыть ответный огонь, когда враг уйдет на перезарядку. Но как можно было открыть огонь по летящей в тебя навесом мине?

Добравшись до левого фланга, Пайрусу предстала не самая лучшая ситуация: из десяти находившихся на позиции человек лишь четверо вели огонь. Один стеклянными глазами смотрел на собственную ногу, лежащую в метре перед ним, у второго было прострелено плечо, а третий пытался помочь забинтовать его. Остальные были мертвы. В том числе и связист.

— Кто у вас за главного?

— Какая нахуй разница? Сержант словил пулю, мы все теперь- главные!

— Мать твою, они прорвались! Они прорвались! Аааа! — истошно заорал один из стреляющих. Посмотрев в сторону передовой, Пайрусу открылась картина того, как через передний окоп, где еще минуту назад было пять стрелков, теперь в их сторону бежали три легионера. В металлической броне, у кого-то из них был дробовик, остальные были вооружены короткими мечами и пистолетами.
Пайрус незамедлительно открыл по ним огонь из своей винтовки. Одного он метко сразил в голову, чей шлем чуть ли не раскололся, но двое других начали стрелять по Пайрусу. Часть пуль просвистела мимо его головы, остальные врезались в мешки с песком.

«И на том спасибо, что у легионеров стрельба не стоит в особом почете…»

Обернувшись, Пайрус увидел, как пехотинцы спешно покидали свои позиции, лишь медик все также пытался обработать плечо раненого сквозь непрерывный грохот взрывов и свист пуль.

Легионеры тем временем решили открыть подавляющий огонь и не дать Пайрусу высунуться для ответного. Понимая, что нельзя допустить того, чтобы они добрались до его окопа, он высунул руки и начал вести огонь вслепую. Судя по крику, одного Пайрус таки задел. Но патроны в винтовке кончились, поэтому пришлось снова спрятаться и уйти на перезарядку. Достав новый магазин, между грохотанием разрывающихся минометных снарядов и треска крупнокалиберных пулеметов, он услышал топот тяжелых сапог слева. Взгляд уловил лишь нечеткое движение, но этого хватило, чтобы среагировать и отпрыгнуть в сторону. На том месте, где секунду назад была голова Пайруса, пронесся меч и лишь рассек воздух.
Вставив магазин в винтовку, осталось лишь передернуть затвор. Однако этого сделать не получилось, потому что легионер, атаковавший Пайруса, прекрасно понимал, чем может окончиться даже секундное промедление, а посему с боевым ревом побежал в атаку. У Пайруса было два варианта: либо попробовать таки дозарядить винтовку и выстрелить, либо выхватить Кольт. Ну, еще можно было выставить штык, но какой от него толк?
Отступать было некуда, поэтому Пайрус заранее приготовился поднырнуть под удар противника. Удалось ему это сделать лишь отчасти, так как его таки задело в бок. Меч разрезал бронированную вставку, как нож- мутофрукт, и поэтому Пайрус от резкой боли чуть не выронил только что выхваченный пистолет. Направив его в сторону легионера, он несколько раз нажал на курок. Один из выстрелов пришелся тому в горло, отчего он упал на колени и в тчетной попытке пытался остановить рьяно бьющую из отверстия артериальную кровь. Прижав левую руку к ране, Пайрус прицелился во второго бойца Легиона, который только что, из дробовика выстрелил в упор в голову медика. Третий тем временем в кровавом угаре потрошил безногого. Как только второй увидел Пайруса, тот прицельным выстрелом попал ему в ногу, отчего легионер упал, выронив дробовик. Третьему он выстрелил в торс. Из-за наличия брони на теле и плохой пробиваемости пуль сорок пятого калибра, последнему немного повезло, и лишь одна пуля сумела нанести хоть какой-то урон.
Патроны в пистолете кончились, поэтому выкинув его, Пайрусу таки пришлось убрать руку от раны, позволяя крови покидать его тело. С горем пополам таки взведя затвор, ему удалось пустить очередь лишь в последний момент, когда третий легионер бежал на него, выставив вперед меч двумя руками. Ему не хватило лишь нескольких шагов, а посему упав перед ногами Пайруса, тот добил его, выстрелив промеж глаз.
То же самое он сделал со вторым, который в это время тянул на себя ремень дробовика…

— Прием! Прием! Говорит капрал Стивен Пайрус! Как слышно, прием?!

— Прием, капрал Пайрус! Говорит Фокс-два-один-пять. Что за чертовщина у вас творится?!

— Мы… У нас полегло больше половины личного состава! Младший лейтенант Смойтерсон, он…- капрал бросил взгляд на позицию командира роты и обомлел: Легион прорвал передний фланг, и теперь по окопу, где должен был быть лейтенант, уже бежали тяжеловооруженные солдаты- центурионы, среди которых был и знаменосец.

…Это был крах. Если передовой полевой штаб оказался захвачен, то все, кто там находился- наверняка убиты. Соответственно, командовать некому. Некому отдавать приказы, некому перебрасывать войска с одного фланга на другой, некому принимать решения.

— Прием! Капрал! Капрал, отвечайте!

-…

— Прием! Эхо- Четыре, докладывайте, прием!

— Штаб захвачен…

— Ох…

Крах. Конец. Фиаско. Капут. Вот, как можно было охарактеризовать ситуацию на поле боя. Легион Продавил оборону и, обезглавив командование, собирался зачищать укрепленные позиции от защитников. Этого нельзя было допустить.

— Прием. Вызываю на себя артиллерийский огонь.

— Вы в своем уме?! Это недопустимо!

— Если вы этого не сделаете, то они всех перебьют, если уже этого не сделали, и доберутся аж до вас. Это необходимо сделать, черт вас дери! — Пайрус сорвался на крик.

— Черт… Ладно, Эхо- Четыре. Подождите пару секунд…- на том конце засуетились, и секунд десять Пайрус сидел среди тел своих погибших товарищей, чтобы его не заметили.

— Прием, Эхо- Четыре. Расчетное время прилета- через две минуты. Ожидайте, прием.

— Принято.

— Да поможет вам Бог… Конец связи.

Две минуты… Порывшись в подсумках медика и вколов себе последний оставшийся стимулятор, Пайрус поднялся из окопа и бегло осмотрел местность. Как ни странно, но в некоторых местах еще пылали очаги сопротивления. Тем не менее, Легион давил все сильнее, обещая в скором времени таки полностью захватить линию укреплений.
Пайрус снова схватил рацию, однако его целью было настроиться на командирскую частоту:

— Прием! Говорит капрал Пайрус! Немедленно отступайте! Повторяю, немедленно убегайте отсюда к ебаной матери! Сейчас здесь вся местность будет перемолота артиллерией!

Как ни странно, но ему ответили:

— Мы не можем! Нас окружили! Отступать некуда!

— Назовите ваше местоположение!

— Правый фланг, вторая линия окопов!

Действительно, это была одной из позиций, если не последней, которую легионеры все еще пытались занять. Бросив рацию, Пайрус подхватил винтовку и, перепрыгнув через окопы, понесся через взрыхленое бомбами поле к примеченому еще минуту назад тяжелому станковому пулемету, который смолк еще в самом начале сражения. Подобраться к нему было если не невозможно, то очень проблематично. Но это была единственная возможность дать его товарищам вырваться из окружения, поэтому Пайрус ни на мгновение не сомневался в своем выборе…

… Добравшись до пулемета, капрал растрелял двух легионеров, которые пытались занять его. Откуда-то со стороны послышались выстрелы, один из них попал прямо в цевье винтовки. Избавившись от ставшего ненужным оружия, Пайрус поднял автомат убитого легионера и пустил длинную очередь в стрелка слева. Несколько пуль настигли цель, и тот упал навзничь. Впрочем, это заметили и другие, а посему огонь по капралу велся уже из нескольких стволов, к тому же к его огневой позиции стремительно приближались с пятак легионеров-рукопашников, возглавляемых бронированным центурионом.
Больше ничего не оставалось делать, кроме как взять управление пулеметом. Крутанув колесо горизонтального привода, капрал навел четырехствольную установку на правый фланг и нажал на гашетку. Серия оглушительных взрывов на некоторое время лишила слуха, но это — малая цена за то, что теперь, один за одним, легионеры падают в истошных криках, с оторванными конечностями и распоротыми кишками. Пулеметы ревели и стрекотали, никто не мог спрятаться от праведного Возмездия стрельбы капрала Пайруса.
Никто. Без исключения.

Существенно проредив войска Легиона на правом фланге, Пайрус с удовлетворением заметил, как из окопов и блиндажей стали выбегать солдаты НКР. Завидев стрекочащие тяжелые пулеметы, они стали спешно ретироваться, поднимать раненых и уходить прочь с передовой, которая скоро превратится в пылающий ад.
Убедившись и проследив, чтобы как можно больше солдат покинуло линию фронта, Пайрус выдохнул и было стал разворачивать пулеметы в сторону наступающих сил Легиона, как почувствовал что-то странное. Опустив взгляд влево, он увидел, что его рука вместе с сжатым кулаком безвольно свисала с привода горизонтального наведения. А центурион с двуручным топором тем временем заносил свое грузное оружие для следующего, контрольного замаха. Впрочем остаток магазина автомата, выпущенный в лицо центуриону с правой руки, навсегда его прервал. И как раз в последующий момент болевой шок парализовал Пайруса, полностью сковав его тело. Мозг отказывался принимать то, что теперь у Пайруса на одну руку меньше. Он так и сидел, не в силах пошевелиться.
Лишь равнодушно смотрел на то, как на его позицию забежало еще несколько легионеров…

Вот между ними осталось десять метров… Семь… Пять… Три…

Яркая вспышка заволокла глаза, грозя навсегда ослепить, ударная волна перевернула пулеметную установку, сметя ее к чертям. Легионеров разорвало на части: они даже не успели понять, что с ними произошло. Пайруса же при очередном ударе установки об землю вышвырнуло оттуда, и теперь он лежал лицом в грязной земле, в одной из воронок, образованных залпами минометов.
Потратив последние силы на то, чтобы перевернуться на спину, капрал лишь выдохнул. Лезть в рюкзак за стимулятором не было мочи, да и не хотелось. Гораздо приятнее было лежать и смотреть вверх, в оранжево-серое небо.
 И если хорошо присмотреться, можно было увидеть неумолимо растущие в размерах точки, которые с каждой секундой приобретали все более точные очертания… Бомбы…



Солнце, как впрочем и каждый Божий день, ярко освещало одно из многочисленных полей брани, что были ныне по всей Пустоши. Чьи-то выпотрошенные тела глодали кротокрысы, а над некоторыми нависали вторично одичавшие псины. Рано или поздно, пески погребут эти бренные оболочки…

Но помимо мертвых людей тут были и живые — отряд легионеров рыскал, разыскивая выживших, которых можно было бы взять в плен.

— …Эй, кажись, этот жив!
— Да ну. Ты точно уверен?
— Да. Он дышит, и у него открыты глаза.
— Ну нихера себе. Этот мудень столько наших положил, и умудрился выжить! Ну и везучий, чертяка…

Пайрус увидел, как к нему в воронку спрыгнуло два легионера. Один доставал бинт, а другой держал автомат нацеленым на него. Было все равно. Теперь уже все позади. Товарищи спасены, долг выполнен. Что еще нужно для счастья?



Шеренга из одиннадцати человек выстроилась перед длинной каменной площадкой, по бокам которой выстроилось по шеренге легионеров. В середине площадки находился пьедестал. Слева от него стоял могучий воин в выкрашеной в золото силовой броне. Она была то тут, то там покрыта латинскими цифрами. На поясе же висела кольчужная табарда, а на верхушке шлема, изображавшего лицо некоего мифического бога, красовался ярко-красный гребень. В руке гигант сжимал двуручный меч.

— Всех вас поймали и привезли сюда, потому что вы — плутократы, работающие на безжалостную в поставленных перед собой целях Новую Калифорнийскую Республику. Вы заслуживаете быть распятыми на кресте, дабы это было наилучшим отражением того, что рано или поздно настигнет всех грешников, отрицающих идеологию Pax Romana, созданную самим Цезарем. Хвала Цезарю!

Ряды центурионов по бокам синхронно приняли торжественную позицию и упали на одно колено, с возгласом, слившимся в один большой: Хвала Цезарю!

Гигант обвел шеренгу пленников своим непроницаемым взглядом.

— Однако. Цезарь сегодня более великодушный, и посему он предлагает вам уникальную в своем роде возможность: отринуть плутократское прошлое, принять Цезарево Помилование и стать рабом Легиона. Вы останетесь живы, но до конца своей жизни будете служить на благо Легиона и самого Цезаря! Хвала Цезарю!

Как и в прошлый раз, два ряда солдат в унисон прокричали то же самое.

— Те, кто желает стать рабом, сделайте шаг вперед.

Семеро человек вышли вперед. В их числе был сослуживец Пайруса. Обернувшись, он с непониманием посмотрел на капрала, но вслух ничего не сказал. Тот лишь с ухмылкой кивнул ему. Солдат кивнул в ответ, и развернулся в сторону гиганта.

Когда семерых новоиспеченных рабов увели, оратор вышел вперед и заявил:

— За ваши грехи перед Легионом Цезаря вы понесете заслуженную кару. Вы сделали свой выбор, предпочтя отринуть Цезарево Помилование и принять смерть. Да неоспорим будет ваш выбор.

Сказав это, стальной гигант кивнул двум не менее искусно одетым воинам, и те, не говоря ни слова, вывели Пайруса к пьедесталу. Поставив его на колени и держа за шею на пьедестале, гигант прогудел:

— Этот человек, капрал Стивен Пайрус, сегодня совершил подвиг. Он в одиночку смог сдержать наступление войск Легиона и дать своим сослуживцам отступить. Никогда ранее не было видано более смелого и самоотверженного человека среди плутократов, чем он. За совершенный им подвиг я, Легат Титус, предоставляю капралу Пайрусу смерть, достойную героя. Быструю, и без мучений.

Преторианцы усилили хватку. Впрочем, Пайрус и не планировал вырываться. Понимал, что все уже предрешено.

Гигант повернулся и, взяв меч двумя руками, занес его над головой Пайруса.

— Именем Цезаря. Ad arbitrium!

«Прощайте, товарищи.»



— И так, граждане, была подведена к концу судьба Стивена Пайруса. Героя, который самоотверженно сражался с Легионом и предпочел с гордо поднятой головой умереть, нежели прогнуться под Легион и стать их рабом, — говорил бывший рядовой, а ныне сержант Джек Стэнтон, — Мне, хоть и я тоже сражался с этими маньяками, даже немного стыдно, что я сдался в плен… Но, я знал и верил в то, что меня спасут. Я знал, что рано или поздно Республика победит! И таки победила!

После финальных слов, сказанных в своей речи на День Ветеранов, что подготовил солдат, вся площадь столицы, где проходило гуляние в честь победы над Легионом, разразилась аплодисментами.

Спустя пару минут Стэнтон продолжил.

— А теперь, минута молчания в честь всех тех павших, кто отдал жизнь ради этой Победы… — сказал ветеран.

Люди молчали, а солдаты, стоявшие в ряд перед трибуной, торжественно подняли свои винтовки и сделали несколько залпов в воздух.

Сегодня Республика празднует победу… Но окончательная ли победа? Пустошь рассудит.



Война была двести лет назад, и до сих пор люди проливали кровь друг друга. Человечество никогда не изменится в своей зверской агрессивной сущности, как и Война…