История ландскнехта

ИСТОРИЯ ЛАНДСКНЕХТА

1.

Я родился и вырос в бедной деревеньке близ Кёльна. Когда мне исполнилось 16, нашу деревню разграбили и сожгли дезертиры-мародёры, которых тогда много шаталось по стране. Что сталось с моими близкими мне неизвестно, так как я в тот день был на пастбище со скотом. Заметив издали, что деревня горит, я сразу бросил коров и побежал дальше и дальше, зная, что ничего хорошего в моей деревне меня не больше ждёт. Мне часто приходилось слышать о том, как поступают с простыми людьми мародёры, повстанцы, бунтующие крестьяне или наёмники чужих, да и иногда своих армий. А поступают они с ними так, как им дьявол подскажет. Редко кто попадает к ним в руки и остаётся живым и здоровым.
Я переночевал в лесу, а утром побрёл по дороге в Кёльн, чтобы попытаться там как-нибудь устроить свою жизнь. Не успел я пройти нескольких часов по дороге, как на меня напали разбойники, внезапно выскочившие из лесу. У меня с собой был только кусок каравая, который они тут же отняли. Они также забрали мою рубаху. Штаны мне, правда, оставили. Следующей ночью я от них сбежал. Впрочем, они не сильно-то меня охраняли.
Я побрёл дальше по дороге в Кёльн. Но меня так мучил голод, что я еле-еле передвигал ноги. Я часто останавливался, чтобы попытаться поймать птицу, рыбу, или хотя бы лягушку, я собирал грибы и ягоды в лесу. Настроение моё было хуже некуда.
Это моё настроение не улучшилось, когда на следующий день, уже ввиду города, на меня вновь напали бандиты, уже другие, видимо, из городских бродяг или тех, кого выгнали из города, или тех, кто сам сбежал оттуда после какого-нибудь «дельца». Этим взять с меня было уж ровным счётом нечего, поэтому они меня просто побили, отчего последнее моё достояние – штаны пришли в полную негодность. Ближайшей ночью я сбежал и от них и в следующий полдень был в Кёльне.
Там я стал слоняться по улицам в поисках какого-нибудь заработка, или хотя бы пищи, ибо не ел я уже несколько дней почти ничего. В замок Господина города я идти побоялся, да меня бы и не впустили, совсем почти голого и грязного. Я постарался расспросить жителей о том, как здесь можно заработать. Жители брезгливо меня рассматривали и отправляли к Гильдмейстеру Кёльна. Его я тоже боялся, но терять мне было уже нечего, а он находился тут же, на торговой площади, и охраны при нём не было.
Я поведал этому доброму господину свои напасти, на что он предложил мне работу – перегнать небольшое стадо в соседний городок. Как я говорил, терять мне было нечего, и я согласился. Я погнал стадо, но не успел протопать с хворостиной и нескольких часов, как на меня вновь напали бандиты. Ну что за напасть! Это были те же бандиты, которые грабили меня вчера. В этот раз они очень обрадовались нашей встрече, так как я был не пуст. Они отняли у меня коров, принадлежащих городу, и вновь с видимым удовольствием избили. Ночью я от них снова сбежал, да и не охраняли меня всерьёз.
Идти обратно в Кёльн теперь мне не было никакого смысла – там меня ждал гнев Гильдмейстера и возможно, расправа. Теперь я брёл уж совсем, куда глаза глядят. Из одежды на мне были жалкие обрывки штанов, а желудок мой был пуст и издавал всё время какие-то жуткие звуки, похожие на рёв диких зверей.

Наутро я заметил впереди какой-то лагерь. Я осторожно приблизился и увидел, что это лагерь наёмников. Я решил идти к ним и просить чего-нибудь поесть. В лагере было очень шумно и даже весело. Ландскнехты – эти бравые и отчаянные весельчаки – с утра уже орали свои непристойные песни, играли в распутные игры и много пили. Лишь некоторые, как я потом узнал, новобранцы, занимались военными упражнениями. В лагере было множество женщин, которые ухаживали за ландскнехтами, вели их нехитрое хозяйство и всячески их ублажали. От этих ублажений, видимо, происходили многочисленные дети, которые также наполняли этот военный лагерь, больше похожий на вертеп.
Я шёл по лагерю, но на меня никто не обращал никакого внимания. Я так увлёкся рассматриванием лагеря и его шумных обитателей, о которых столько раньше всякого слышал, что про свои горести совсем позабыл. Но тут я случайно запнулся об одного рослого бородатого дядьку, лежавшего у палатки рядом с дорогой. Он схватил меня за волосы и стал трясти,  я стал громко орать и реветь. На шум подошёл ещё более здоровый и бородатый ландскнехт в ярком, разноцветном костюме с многочисленными разрезами и вырезами и красивом алом бархатном берете с огромными пёстрыми перьями. Он спросил меня кто я и чем прогневил достойного мужа. Я сначала просто ревел и пускал по лицу обильные сопли, но потом собрался с силами и поведал ему, кто я таков и зачем здесь.
Они все громко смеялись над историей моих бедствий. Говоря «они все» - я имею в виду двух бородатых дядек, а также тех, кто проходил в это время мимо и остановился послушать мои рассказы о дорожных приключениях. Под конец этот большой человек (который оказался младшим офицером этого отряда) позвал какую-то женщину, сказав ей, чтобы она меня хорошо накормила. Наконец я поел от души. Меня вдоволь накормили свежим хлебом и отварной свининой с тушёной квашеной капустой. Очень вкусная еда! Запивал я это роскошное кушанье кружкой свежего прохладного пенного пива. Мои горести улетучивались также быстро, как я переставал ощущать в своём животе голод. Я спросил добрую женщину, как мне остаться в этом замечательном лагере с этими замечательными людьми? Она мне отвечала, что я могу пойти и попроситься взять меня новобранцем и попробовать стать храбрым ландскнехтом – принять судьбу, о которой многие только мечтают.
Я пошёл к тому доброму офицеру, он оглядел моё побитое, но вполне крепкое тело, моё не менее побитое, зарёванное, но совсем не трусливое лицо и согласился принять на службу. Так я стал славным доблестным ландскнехтом. Я произнёс присягу, в смысл которой я сильно не вникал, а лучше сказать не вникал вообще. Я думал о другом. Мне обещали жалование – настоящие большие деньги – по 4 гульдена в месяц. Мне выдали сразу 12 гульденов, сказав, что это моя оплата за три месяца вперёд, и чтобы я приобрёл себе на них приличный ландскнехту костюм, пику и кинжал (который в шутку называли «кошкодёр»). Также мне сказали, что ландскнехт должен иметь как минимум одну женщину для ведения своего хозяйства. У большинства ландскнехтов было несколько женщин. Одни им стирали и готовили, другие их всячески развлекали и ублажали. Меня познакомили с одной немолодой, но достаточно жизнерадостной и крепкой женщиной, у которой недавно убили её хозяина. Она взялась вести моё скромное пока хозяйство, которое сама же очень шустро и организовала.
Каждый день в компании таких же, как я, желторотиков, я ходил на военные занятия. Нас учили дружно маршировать и выполнять упражнения с пикой. В нас вселяли дух единства и военного братства. Нам говорили, что сила ландскнехтов в их единении и взаимовыручке. Нам рассказывали много примеров того, как простые парни вроде меня и моих друзей выстояли против лучшей конницы мира, и как они убили много знатных рыцарей. Нам говорили, что из таких вот простых сельских парней многие выбились в большие люди и теперь едят за одним столом с самим Императором и даже имеют собственные замки. Я слушал эти истории, открыв рот, и грудь моя переполнялась радостью и гордостью за себя и тех, с кем я решил связать свою жизнь.

Не прошло и нескольких недель, как всех нас собрал на плацу наш капитан и сообщил, что через три дня мы выступаем в поход. Нам было приказано идти на юго-восток от Кёльна в одну деревню. В этой деревне засела крупная шайка бунтарей-крестьян и мародёров, которую мы должны, по возможности, уничтожить или взять в плен, или хотя бы рассеять. Эта деревня находилась очень близко с той, где родился я, и я думал, что это были те же мародёры, что сожгли мою родную деревню. Я очень хотел посмотреть, что стало с моими родными и моим домом, а также я очень желал встретиться с теми, кто причинил мне столько горя. Хотя, если быть полностью честным, я этим бунтовщикам был чем-то даже благодарен. Не сожги они тогда мою деревню, так и пас бы я сельское стадо до конца моих дней. А сейчас, когда я видел своё отражение в медном зеркале (да, у меня теперь было собственное зеркало), я преисполнялся большой гордости.
Мы тихо подошли к назначенной деревне и решили переночевать в лесу, дабы атаковать врага на рассвете. Наша рота, или как её ещё называли, банда, насчитывала почти двести ландскнехтов, вооруженных пиками, алебардами и огромными двуручными мечами – то есть «холодным», как его называют, оружием. Ещё в нашем отряде был отряд солдат с аркебузами – всего человек до тридцати. Среди нас были те, кто носил настоящие доспехи, в основном, это были офицеры, младшие командиры и те, кто сражался в первых рядах. Но подавляющее большинство доспехи не носило. Это было дорого, да и не всегда удобно. Коней в отряде не было.
Мы отправили во враждебное село лазутчиков, которые, вернувшись, сообщили, что деревня полна мятежников, многие их которых хорошо вооружены. Под словами «хорошо вооружены» мы понимали то, что у этих бунтарей есть какое-либо «настоящее» оружие – пика или алебарда, ибо для таких банд обычным вооружением служили крестьянские косы, топоры, вилы, цепы да дубины. Такие отряды крестьян-бунтарей обычно добывали оружие, боеприпасы и доспехи на поле боя. По их внешнему виду всегда можно было сказать, сколько они уже бродят, и кого они уже повстречали на своём распутном поприще.
Незадолго до рассвета капитан построил наши основные силы правильным квадратом, а стрелков выдвинул вперёд шагов на двадцать. Дружно прочитав молитву, (не заметил, чтобы очень искренне), мы стали маршировать к селу в боевом порядке. Это был первый в моей жизни бой, потому я помню его довольно хорошо. Потом у меня было бесчисленное множество подобных стычек, а также несколько десятков крупных сражений, в коих я принимал участие. Но во всех деталях запомнился именно этот.
Подходя к деревне, мы поняли, что нас заметили уже давно и готовы достойно принять. Нам навстречу высыпало несколько сотен всякого сброду: беглые крестьяне, различные разбойники, особо обратили мы внимание на дезертиров-ландскнехтов. Организация вражеского войска мало походила на нашу. Видимо, дезертировавшие профессиональные солдаты и пытались как-то оформить эту толпу в правильные боевые фигуры, но что этим крестьянам наука? Они, как высыпали, всей толпой, человек триста или больше, с криками побежали на нас прямо в лоб. Наши аркебузиры подпустили их на расстояние полу-выстрела и дали дружный залп, после чего сразу начали заряжать снова. Залп принёс бандитам некоторый ущерб, но они его довольно стойко перенесли, продолжая бежать нам на встречу.
Второй залп встретил их почти в упор, после чего наши аркебузиры быстро ретировались на наши фланги, предоставляя встречу этой толпы нашим пикинерам и алебардьерам. Второй залп произвёл гораздо больший эффект: я видел, как упало человек десять бандитов, включая одного верзилу в офицерских, явно трофейных, латах – вероятно, то был их вожак. Но всё-таки они лихо на нас набросились. Раздался страшный шум и треск, крики, ругань и вопли поражаемых слились в один общий ужасный шум.
Я был новобранцем, и моё место было в глубине нашей баталии, ближе к её тылу. Но и мне иногда доводилось попадать своей длиннющей пикой во что-то упругое, либо мягкое, либо совсем твёрдое. Я был крайне взволнован, но меня воодушевляли мои храбрые друзья, наш доблестный капитан, который находился недалеко от меня, на левом фланге и яростно размахивал своим чудовищным огромным фламбергом. Я тоже громко и дико орал, как мои друзья, я изо всех сил выкидывал свою пику вперёд правой рукой, положив её на согнутое левое предплечье, потом снова оттягивал пику назад, потом снова атаковал. Эта вакханалия продолжалась не более четверти часа, хотя мне тогда показалось, что длилась она чуть не весь день. Я заметил, что наши меткие аркебузиры, отбежав в стороны от основной схватки, ловко и быстро заряжают своё страшное оружие и всё время палят по флангам неприятеля почти в упор. А если к ним кто-то пытается приблизиться, они смело вынимают свои короткие мечи – «кошкодёры» и режут ими животы врагов очень ловко.
Но тут мы услышали дикий ор у нас за спиной. Мы оглянулись и увидели, что из лесу на нас несётся ещё один вражеский отряд. Была ли это засада, или это подоспело к врагам подкрепление, мы не знали. Капитан спокойно оценил ситуацию, в то время как мы (я имею в виду особенно новобранцев) беспокойно глядели на его лицо, пытаясь понять, насколько опасно наше положение. Потом капитан громко крикнул: «Круговая оборона!» Мы выполнили приказ, и наша рота ощетинилась пиками во все стороны. Наш атакующий напор, конечно, ослаб, но теперь мы стали похожи на лесного ежа, которого не так-то просто взять голыми руками. Наши меткие аркебузиры теперь проникли в самую гущу нашего «ежа», но и здесь они как-то умудрялись заряжаться и стрелять прямо в упор в грудь и головы врагов.
Так началась вторая фаза этого боя. Мы героически оборонялись от уже втрое превосходившего нас врага, мы рубили, резали, кололи, стреляли и кричали. Я уже совсем перестал что-либо видеть и думать, я просто яростно выкидывал свою верную пику, каждый раз выкрикивая какой-нибудь ужасный звук. Я был похож на сумасшедшего, на бесноватого. Но это меня быстро перестало пугать или даже смущать. Ведь все вокруг вели себя также. Я в какой-то миг стал даже получать от этого безумия какое-то странное удовольствие. Мне после наши ветераны рассказали, что это называется «войти в раж», в упоение битвой и это – самое большое достижение и счастье для настоящего воина. В такие минуты настоящий воин не боится никого и не чувствует ничего, даже боли от тяжелейших и даже смертельных ран. Сколько раз я потом видел таких безумствующих воинов, бесстрашно бросавшихся на вражеские пики, прорубавшими  сквозь них своими мечами дыру для страшного удара основных сил. Эти герои были так изранены, что я не знал, как они ещё могут жить и так яростно сражаться? Правда, обычно сразу же после боя они умирали.
Насколько я начинал понимать, ситуация у нашего сражения складывалась ничейная: больших потерь не несли не мы, не враги. Эффективно атаковать мы не могли, так как находились в полном окружении, да мы и отступить-то даже не сумели бы без риска сломать наш великолепный строй, дававший нам спасение от разгрома. Но и бандиты не могли с нами ничего поделать, ибо пробить брешь в нашей баталии им оказалось не под силу. Они ещё вдобавок несли непрерывные потери от наших аркебуз, достававших их лучше наших длинных пик.
Мы видели, что враг начинает терять интерес к битве, он уже довольно заметно выдохся и уж сам не знает, что ему с нами дальше делать. Но нам было не до манёвров, и мы просто стояли, дрались и ждали, что дальше будет. Так прошло ещё с четверть часа, а в общей сложности бой едва ли продолжался много более часа, начиная от первого нашего залпа из аркебуз. И враг стал помаленьку отступать, ослаблять свой напор и начал медленно пятиться к деревне. Наш капитан заметил, что само наше окружение в какой-то момент перестало существовать, то есть наш тыл оказался свободен от врагов. Некоторых мы поразили нашими пиками и пулями, некоторые сами отошли поближе к своей деревне. Враг словно намекал нам: давайте, отступайте в свой лес, а лучше совсем уходите, давайте, соглашайтесь на ничью.
Но нашего капитана ничья устроить не могла. Он получил приказ уничтожить банду и должен был его выполнить, пусть даже ценой всех наших никчёмных и распутных жизней. И вдруг капитан (а звали его Ульрих), громко крикнул: «Рота! В атаку! Наступление!» И мы собрали все свои последние телесные и душевные силы, ещё крепче сжали свои пики и алебарды и дружно набросились на толпу многочисленных врагов. Наши храбрые аркебузиры вновь выскочили на фланги и уже делали по несколько верных выстрелов в минуту.
И наш многочисленный враг вконец сник, а вскоре и вовсе побежал врассыпную. Тогда доблестный капитан Ульрих крикнул: «Преследовать врага!». Тут наша крепкая баталия вдруг рассыпалась, как бусины, и все храбрые ландскнехты поодиночке стали догонять беспорядочно отступавших и колоть их и резать, как свиней. Так, на их плечах мы ворвались в саму деревню. Там мы тоже много кололи и рубили. Потом, когда враги стали убегать уже из деревни, многие наши товарищи стали их преследовать дальше. Так продолжалось почти до вечерни. Потом помаленьку наши победители стали собираться на небольшой площади посреди деревни.
Нам удалось взять пленными больше ста бандитов. А убили мы, как нам показалось, раза в полтора-два больше. Вряд ли более, чем половине бандитов удалось от нас сбежать и рассеяться по окрестным лескам. Наша доблестная рота потеряла четырнадцать человек убитыми или скончавшимися потом от ран и в два раза больше – ранеными.
Капитан собрал всех пленных на площади, велел нам их окружить, после чего скомандовал: «Бейте изменников!» И мы их всех до одного убили. Потом капитан приказал перепуганным жителям деревеньки собирать тела бандитов, валявшихся повсюду и закапывать их возле леса. Своих павших мы похоронили сами со всеми воинскими почестями. А после этого мы собрали в деревне разный провиант и всё вино и всё пиво и сели праздновать победу, разбив временный лагерь в стороне от недавнего поля боя. Мы праздновали ещё несколько дней, пока могли находить в деревне еду и выпивку, после чего капитан скомандовал сбор, построил нас в походную колонну и повёл домой.
Мне очень хотелось узнать, что случилось с моей собственной деревней, которая находилась в нескольких часах ходьбы отсюда. Но мои друзья мне сказали, что во время боевого похода ландскнехт, оставивший отряд, приравнивается к дезертиру. А просить у храброго, но грозного капитана отпуск я просто боялся, так как был тогда ещё очень юным новобранцем. Но я узнал от жителей этой деревни, что мою родную деревню постиг полный погром, что все её выжившие жители разбежались кто куда, и что там сейчас полное запустение. Я решил оставить разрешение вопроса о судьбе моих близких на потом.
Мы вернулись в наш родной лагерь, и несколько месяцев жизнь текла прежним руслом. Строевые учения сменялись весёлыми попойками, мы веселились как могли (а могли мы действительно много). Я уже не был совсем желторотым новобранцем, в нашей роте появились те, кто ещё не нюхал пороху и не убивал никого совсем. После нескольких месяцев разгулья мы снова получили приказ выдвинуться и напасть на одну деревню, где тоже засели бандиты. После этой операции, которая также прошла успешно, мы вновь вернулись в наш лагерь, чтобы пить и веселиться. В течение почти года всё это повторялось несколько раз. Я всем сердцем полюбил весёлую и беспечную жизнь доблестного наёмника – защитника своей страны и простых бедняков и крестьян. Ещё у меня за этот год появилось некоторое подобие семьи – я завёл себе постоянную женщину, которая меня всячески развлекала и ублажала, и которая сказала однажды, что родит мне скоро ребёнка. Таким образом, я уже содержал (и очень неплохо содержал) сразу двух женщин – одна мне была как добрая мать, вторая – как весёлая жена. Впрочем, в полном смысле слова, женой она мне не являлась, ибо мы с ней не были повенчаны в церкви. Но это ни нас с ней, и никого вокруг не смущало, ибо так жили все. Все говорили, что ландскнехт имеет большие вольности, дарованные Императором и даже якобы самим Папой.

Добавлено: 24 Февраля, 2009, 17:402.

А в следующем году нас собрал капитан и объявил, что мы должны собираться в большой поход. Наш Император решил проучить вероломных французов, которые коварно захватили город Милан, нарушив свои клятвы о мире. Наша банда должна явиться на Большой смотр в крепость Мец, чтобы там войти в состав полка, после чего идти к стенам Милана, дабы взять его штурмом, переговорами или измором.
Через пару недель мы свернули наш шумный лагерь, и все вместе выдвинулись в поход. Впереди на верховом коне ехал наш капитан. За ним шли ротные барабанщики и флейтисты, за ними – аркебузиры, потом шагали основные силы. Далее следовал наш пёстрый и весёлый обоз. Каждый ландскнехт обязан был всю свою амуницию и всё свое хозяйство возить сам, поэтому владел несколькими повозками, в которых размещались его имущество и его «семья». Поход в Мец проходил по нашей, вполне безопасной территории, поэтому был приятен и даже весел. Нас везде встречали и принимали хорошо, хотя цены за продукты и прочие товары называли совсем безбожные. Но мы не обижались и не трогали мирное население. Можно было сказать, что нас даже наполнял некий дух некоего патриотизма. Но я бы не назвал этот патриотизм сильно волнующим наши души и умы. Скорее, нам было просто хорошо всем вместе. Мы нечего и никого не боялись и жили одним днём.
В Меце мне очень понравилось. Мы встали лагерем рядом с городом. Полевой лагерь – расположение нашей роты – примкнул  к лагерю другой роты, которая стояла тут уже несколько дней. Каждый день из разных областей нашей великой империи приходили новые весёлые и шумные роты со своими таборами. Таким образом, вскоре возле города Мец вырос ещё один город, едва ли меньший его по размерам. И уж точно гораздо более весёлый и интересный. Большинство городских жителей каждый день приходили в наш огромный лагерь для торговли и различного рода общения. А многие со временем и вовсе перестали покидать наш весёлый «второй» город.
Пришёл день долгожданного смотра. Приехали несколько полковников, которые организовали из наших банд большой полк. Полк насчитал около пяти тысяч пехоты, шесть сотен аркебузиров, восемьсот рейтаров, три сотни лёгкой наёмной кавалерии из Венгрии и четыре больших орудия. Потом всех нас построили перед городскими воротами, и нас смотрел сам Маршал Князь. Мы поклялись ему до конца исполнить свой долг перед нашей родиной. Маршал остался очень доволен смотром. Вскоре мы выступили в поход на Милан под предводительством полковника Ланца. Поход проходил вполне спокойно, хотя и не так беспечно, как раньше. Теперь мы постоянно высылали во все стороны отряды рейтаров и лёгкой кавалерии для разведки. Шуму и веселья в лагерях на привалах поубавилось (хотя и не слишком заметно), на ночь мы стали выставлять патрули и дозоры (которые частенько мирно спали на своих постах, за что после были сурово биты, да без толку).
Через несколько дней похода нам стало известно, что путь на Милан для нас открыт, но со стороны буйной и вечно враждебной к нам Швейцарии движется сильный отряд. Кроме швейцарцев в нём есть много французской тяжёлой кавалерии – жандармов, а также сильная артиллерия – возможно до 20 пушек. Общая численность врага, возможно, немного превышала наш полк. Если мы будем продолжать идти на Милан, швейцарцы и французы зайдут нам в тыл и отрежут нас от коммуникаций с Империей. Полковник решил идти навстречу швейцарцам и дать им оборонительный бой на какой-нибудь выгодной для нас позиции. Для выбора позиции вперёд был выслан полковой квартирмейстер с полусотней рейтаров.
Этот большой бой состоялся через четыре дня. Мы заняли одну небольшую равнину на опушке леса возле дороги. Лес мы оставили у себя в тылу, дабы обезопасить себя от обходов вражеской кавалерии. Наш правый фланг примыкал к одной деревеньке, в которую мы посадили полсотни аркебузиров и поставили одно из четырёх наших больших орудий. На нашем правом фланге был глубокий овраг, но чтобы упереть в него фланг, нам не хватило людей. Мы построились в линию. Между баталий пикинеров становились отряды аркебузиров человек по сто. Рейтаров полковник поставил на правый фланг, лёгкую венгерскую кавалерию – в резерв. Также в резерве он оставил три роты (больше не хватало людей), в число которых вошла и наша банда. Пушки разместились по центру впереди наших линий. Перед нашими позициями протекал небольшой ручей, который вряд ли бы сильно помешал движению вражеской пехоты, но вполне мог приостановить особо опасную атаку французской тяжёлой кавалерии. Мы знали, что нам будет очень трудно выдержать лобовой удар швейцарцев, которых было больше, чем наших ландскнехтов, поэтому полковник приказал соорудить перед нашим фронтом различные изгороди из всего, что попадалось под руку. Для этого мы разобрали почти все деревянные  постройки деревни, оставив несколько для опоры нашего левого фланга, а также весь день в лесу рубили деревья. Мы также успели насыпать перед фронтом невысокий земляной вал. На большее у нас просто не хватило времени, хотя работали мы почти сутки.
Французы подошли через день на рассвете и встали так: кавалерия (жандармы) расположилась на обоих флангах. Швейцарцы построились в центре большой глубокой колонной, разделённой на три части. Пушки (их было 14) они поставили по флангам, так, чтобы они могли стрелять по нашим ландскнехтам наперекрёст. Первый орудийный выстрел прогремел с вражеской стороны. Это было около семи утра. Наши орудия стали отвечать. Хотя у французов в количестве пушек был значительный перевес, наши орудия имели больший калибр. Правда, одно наше орудие, расположенное в деревне пока не могло стрелять, мешала складка местности. Их ядра сыпали не очень точно, но всё же через час в наших баталиях стали заметны следы их действия. Битва ещё не толком началась, а счёт убитым и раненым уже шёл на сотни. Но наша артиллерия поражала глубокие колонны швейцарцев ещё заметней. В начале девятого утра швейцарцы не выдержали то ли нашей артиллерии, то ли так желали драться, и пошли в наступление на наш центр. Когда они прошли уже половину пути до наших позиций, по ним смогла бить наша пушка, стоящая в деревне. Она присоединилась к артобстрелу, и мы видели, что два раза она производила серьёзный ущерб первой швейцарской колонне. Хорошо работали и наши три центровых орудия. Но мы также ясно видели, что яростные швейцарцы мало, если не сказать вообще не обращают внимания на орудийную пальбу. Они очень быстро шли, скорее даже почти бежали, чтобы быстрее достигнуть наших порядков и начать рукопашный бой, в котором они очень храбры и ловки. Я сразу понял, что швейцарцы – совсем не то, что какие-нибудь мародёры или беглые крестьяне. Дисциплины им явно не хватает, но они те ещё воины. Я обратил также внимание на то, что мало кто из них был в каких-либо доспехах. Почти все они были одеты самым скромным, если не сказать жалким образом. Не лучше, чем простые незажиточные крестьяне. Но их боевой дух, очевидно, исполнял им роль особого прочного доспеха. В общем, я несколько взволновался, как тогда в свой самый первый бой.
Вскоре уже смогли вступить в сражение наши меткие аркебузиры. Они дали первый дружный залп, когда швейцарцы подошли к нам на расстояние около двухсот шагов. Потом стали стрелять по готовности, то есть беспорядочно. Не успели они выстрелить и трёх раз, как швейцарцы яростно навалились на наши центровые баталии. Наши пушки уже не могли по ним стрелять, но ещё могли это делать аркебузиры. Они почти в упор палили по флангам швейцарской колонны, которая не могла продвинуться и прорвать наши ряды, потому как не могла преодолеть небольшой вал и изгородь. Наши ландскнехты понимали, что если они не удержат это небольшое укрепление, их уже ничто не спасёт от разгрома. Потому они не отступали от «заборчика», (которым только домашних свиней удерживать), ни на шаг. И надо сказать, нашим доблестным ландскнехтам это хорошо удавалось. Первая швейцарская колонна таяла на глазах, хоть и дралась великолепно.
Вскоре к ней на помощь подошла свежая вторая колонна. Наши передовые капитаны стали просить у полковника подкреплений, боясь прорыва фронта. Полковник отвечал, что если сейчас отдаст им все свои небольшие резервы, то через час или даже меньше, ему уже нечем будет крыть третью швейцарскую колонну, а также сильную французскую конницу. Дело начинало приобретать скверный оборотец. Нам нужно было что-то предпринимать. И полковник дал команду рейтарам атаковать левый фланг французов, то есть их жандармов. Рейтары немедленно бросились в лобовую атаку плотным глубоким строем. Жандармы заметили это движение и понеслись им на встречу. Все, кто мог, стали наблюдать за этим столкновением, которое могло решить исход битвы.
Наши рейтары имели каждый в среднем по четыре прекрасных больших пистолета с очень надёжными колесцовыми спусковыми замками. Они начали палить в тяжёлых рыцарей, когда до тех оставалось расстояние чуть больше длины двух-трёх копий. Ряды рейтаров и жандармов быстро смешались, и в клубах пыли уже ничего стало не понятно. Но вскоре стало видно, что наши рейтары одолели гордых рыцарей. Хоть и доспех, и лошади наши сильно уступали французским, но наши страшные пистоли, если их использовали в упор или почти в упор, хорошо пробивали лучшие в мире латы! Мы увидели, что рыцари не выдержали этого расстрела, совсем потеряли боевой порядок и погнали своих огромных закованных в броню коней, кто куда. Рейтары их преследовали, стараясь поразить лёгкими мечами с узкими лезвиями (не могу сказать, чтобы сильно успешно они тогда ими действовали).
Рейтары продолжали свою атаку и уже, видимо собрались захватить французские пушки фланговым наскоком, но им на встречу вышла резервная баталия швейцарцев. Пистоли рейтаров были уже разряжены, а биться лёгкими мечами с умелыми швейцарцами и их длинными пиками они не пожелали, потому стали отступать к нашим позициям, впрочем, вполне стройно. Швейцарцы же продолжали своё наступление, метя теперь в наш оголённый правый фланг. В это же время мы заметили, что второй отряд жандармов не смог больше оставаться в стороне от сражения и двинулся на деревеньку, где мы оставили лишь полсотни аркебузиров и одно орудие.
Наш полковник, глядя на это, недовольно сморщил лицо и отдал приказ одной роте (нашей) идти и отстоять деревню, а двум оставшимся – попытаться обойти наступающую на наш правый фланг швейцарскую колонну и ударить ей самой в её левый фланг, когда она завяжет бой с нашими линиями. Таким образом, с обеих сторон в сражение были введены все силы, если не считать нашего маленького отряда лёгкой венгерской кавалерии, которые остались возле полковника его крайним средством. Сражение переходило в фазу критического момента.

Димо
И ты уже с литераторами? Я начинаю подумывать снова взяться за клаву.

Мы быстрым маршем достигли деревни менее чем через четверть часа. Там мы обнаружили почти полную победу жандармов. Правда, некоторые наши аркебузиры спрятались в домишках и успешно стреляли из окон, но большая часть деревеньки (лучше сказать, хуторка) уже горела, а наше орудие находилось в руках неприятия. Наш отважный капитан храбро повёл нас по главной улице этой деревни прямо на жандармов. Мы выстроились так, что занимали улицу на всю ширину и могли не опасаться за фланги и тыл. Тяжёлые рыцари почти не могли двигаться и почти не причиняли нам потерь. Мы же их довольно успешно стаскивали с коней разными крюками и петлями на палках («рассёдлывателями», как их в шутку называли) и добивали, «вскрывали» и «разделывали» уже на земле. Всё же французам удалось сначала отступить и перестроиться, а после произвести на наши ряды жестокую лобовую атаку, которая причинила нам большие потери. Но и сами рыцари от неё пострадали так, что решили оставить деревню, бросить захваченное ранее орудие и ретироваться беспорядочно в сторону своих позиций.
Мы торжествовали победу и одновременно оплакивали нашего героического капитана. На него налетел жандарм на огромном полностью бронированном коне и просто придавил славного ландскнехта, когда коня поразили в брюхо наши стойкие алебардьеры. Капитана отнесли в ближайший дом, где он вскоре скончался, но он ещё успел увидеть беспорядочное отступление гордых рыцарей с наших позиций. Он умер с безмятежной улыбкой, очень гордясь нашей славной победой. Теперь всех на больше всего беспокоило то, как развивалась битва в центре и на нашем правом фланге. С деревеньки  поле боя просматривалось очень хорошо, но то, что мы увидели, нас привело в большое беспокойство, если не сказать, смятение. Мы видели, что наш правый фланг, на который полковник отправил две резервные роты, ещё держится, сражаясь с превосходящими силами швейцарской пехоты, но наш центр был  уже прорван!
Мы видели, как силы второй швейцарской колонны (первая их колонна была полностью нами уничтожена) перевалили через наше импровизированное полевое укрепление и, повернув налево, идут на соединение со своей третьей колонной, попутно круша наши линии непрерывным фланговым ударом. Мы увидели, что венгры повернули своих коней в пёстрых попонах и, сверкая своими парадными нарядами, помахивая пышными перьями своих помпезных шапочек, постыдно бежали с поля боя. Наш полковник отступать не пожелал и со своей личной охраной (двумя десятками тяжёлых мечников) бросился в самую гущу жестокого боя, где вскоре геройски погиб со всей своей личной гвардией.
Рейтары тоже было решились на атаку и, подскакав к швейцарцам, произвели по ним несколько залпов. Но, увидев, что на них несётся отряд жандармов (вероятно, это были те, кого они и мы ранее разбили, видимо, им всё же удалось собраться, перестроиться и устроить ещё одну атаку), наши рейтары тоже покинули поле боя. Я уверен, если бы с нами был наш доблестный капитан, он бы построил нас в боевой порядок и повёл на швейцарцев, дабы, если уж не победить их, то хоть геройски погибнуть вместе с другими нашими братьями. Но капитана с нами уже не было. Командование ротой принял лейтенант, который, оценив ситуацию, принял решение отступить. Так наша рота покрыла себя никогда не смываемым позором.
Мы не стали досматривать ужасный для нас конец сражения и молча потянулись к дороге, ведшей в Империю. Мы знали, что утомлённый и сильно потрёпанный враг вряд ли станет нас преследовать, потому сильно не торопились, сохраняя некое подобие боевого строя. Мы шли без привала остаток дня и всю ночь, пока не достигли первого небольшого городка, где стоял имперский гарнизон (не более двух рот). Наш обоз мы догнали по пути. Он покинул тыловой лагерь, когда увидел бегство венгров. С обозом шли и наши рейтары. Все были очень подавлены. Нашего геройского капитана мы вынесли с поля боя и с почестями похоронили на опушке леса возле дороги.
Мы сильно переживали, что не смогли выполнить свой боевой долг и покрыли себя не только бесславием поражения, но и позором отступления с поля боя. Когда в городок, где мы остановились, подходили выжившие небольшие группы из тех, кто дрался до конца, мы не могли смотреть им в глаза. Через несколько дней в городке собралось до полутора тысяч наших однополчан, почти все они были ранены и многие вскоре умирали. Со дня на день мы ожидали, что швейцарцы подойдут и к этому городку, и были готовы в любой момент бежать дальше, всё глубже в Империю, ибо никакого боевого духа у нас сейчас не было.
Но вскоре мы узнали, что всё не так уж и плохо. Хоть наш полк разгромлен и почти полностью уничтожен, из Империи к Милану движется ещё один, ещё более мощный отряд ландскнехтов. А швейцарцы, потерявшие больше половины своих людей, решили вернуться в свои дикие горные кантоны, в свои осиные ульи, сославшись на то, что якобы их горячо любимой родине вдруг стала угрожать опасность вторжения. Французам, (число которых мы тоже сильно поубавили), ничего не оставалось, как также развернуться и идти в свою жалкую Францию. Они даже бросили в каком-то селении всю свою артиллерию, так как опасались внезапной атаки нашей кавалерии. Они хотели поскорее покинуть эти гиблые для них края.
Вскоре в наш городок прибыл новый полк ландскнехтов из Империи. Полковник – начальник нового отряда – велел  собрать всех оставшихся в живых участников неудачного сражения для произведения смотра и принятия решения по нашей дальнейшей судьбе. Больше всего наша рота боялась расформирования. Это был бы самый ужасный конец нашей банды. Но пока полковник раздумывал, пришли вести из Милана. Нам стало известно, что французский гарнизон его уже оставил, город снова стал частью Священной Империи, и что французский король трусливо просит мира у нашего милостивого Императора (уж в который раз). Стало очевидно, что, хоть мы и проиграли битву, нам удалось сбить наглую спесь французов и заставить их унижаться и просить мира (уж в который раз). Узнав об этом, полковник заметно повеселел и велел нашей роте отправляться в нашу родную провинцию Кёльн на отдых и пополнение, ибо дело шло к тому, что внезапно возгоревшаяся было война, также внезапно собралась погаснуть (отчасти усилиями и ценой гибели нашего полка). 
Нашу роту не расформировали, но наложили на неё штраф в размере полугодового жалования. Нам зачли наше геройство в отбивание у жандармов деревни, учли и то, что рота лишилась своего доблестного предводителя, и тот момент, что, отступая, наша банда уже и  переменить исход сражения не могла. Можно сказать, что нам повезло. Но Полковник лишил всех званий нашего старшего лейтенанта, который дал приказ об отступлении. Лейтенанту вовсе запретили служить ландскнехтом, хоть и не запретили ему жить в пределах Империи. Он в тот же день собрал свои немногие пожитки и выехал из лагеря, больше я о нём ничего не слышал.
Это разгромное наше поражение имело ещё одно значение уже лично для меня. Так как я себя вёл геройски и стойко, а также по причине гибели многих наших старших и младших командиров, мне предложили занять место капрала, на что я без всяких раздумий дал согласие. Мне назначили двойное жалование и поручили впредь обучать новобранцев основным приёмам нашего ремесла. Это конечно далеко ещё от звания Капитана и даже лейтенанта,  и даже до  старшины мне ещё целых две ступени, но мои заслуги и доблесть уже признаны и по достоинству оценены. Так я менее чем за полтора года службы, стал уже командиром ландскнехтов – самых лучших и самых храбрых солдат в мире.

продолжение, быть может, последует…

В истории нас запомнят как литературное сообщество, начавшее с компьютерных игр...

Красава, пиши дальше.

Интересно написано, порадовало описание быта роты ландскнехтов (где-то читал, что в 30-летнюю войну на 1000 человек бойцов при полку бывало по 3000 некомбатантов)
В описании большого боя смущают только сотни убитых и раненых от стрельбы несчастных 14-ти орудий в течение часа.
А это по какому-то моду (типа TEATRC или 17th Age) или просто навеяно ими? Хотя, судя по характеру сражения, я б сказал, что даже больше MTW2

с боевыми потерями, как водиццо, мы "немного преувеличили" =)
попались, значит сократим =)

а по моду это будущему =)

Хехе, с почином!
Прочитал только первую главу, дальше влом. Многабукаф. Но ничего так, съедобно, в ватерклозет не тянет, как от некоторых вещей некоторых авторов. Пиши дальше!=)

Определенно стоит браться за творчество.
Димо

Мне понравилось

Ну, тогда:
"подвиг аркебузиров в безымянной деревеньке":
http://www.flickr.com/photos/racaire/2076953732/sizes/l/in/set-72157603342215251/
http://www.flickr.com/photos/racaire/2076166093/sizes/l/in/set-72157603342215251/

dap,
спасибище за эдакую красотищу =)
обязательно отмоделю и затектсурю этих героев =)
(далее смущённо: а ещё есь?)

(далее смущённо: а ещё есь?)

С того же ресурса:
http://www.flickr.com/photos/racaire/sets/72157603342215251/
http://www.flickr.com/photos/racaire/sets/72157611406774749/
И вообще коллекции этой дамы: http://www.flickr.com/photos/racaire/collections/72157602008704784/

Коллекции этого товарища - внутри разбито по периодам: http://www.flickr.com/photos/roelipilami/collections/ , в т.ч. много на "топичный" 16 век.

Позже еще сброшу.

Вот галереи:
http://www.wga.hu/index1.html
http://www.artcyclopedia.com/
http://www.kb.nl/galerie/100hoogtepunten/thematisch-en.html

Ищете по периодам. Можно по авторам - на начало-середину 16 века подойдт Дюрер, Брейгель-старший, Гольбейн-младший - там не только (и не столько) доспехи, как одежда, всякие мелочи того времени.

Гравюры с ландскнехтами: http://www.st-max.org/images-people.htm

Поищите в Гугле по "landsknecht woodcuts" - наверное, еще накопаете гравюр.

Экая глупость. Пришел в город грязный оборвыш и ему доверили целое стадо ? Любой не-имбицил принял бы этого бедолагу за пройдоху и послал бы куда подальше (если не хуже)

Ezekil,
ты не подумал, что эта сказочка про игрушку МиБ? =)
грабители, коровки, гильдмастер, отобраный каравай...
потеря скорости передвижения по карте, когда мораль нулевая и нет провианта...
ничо не напоминает? =)
у тебя претензии лично ко мне или сразу к Армаану? =)

dap,
!!!!!!!!!!!!!!!!!!

Ezekil,
ты не подумал, что эта сказочка про игрушку МиБ? =)
грабители, коровки, гильдмастер, отобраный каравай...

Кстати, согласен с предыдущим оратором. Можно было для бОльшего переплетения нашей и МиБовской реальности написать, что оборванцу доверили "работу – перегнать небольшое стадо в соседний городок" не самостоятельно, а, скажем, помочь пастухам-перегонщикам (серьезную охрану не нанимали - целевой городок-то рядом). Пастухи при появлении бандитос-гангстеритос разбежались, а ГГ не одуплился и был наказан "с видимым удовольствием"
Вроде и более реально, и по МиБ-овски (невыполненный квест, отобраннное стадо).

я этот эпизод увидел несколько иначе, так: пришёл профессиональный деревенский пастух в город (он ведь ещё накануне пас сельское стадо) и попросил подходящей работы у гильдмастера. тот, узнав, кто этот парень, сжалился над его горем и предложил ему профильную работу - взять хворостину и перегнать пяток коровок в соседний городок на тамошний мясокомбинат. то есть выполнить функцию пастуха с хворостиной, а не стража-караванщика.
неужели эту пастушью работу в средневековье исполняли наёмные солдаты?
а если есть шанс нападения крупной банды дезертиров - профессиональных солдат разбитой армии, что, гнать тогда 10-20 коров силами всего гарнизона Кёльна?
это рентабельно?
и я не представляю гордого жандарма и даже бравого ландскнехта, идущего с алебардой за стадом коров =)
пипец картина маслом =)

будь я на месте гильдмастера, я бы сделал так, как у меня он и поступил: нанимал бы сельских пастушков за кусок каравая с кружкой пива и вручал бы им по пять коров.
и пусть идут. если на него нападёт шайка гопников, или сам он окажеццо уродом - не велика потеря. тогда нанять нескольких охотников за головами, дабы они разыскали гопников и приподали урок им и всем другим.

такой ведь квест имеецо в МВ - замочить сначала несколько банд, орудующих возле города, а потом перебить членов особо опасной ОПГ "Чёрная кошка". этот квест я собираюсь обыграть в следующих главах, когда ГГ будет снова на мели и вынужден опять идти к тому же гильдмастеру (и снова ему не повезёт =)) а потом - снова и снова =).

такая вот логика =)
видимо, придёццо это в тексте несколько раскрыть =)

А когда продолжение будет?

dap,
=)))))
а эту прелесть где выкачали?
по Вашим ссылкам сидел целый вечер, пока на выжал их всё =)

если первые части, которые я здесь выложил,
были написаны во время обеденного перерыва на работе
и без всякого редактирования выложены в тот же вечер,
"продолжение" движеццо медленней, с одновременной вычиткой и, хоть минимальным, но всё же контролированием графоманского потока =)

вчера вечером награфоманил ещё столько же, сколько выкладывал в первый раз,
но для смыслового завершения новой части нужно раскрыть ещё несколько пунктов,
- надеюсь сёня вечером.
и сразу выложу, пусть с ляпами и апшипками =)

а эту прелесть где выкачали?

Кажется, из Оспрея "Ландскнехты", хотя не уверен. Просто сохранил себе картинку с этими двумя ландскнехтами в зимнем прикиде, т.к. тоже очень понравилась.

3.

Продолжение похождений весёлого и славного ландскнехта, которого звали Абрахам.

ИДИОТ!!! КУДА ТЫ ПРЁШЬ?!!
ТЕБЕ БЫ КОРОВ ХВОРОСТИНОЙ В КЁЛЬН ГОНЯТЬ, А НЕ ПИКОЙ РАБОТАТЬ!
И откуда берутся эти кретины?! Ну как они шагают?! Вы только поглядите на него! Поглядите на эту тупую сельскую рожу! Сразу видать, только вчера пас своё чёртово деревенское стадо! И зачем только гер гауптман таких кретинов принимает в нашу доблестную Команду?! Нет, я ничего не имею против нашего капитана, но как можно из этих дуболомов сделать приличных солдат для нашего Государя? Да мне проще их всех выгнать взашей и просить гер гауптмана принять других, нормальных парней из города! А ещё лучше – дождаться совершеннолетия сыновей наших доблестных ландскнехтов, которые уже с первых дней жизни здесь, в нашем лагере, можно сказать, несут боевую службу! Благо, это пополнение к нам почти ежедневно прибывает. Своему первенцу – Ульриху я заказал настоящий костюм ландскнехта, когда ему исполнился год! И маленькой деревянной алебардой он учится владеть с тех пор, как научился владеть собственными руками! Я уверен, когда ему исполнится два, он будет знать службу солдата отечества лучше, чем вся эта тупая деревенщина! А эти сельские тугодумы меня точно под землю загонят! Нет, не они меня! Это я их туда загоню, где их сам чёрт тренировать будет!
- Всё! Пошли отсюда! Вон с моего плаца! По этой площади шествуют герои! А таким кретинам как вы, здесь не место! Это говорю вам я – капрал Абрахам!

Кстати о наших детях. Бароны всегда гордились своими большими познаниями и опытом в военном деле. Ведь они же учатся драться на мечах и своему излюбленному конному бою почти с пелёнок. А я вам вот что скажу: наши собственные дети, дети лучших солдат Империи тоже теперь учатся войне прямо с пелёнок! А значит это то, что они ничем не хуже сыновей баронов и рыцарей. И я лично видел, как под Миланом эти самые рыцари бежали без оглядки от наших пик и алебард! И я лично свалил с лошади одного такого «кавалериста с пелёнок». А значит это то, что мой Ульрих, мой сын, который родился в день нашего поражения, (которое потом обернулось нашей победой), которого  я назвал в честь геройски павшего в тот же день самого храброго и самого доброго человека, которого я знал, - в честь нашего капитана Ульриха – это значит то, что мой сын – сын ландскнехта – не только не хуже, а он даже лучше любого дворянского сынка! И я точно знаю, что наступит день, когда ландскнехты  своей славой навсегда затмят былую славу баронов!

Говорят, не так давно 50 рыцарей – это была сокрушительная сила по меркам всей Европы! А сотню рыцарей могли остановить только другие сто таких же рыцарей. Или хороший, крепкий зАмок. А вот в недавнем миланском сражении наша рота, насчитывавшая тогда едва ли больше трёх сотен копейщиков, алебардьеров и аркебузиров, прогнала из деревни или уничтожила гораздо больше, чем полсотни отлично вооружённых жандармов, которых называют лучшей конницей мира. Правда, дрались мы с ними на тесных улочках, где им было невозможно нас обойти или хотя бы как следует разогнать своих огромных коней. Но факт – мы их одолели! Полагаю, что три сотни ландскнехтов при поддержке нескольких десятков аркебузиров вполне могут одолеть полсотни жандармов и на открытой местности, если с умом подберут место для боя, а командовать ими будет добрый капитан, такой, каков был наш храбрый Ульрих.

Эх, скорее бы повышение. Я уже давно готов стать хорошим сержантом и больше никогда не иметь дел с этими ужасными новобранцами! Гер капитан мне на днях сказал, что мой счастливый час уже близок. Сержант Хейнц в прошлом деле (другом, не миланском) какое-то время один  держал весь наш левый фланг. Он молча стоял и так работал алебардой, что ни один чёртов еретик-лютеранин не мог ничего с ним поделать. А когда мы, наконец, заметили, что все его ребята уже давно машут не пиками, а, скорее, жердями, и пришли к ним на помощь, дружище Хейнц уже успел лишиться глаза, а на его руках уже почти не осталось никакого мяса. Скоро дружище Хейнца ждёт заслуженный почтенный и вполне обеспеченный покой, а меня его солидная должность.

Хейнц не такой простак, каким может показаться на первый взгляд. Поэтому он и дослужился до такого уважаемого чина. Нет, ну, конечно, и храбрости ему не занимать. Но и ум у него не дюжий. Полагаю, он сумел скопить не одну сотню гульденов, хоть и кутил наравне со всеми. Говорят, все ландскнехты живут одним днём. И это сущая правда. Мы за год зарабатываем столько, сколько какой-нибудь пугливый ремесленник или селянин за всю свою глупую жизнь. Правда, мало кто из ландскнехтов может похвастаться, что участвовал в серьёзных военных кампаниях год или более, и при этом выжил и не стал калекой. Обычно, крупные Компании – роты ландскнехтов создаются как раз для таких вот активных боевых действий, и каждый свой гульден нашему брату приходится отрабатывать своей кровью или самой жизнью.

Мы много зарабатываем, но мы много и тратим. Хорошая еда, хорошая одежда и достойные развлечения стоят в наше время не дёшево. Но, в отличие от многих, у Хайнца две головы – одна (которая вечно пьяная) – находится на плечах его, а вторая – на плечах его тихони фрау Евы. Моя Гретка, конечно, посимпатичней будет, но Ева – та ещё хозяйка.

Короче, за спокойную и обеспеченную старость Хейнца я полностью спокоен. Хотя по нему не скажешь, что он больно рад покидать нашу Компанию. Он бы и хотел остаться в Лагере до конца своих дней, но денег он своими «голыми» руками здесь больше не заработает, а проигрывать и пропивать нажитое геройским трудом Ева ему не даст. Полагаю, большую часть своих денег Хейнц и не видит. Иначе б имел не одну фрау, а двух, или даже трёх, да и тех бы частенько оставлял, чтобы прогуляться до полковых девок. Зато полагаю, что Хейнцу, когда он выйдет в отставку, не придётся просить подаяние, а будет он сидеть на красивой скамеечке перед красивым собственным домиком, как порядочный бюргер. И дай ему Бог долгих и спокойных лет! Капитан мне сообщил, что контракт Хейнца закончится в следующем месяце, так что я уже сплю и вижу как сдам этих чёртовых юных кретинов какому-нибудь очередному молодому капралу.

Кстати, кого же наш гауптман назначит на эту почётную должность? Наверное, Манга.  Он молодец и в прошлом деле был герой. Меня самого произвели в капралы за геройство в том миланском деле. Или Матиса. Да, скорее, Матиса. У него голос громче. И лицо посвирепее. Всё это ему очень пригодится.
Стольких замечательных солдат мы потеряли в начале года...
Разве заменят их эти олухи?

Вообще, я бы не сказал, что второй год моей службы прошёл так удачно и безмятежно, как первый. После нашего поражения и позорного бегства из под стен Милана, рота отправилась на отдых и пополнение в родную провинцию. Как потом мне стало известно, мы очень легко отделались от этого нашего позора. Не редки случаи, что за бегство с поля боя ландскнехтов могут вообще расстрелять или даже повесить. Полагаю, если бы швейцарцы тогда не ушли в свои кантоны, а дошли до Милана, и война приняла бы для Империи очень дурной оборот, нам бы не поздоровилось. В общем, брели мы по дорогам, не встречая на этот раз повсеместно такого радушного приёма, какой получали, отправляясь на войну (видно нежелательные вести распространяются по свету ещё быстрее, чем желательные). Мы были преисполнены тоски и досады. Роту нашу вёл фельдфебель, так как капитан наш геройски погиб, его заместитель был разжалован, а второй – младший лейтенант (тот самый, который когда-то принял меня на службу) также погиб вместе с нашим добрым командиром.

Репутация наша была загублена, и мы не удивились бы, получив по прибытии домой известие, что контракт с нашей бандой продлён не будет. Тут ещё видите ли какое дело. Как мне объяснили старшие друзья, наш Государь заключает контракт всегда только с достойными кондотьерами – отлично зарекомендовавшими себя вожаками - которым  вполне может доверять. Обычно эти кондотьеры в течение многих лет и славных кампаний показали себя чрезвычайно храбрыми, а также разумными командирами, и имеют ранг не ниже полковника. Император, или Принц, или Маршал, или кто-либо из высших государственных мужей заключают контракт с таким кондотьером, во всех деталях оговаривая период, оплату и прочие стороны. После этого, нанятый полководец подбирает себе достойных капитанов, которым перепоручает наем хороших солдат в разных провинциях. Потом сформированные в разных частях Империи роты собираются в установленный срок и в установленном месте, где Полковник делает им смотр, и уже после этого составляется план похода и этот поход начинается. То есть, если рота лишилась своего «отца» - то есть Капитана, с которым заключал контракт Полковник, если также погибли заместители капитана – лейтенанты, то такая рота уже и ротой считаться иногда не может.

У нас было два варианта дальнейшей судьбы: либо по пришествию домой мы получим нового капитана, который всех нас примет в свою роту, либо такого капитана мы не получим, и тогда мы будем предоставлены самим себе, и каждый будет вынужден далее пытаться устраивать свою дальнейшую судьбу сам. Тем более что вся рота лишилась своего жалования за полгода.

Так мы всё брели и думали. И наша печаль постепенно перерастала в досаду и озлобленность, ибо впереди нас наверняка не ожидало ничего хорошего. Ни славы, ни денег, ни хороших трофеев этот короткий поход нам не принёс. Впереди – позорное безденежье и позорное же, быть может, забвение. Так, постепенно, в нашей банде начались разговоры о каком-нибудь собственном дельце, которое может нам компенсировать ущерб от этой неудачной кампании. Постепенно эти разговоры перешли в русло планов какого-нибудь бессовестного набега на какой-нибудь сытый и незащищённый городок или хотя бы зажиточную деревню. Так, будучи всего несколько недель назад геройской ротой на службе своей великой родины и своего великого Государя, теперь мы быстро катились к положению обычных бандитов-мародёров, которых ранее много раз сами же истребляли. Но мы считали, что другого выхода у нас просто нет. Так сложилась наша судьба, думали мы.

Оставалось решить, куда нам направиться и где относительно безопасно поживиться. И тут наш сержант (кстати это был как раз Хейнц) на одном из ротных советов подал замечательную идею: а не пройти ли нам через какую-нибудь провинцию, где проживают еретики? Как известно, чуть не половина нашей Империи уже давно отпала от истинной христианской веры, поддавшись на нелепые бредни какого-то спятившего попа (а именно – некоего Лютера). И сам наш Государь неоднократно ходил настоящим военным походом на этих нечестивцев, дабы, если уже и не переубедить их вернуться в лоно истинной Церкви (что вряд ли), то хоть бы приструнить их, не дозволить этой еретической пакости поражать другие, добрые и верные провинции и княжества. И, думали мы, ежели наша рота, выполняя приказ Полковника, пойдёт домой, но несколько «отклонится» от самого короткого маршрута и «проведает» какой-нибудь мятежный городок, населённый еретиками, спросу с нас, если таковой вообще будет, будет несоизмеримо меньше, ежели б нам вздумалось «поворошить» какой-нибудь мирный и верный Государю Императору и Его Святейшеству Папе католический городок.
   
Идея эта нам так понравилась, что мы предложили Хайнцу стать на время данного похода функции нашим вожаком. В этом нас поддержал даже ротный фельдфебель, который был ранен, и старался держаться несколько особняком от наших двусмысленных или, вернее сказать, вовсе разбойничьих планов. Мы единогласно приняли план, и в какой-то момент свернули с прямой дороги в одну соседнюю провинцию (название которой я сейчас не могу сообщить). По этой протестантской провинции мы некоторое время шли, не предпринимая никаких враждебных действий. Мы только смотрели и слушали, выискивая себе подходящий «кусок» - то есть трофей. Встречали же нас местные жители уже тогда с некоторым удивлением, граничащим с прямым подозрением. И действительно, что могли подумать добропорядочные бюргеры (хоть и еретических убеждений), когда видели полторы сотни вооружённых солдат, шагающих по мирной провинции вглубь Империи, при этом, с ними даже не было офицеров. А не мародёры ли они? А не дезертиры ли?
      
Вскоре мы решили окончательно рассеять их сомнения на наш счёт. Но сделать это максимально тихо и для нас безопасно. Мы встали на несколько дней лагерем возле одного симпатичного городка и ежедневно отправляли в него небольшие команды, якобы для пополнения провианта и поиска подходящих женщин, которые согласятся провести в нашем обществе некоторое время. Дело в том, что свой табор с жёнами и детьми мы в какой-то момент с небольшим сопровождением отправили домой, сказав, что прибудем вскоре, или же вовсе нагоним по дороге. Так вот, кроме решения наших продовольственных и других хозяйственных вопросов, наши ребята, которые ежедневно отправлялись в этот городок, должны были присматриваться к этому «куску» - сможем ли мы его безопасно проглотить, и насколько это может быть нам выгодно.
Через несколько дней мы посовещались и решили, что уже готовы совершить наше дельце именно здесь, в этом городке. Здесь не было никаких вооруженных сил, кроме стражи у здания городского магистрата, жители же были все одеты опрятно и  зажиточно, а в лавках было много разного товара. В общем, это то, что нам надо, решили мы. Как-то поутру мы отправили в этот городок наших «парламентёров». В этой роле выступил лично наш предводитель, сопровождать которого решились  десять ландскнехтов. Двое из них были вооружены чудовищных размеров фламбергами, четверо – огромными алебардами, ещё четверо – заряженными аркебузами с зажжёнными фитилями. Сам сержант-предводитель имел при себе большой одноручный меч и красивый колесцовый пистолет, который роте остался на память от нашего храброго Капитана. Все «парламентёры» надели хорошие боевые латы и каски.

Этот небольшой отрядец пришёл к крыльцу магистрата, и сержант сообщил страже, что желает говорить с бургомистром об одном важно деле. Городская стража с беспокойством оглядела одиннадцать  очень воинственного вида головорезов и впустила сержанта в мэрию. На требование стражи к сержанту оставить ей оружие, тот ответил лишь ухмылкой. Всем своим видом ландскнехты давали понять горожанам, что их намерения самые серьёзные и шутить с ними не стоит. Да горожане и сами это хорошо понимали.

Хайнц зашёл в приёмную бургомистра, представился старшим лейтенантом и заместителем командира роты и достаточно вежливо и спокойно изложил своё «дело». Он сообщил бургомистру, что его рота имеет приказ уничтожения одного особо опасного отряда бунтовщиков, который натворил много бед порядочным католикам из соседней провинции. У нас якобы имеется информация, что этот отряд состоит из жителей данного городка. У нас есть также инструкция, что ежели нам не удастся застать этот отряд в городе, мы должны проучить как следует сам город, чтобы восстановить справедливость и преподать урок другим городам.

Бургомистр внимательно выслушал наглого сержанта и ответил ему так: бургомистр считает, что всё, сказанное ему – полнейшая и невообразимая чушь. Он требует немедленной аудиенции с самим Капитаном, ежели таковой вообще у сей банды имеется. В противном случае он немедленно отправит гонца с запросом в штаб округа и не сомневается, что штаб в сей же день вышлет в город сотню рейтаров и полномочного командира проверить документы у нашей подозрительной компании. Говорил он всё это вполне спокойно, но очень твёрдо и уверенно.

Хайнц же после некоторой паузы отвечал бургомистру так: он оценил выдержку и проницательность городского главы, и, в общем, согласен со всем, что только что услышал. Но, в свою очередь, не менее готов идти до конца и получить от этого города то, что для себя уже давно решил, а именно – 1000 гульденов контрибуции. В противном случае его войска немедленно войдут в город, причиняя его жителям множество всяких неприятностей и возьмут различных трофеев на гораздо большую сумму. После чего преспокойно пойдут себе дальше. А что до рейтаров, то он, в свою очередь, считает их также блефом бургомистра. По нашим сведениям, в данный момент никаких серьёзных отрядов в этой провинции нет. Нами проведена вся необходимая на этот счёт разведка, и нас, как мальчиков таким способом не проведёшь и не напугаешь.

На этот раз взял паузу и призадумался уже бургомистр. Он некоторое время смотрел в самые глаза нашего сержанта, вероятно, пытаясь угадать, кто сейчас из них больше блефует, и чего можно ожидать от этого субъекта. Потом походил по своему хорошо обставленному и уютному кабинету и заговорил так: бургомистр склонен согласиться с тем, что ему предлагает визитёр. Но 1000 гульденов – это очень значительная сумма для города. Если он выдаст её первому пришедшему в его кабинет только лишь по своему усмотрению, он гарантированно лишится своей почтенной должности. Соответственно ему требуется некоторое время, чтобы собрать магистрат и решить этот вопрос общим мнением. Он не сомневается, что совет предпочтёт согласиться с требованиями ландскнехтов и откупится от них во избежании различных проблем. Для того чтобы собрать совет и всё это порешать, бургомистру необходим день, а возможно, два.
На это сержант, заподозривший, что бургомистр лишь пытается заполучить для себя время, чтобы организовать ландскнехтам какую-нибудь пакость, твёрдо сказал, что никакие обсуждения и торги здесь не уместны, что, ежели он в течение часа не получит от города 1000 гульденов, он отдаст приказ о штурме.

Бургомистр после этих слов вскочил с кресла, долго ходил по своему кабинету, иногда вытирая свой лоб замечательным фламандским кружевным платком. Потом снова сел на свой огромный стул, (обтянутый первосортной телячьей кожей), и продолжил переговоры так: бургомистр не желает подвергать своих горожан притеснениям и насилию, потому возьмёт на себя всю ответственность и выдаст господам ландскнехтам деньги. Но такой серьёзно суммы в городской казне сейчас попросту нет, так как совсем недавно, город заплатил один крупный военный налог самому Императору, а сбор налогов с цехов начнётся ещё не скоро. Он может собрать необходимую сумму, если поговорит с главами цехов, но на это также необходимо время. С другой стороны, в сейфе магистрата сейчас имеется что-то около семисот гульденов, и если такая «контрибуция» устроит уважаемого господина лейтенанта, то он её получит немедленно.
Наш сержант предположил, что с ним попросту торгуются, и очень этим возмутился. Он встал со своего стула и довольно резко произнёс, что сейчас же удаляется в свой лагерь, и если через час ландскнехты не получат пустяковой для такого зажиточного города суммы в 1000 гульденов, он лично возглавит штурм и лично ещё раз встретится с бургомистром, но уже не будет с ним так вежлив. С тем наш «старший лейтенант» удалился.

Хайнц прибыл в наш лагерь и всё нам детально рассказал. Мы начали сбор и подготовку к штурму. Мы нисколько не сомневались, что через час получим свои деньги. А все наши активные приготовления должны были побудить трусливых бюргеров принять единственно правильное для них решение. Как мы и ожидали, менее чем через час, в наш лагерь явился парламентёр из осаждённого города. Им был какой-то вооружённый до зубов неимоверно толстый бюргер, вероятно, начальник городской стражи, а с ним ещё двое плохоньких солдат – вероятно, из цеховой милиции. Он передал нам увесистый кошелёк с золотом и передал слова бургомистра о том, что нам рекомендуется немедленно сворачивать наш разбойничий лагерь и максимально спешно покидать эту провинцию, так как уже час назад бургомистр отправил гонца в ближайший замок, располагающий сильным гарнизоном с просьбой перехватить и уничтожить нашу зловредную шайку.

Этим словам посыльного мы склонны были скорее верить, чем не верить, потому последовали совету бургомистра со всей возможной поспешностью, правда, заботясь также и о том, чтоб не показывать себя трусливыми беглецами. То есть выступили мы от города уже после обеда, построившись в ровные походные колонны. Дабы сбить с толку преследователей, если таковые будут, мы направились от этого города не на северо-восток, как нам было нужно, а на юго-восток. Мы сделали быстрый переход без остановки на ночлег и так дошли до одного соседнего городка. Тогда мы встали на отдых и отправили небольшой отряд в город для закупки продуктов. Там наши ребята по возможности больше говорили о том, что наша рота идёт в Италию, и спрашивали самый удобный маршрут. Мы переночевали возле этого городка, не пригласив в свой лагерь городских продажных девок, как это обычно происходит на таких остановках, и выступили в путь ещё до рассвета. Горожане не должны были удивиться, не увидав наутро наш отряд. Они могли это расценить как спешный марш-бросок для выполнения какого-нибудь срочного боевого задания.

Такой трюк мы проделали ещё два раза, пока не покинули это чёртово княжество, после чего пошли уже относительно спокойно и нагнали наш табор в двух переходах от родного лагеря. Мы поклялись друг другу «забыть» эту историю, и я не думаю, что кто-то из участников впоследствии о ней где-нибудь вслух вспоминал. На тот раз нам повезло.

продолжение скоро последует =)

Класс :-) Хороший ход с вымогательством. Жизненно описаны торги.
"Фламандский платок", "стул, обтянутый телячьей кожей" - и в деталях все очень неплохо, имхо.

продолжение сказки =)

4.

В лагере всё пошло прежним размеренным чередом. Игры, пьянки с утра, девки. Разница была только в том, что теперь совсем не проводилось военных занятий, так как у нас не было офицеров. Мы кутили, жили одним днём и не думали о своём будущем, просто плыли по течению. Благо, казна роты была полна, жалование мы получали исправно, так что причин для беспокойства у нас не было. Всё было терпимо. Наконец, в какой-то день в наш лагерь прибыл новый капитан. Это был совсем другой капитан, нежели капитан Ульрих. Ульрих был сыном кузнеца, который пошёл служить, так как был в своей семье младшим сыном, и не мог рассчитывать на сносную жизнь в городе. Если бы он не стал профессиональным солдатом, он был бы вынужден с утра до ночи добывать себе средства различным грубым трудом на побегушках у собственных же братьев. Вместо этого глупого труда он выбрал беззаботную жизнь и карьеру ландскнехта. И он добился больших высот в этом деле. Каждый ландскнехт уважал Ульриха, гордился тем, что служит под его началом, и завидовал его лёгкому и героическому уходу из этого суетного мира.  Только настоящие герои, только лучшие люди имеют счастье так расставаться с жизнью.

А наш новый капитан происходит из знатного дворянского рода. Правда, он тоже  - младший сын своего отца. И тоже не мог рассчитывать на беззаботную жизнь. Он также прошёл всю службу честного ландскнехта от простого солдата до уважаемого командира. Он, как и многие другие знатные и не знатные дворне, пришёл к нам в пехоту по основной причине – у него не хватало денег на коня и рыцарское вооружение, чтобы воевать так, как подобает его сословию. Видать, с деньгами у него было вовсе туго, раз он даже рейтаром стать не смог. И вынужден был служить и сражаться плечом к плечу с теми, кто ещё вчера собирал на полях овёс для лошадей его отца.

Наш новый гауптман (а звали его Теодор) сделал нам смотр и остался доволен. Он сказал, что наша банда получила прощение у нашего милостивого Государя, который уверен, что наше отступление с поля боя было досадной ошибкой, которая, он уверен, больше с нами не случится. Он ожидает от нашей знаменитой роты полной реабилитации и новых громких подвигов в ближайшей же кампании. Далее капитан перешёл к разговору о самой кампании. Суть её заключалась в том,  что через четыре месяца мы должны выступить в Инсбрук на большой смотр. Мы присоединимся к имперской армии и будем сражаться против еретиков, предавших нашего милостивого Императора. В течение ближайших месяцев мы должны укомплектовать роту до штатной численности, привести в порядок всю материальную часть и непрерывно заниматься военными тренировками.

Так жизнь в нашем весёлом лагере стала чуть менее весёлая, зато более разнообразная. Каждый день к нам подходило пополнение, каждый день проходили различные занятия и учения. Мне же было предложено совместить мою должность капрала с должностью Двойного солдата. То есть солдата, получающего двойное жалование за то, что он гораздо больше рискует на поле боя, так как сражается не длинной пикой, а относительно короткой алебардой.  Таким образом, моё жалование сразу учетверялось. Четыре гульдена я получал, как солдат; ещё четыре, как капрал, в мирное время обучающий новобранцев; ещё четыре  - за то, что в бою я буду сражаться в первых рядах алебардой; наконец, ещё четыре гульдена – за то, что на войне буду носить трёхчетвертные латы и закрытый бургиньот (несколько менее закрытый, чем кавалерийский). Эти доспехи я получаю немедленно и рассчитываюсь за них, ежемесячно отдавая половину своего жалования Капитану. А когда я за них полностью рассчитаюсь, (это произойдёт через пол года), я буду получать ежемесячно на руки аж 16 гульденов! Кроме того, если я пожелаю в каком-либо сражении стать добровольцем спецподразделения «Потерянный отряд», то есть в числе двух десятков ребят из нашей роты я должен буду совершать «предварительные атаки» на вражеские колонны, дабы прорубить в них бреши для последующего удара наших славных пикинеров, тогда за каждый такой бой я буду получать специальную очень солидную премию, сверх всех ежемесячных мне выплат. Я был вне себя от радости, услышав это предложение Капитана. И немедленно согласился без всяких раздумий. Если мне удастся дотянуть до конца этой кампании с этими проклятыми лютеранами, я обеспечу себя и свою семью до конца дней. А если мне не повезёт – не беда, ведь сейчас мне и терять-то нечего. Моя красавица-жена долго в одиночестве не останется, а мой сын в нашем лагере не будет ни в чём нуждаться, а немного погодя также как его славный отец, возьмёт пику и встанет в строй.

Так я в очередной раз продвинулся по карьерной лестнице к тем заоблачным высотам, которые манят каждого хорошего солдата. Ведь не секрет, что каждый славный солдат мечтает стать полковником, или хотя бы капитаном. И ради этого он пойдёт на любой риск, ввяжется в любое самое гиблое и безнадёжное дельце. Иначе он плохой солдат. Но таких среди ландскнехтов нет.

Теперь военных занятий у меня прибавилось вдвое. Обычно, до обеда я учил новобранцев азам нашего искусства, а после обеда – учился сам. Приёмам ведения боя алебардой и в тяжёлых доспехах меня и ещё нескольких «двойных солдат» обучал лейтенант, который прибыл к нам вместе с новым Гауптманом. Это ещё та работа, скажу я вам. Точно и мощно действовать алебардой, находясь при этом внутри тяжёлого и сильно стесняющего движения панциря – поначалу кажется вообще невыполнимым. И это для меня, почти два года отвоевавшего пикой длиной в шесть добрых шагов. Но тут вот какое дело: большинство пикинеров не нуждаются в доспехах и шлемах, так как находятся глубоко внутри «коробки» (баталии). А их работа сводится всего лишь к монотонному и примитивному выкидыванию пики правой рукой. А левая, согнутая в локте, служит направляющей. Когда мы машем пикой, особенно те, кто находится при этом в глубине формации, мы толком ничего не видим. Тут всё решает численность пик, а точность совсем не обязательна.

Алебардьеру или воину с двуручником выжить и работать куда сложнее. Во-первых, по сравнению с пикинером, ему очень неудобно двигаться. Во-вторых, чтоб выжить, он должен изо всех сил стремиться как можно ближе подойти к пикинерам. Тогда убийственные наконечники пик ему будут уже не опасны. Основная работа двойного солдата начинается тогда, когда он прорвался через эту страшную стену из острых стальных наконечников. Для этого и нужен доспех. Пробить доспех пикой с первого раза невозможно. Самое уязвимое место – лицо и руки. Если тебя поймают в лицо – всё, конец. А грудь, плечи, живот, бёдра защищены очень хорошо. Латы имеют такую продуманную форму с острыми углами и многочисленными рифлёными желобками (которые, говорят, придумал сам «отец ландскнехтов» - император Максимильян) – все эти хитрости заставляют пики и мечи соскальзывать в стороны. Но если по доспеху бить долго бить множеством пик, то на нём появляются сначала вмятины, а потом могут и дыры. Поэтому двойной солдат должен очень стараться выжить при первом контакте с пикинерами. Он должен прикрываться своей алебардой, должен расталкивать несущиеся на него пики в стороны, рваться всё ближе к тем, кто их держит в руках. Если ландскнехт прорвался через наконечники – он молодец. Тогда он может уже сам приниматься за работу – рубить пикинеров, в первую очередь их руки. Но часто пикинеров тоже прикрывают такие же, как и ты, двойные солдаты. И тогда бой между ними проходит особенно ожесточённо, превращаясь в дуэль меж двух стен убийственных пик. Алебарда – самое страшное оружие для лат. Она гораздо страшнее пули, выпущенной почти наугад с дальней дистанции. Мощь алебарды и её опасность для лат не в её топоре, а в специальном шипе, приваренном к топору перпендикулярно. Этот шип сделан специально для боя с латниками и может легко пробить любые известные доспехи.

Моя служба словно началась во второй раз и снова с самого начала. Я потел, как в бане, вся моя шкура истекала кровью, пока к моему телу притирались латы, мои мышцы каждую ночь выли от боли. Меня целый день били тупыми пиками в грудь в руки, иногда доставалось и лицу. Жена каждый вечер смазывала бальзамами мою шкуру, всю в синяках, мозолях и ссадинах, и только по этой причине я не издох уже в первую неделю службы на двойном жаловании. Двойное жалование означает двойную нагрузку и зарабатывается кровью не только в бою, но и на плацу.

Но не только мне одному тяжело =) Как-то раз после обеда я вышел из своего семейного шатерца на какой-то гул. Этот гул иногда даже заглушал дружные залпы наших аркебузиров, которые в данный момент, как я думал, тренировались на стрельбище. Поглядев на стрельбище, аркебузиров я на нём не обнаружил, что было странно. Ещё более я удивился, поглядев на плац. Наши меткие аркебузиры тренировались стрельбе именно там! А у самого края плаца собралась вся свободная от занятий рота и бурно комментировала их упражнения, иногда приглушённо над ними потешаясь. У меня создалось впечатление, что пикинеры и алебардьеры очень желают ржать во всю глотку, но им мешает то, что занятие с аркебузирами сегодня проводит никто иной, как лично сам герр гауптман.

Я подошёл поближе и старался вникнуть, что это за цирк происходит сейчас на нашем плацу. А увидел я действительно нечто забавное. Наши доблестные аркебузиры, вместо того, чтобы совершенствовать свои навыки быстрой перезарядки и точной стрельбы, маршируют какой-то странной глубокой колонной, пытаясь заряжать оружие прямо в процессе ходьбы,  а стреляют они  почти не целясь, просто в направлении ростовых мишеней. Я подошёл к дружищу Хайнцу и поинтересовался, что это за дурдом? Он оскалился и попытался объяснить: этот дурдом есть ничто иное, как нововведение нового гауптмана. А называется сей забавный дурдом не менее смешно, чем выглядит со стороны – караколь, то есть улитка. Эту мудрую тактику, говорят, разработали напыщенные испанцы (которые вообще непомерно и без всякого основания горделивы и считают себя законодателями всех мод, в том числе и военных). Так вот, суть этой самой улитки в следующем. Теперь нашим аркебузирам на поле боя нужно будет не только метко стрелять и быстро заряжать. Теперь они должны это делать ещё и красиво, как на параде. При том главный аргумент нашего капитана – это как раз то, что такая дикая тактика есть наиболее эффективный стиль боя для стрелков!

- Что за чушь?! – поразился я, - да в настоящем сражении такой парад вовсе не уместен! Пусть этим шутовством занимаются глупые испанцы, а мы будем воевать, как положено.
- И что самое забавное, - продолжал Хайнц, - я всё время засекаю время промежутков между залпами и вижу, что этим своим дурацким маршированием они снижают темп стрельбы, как минимум, вдвое, но уж в полтора раза – это точно! Также я уверен, что это шутовство повлияет и на точность, так как вместо того, чтобы сейчас класть пулю за пулей в мишени, наши аркебузиры строят из себя клоунов.
- Ну и дела… Как ты думаешь, Хайнц, зачем весь этот спектакль нашему капитану?
- Полагаю, он не сам этот спектакль выдумал тут устраивать. Думаю, это нововведение пришло свыше. А наш новый капитан очень хочет стать полковником и доказать своим собратьям дворянам, что сумел добиться высших военных почестей, сражаясь, как крестьянин, пешим. Полагаю, так всё обстоит.
- Ну и дела…

Мы ещё много дней наблюдали за этими потешными учениями. Капитан всё время что-то менял, пытаясь, вероятно, выжать из этой улитки какую-то магическую мощь. Он то увеличивал, то уменьшал количество шеренг в колонне. Наши бедные стрелки, под приглушённый хохот других солдат, сделав залп, должны были зачем-то отступать вглубь боевых порядков прямо через сами эти порядки. Потом капитан приказал им огибать порядки по флангам. Сначала он приказывал стрелкам заряжать аркебузы прямо во время ходьбы, но у многих это получалось скверно. Потом он разрешил им заряжаться уже в тылу, стоя на месте. Но тогда они стали не поспевать заряжаться к моменту, когда передние шеренги уже давали свои залпы. И капитан тогда начинал увеличивать глубину колонны, добавляя одну, потом ещё одну шеренгу.

Самым слабым местом этой тактики, на мой взгляд, было то, что полусотня хороших стрелков зависела от какого-нибудь всего одного  неудачника. Если кто-то из них что-то делал не так, то вся его шеренга его ждала, а то и вовсе запутывалась в том, что сейчас нужно делать. А если начинала притормаживать одна шеренга, то уже вся эта караколь (действительно, улитка!) останавливалась и ждала. И так почти после каждого залпа.

И это на плацу! А что будет в сражении?! А что будет, если эта колонна поредеет, да ещё и беспорядочно? Например, от ядра или кавалерийского наскока? Но капитан был непреклонен. Он неделями мучил стрелков, сам срывал глотку и пытался сделать то, что сделать было просто невозможно. И главным следствием этой тактики был ощутимый регресс в темпе и точности стрельбы, что выяснилось на ближайших «прицельных» стрельбах. Бедные наши аркебузиры так волновались, стараясь чинно вышагивать и выполнять кучу лишних движений и поворотов, что, когда дело доходило до, собственно, стрельбы – они работали вяло, как-то отрешённо, словно для формального отчёта. «Очень дурно всё это может обернуться в каком-нибудь жарком дельце», - вот что думали все. Все, кроме нашего дворянского капитана. Которому мы потихоньку начинали не доверять.

Наконец настал день нового большого похода. Он проходил вполне обычно до самого Инсбрука. Там мы встали нашим лагерем, рядом с другими ротами и эскадронами. И через какое-то время, как обычно, приехали полковники и сам Маршал, чтобы устроить смотр. На этот раз Маршал пожелал увидеть не только парадные полковые колонны, он хотел посмотреть на армию в действии. То есть со стрельбами, манёврами, кавалерийскими атаками и т.д. Пришлось нам воевать «понарошку» на виду у обрадованных горожан. Не часто они могут видеть войну, при этом без всякой для себя опасности…На этих самых учениях мы вдоволь насмотрелись на караколи, которые, как и предвидел наш головастый Хейнц, были обязательной тактикой для всего полка. Эти караколи более всех радовали самого Маршала. Наша улитка оказалась в числе лучших, за что наш капитан получил личную благодарность от этого знатного полководца. По лицам же полковников я заметил, что они не так довольны нововведению.

Но более всего нас поразили учения кавалерии. Мы были в полнейшем изумлении и потеряли всякую связь с реальностью, когда эскадроны рейтаров пошли в учебную атаку… первой рысью, потом шагом, а потом и вовсе остановились, прямо перед рядами мишеней! Они встали, как истуканы в нескольких метрах от цели, не спеша, все разом вынули свои пистоли и дали залп. Потом вынули второй пистоль. Залп. Потом третий. Залп. Потом четвёртый. Залп. И это бы ещё ничего, если б не одна существенная деталь. Весь эскадрон, в котором находилось до двухсот рейтаров, построенных в равносторонний квадрат, делал залп одновременно! То есть только первые пара рядов стреляли в цель. А все остальные ряды, боясь ранить или даже убить своих товарищей в первых рядах, стреляли в воздух!!! После чего все дружно спокойно развернулись и поскакали в тыл, перезаряжать свои пистолеты. Ну прямо парад какой-то, а не война! Да нас враги просто засмеют! Но Маршал был на седьмом небе от счастья и лично благодарил кавалерийских командиров. В общем, нам было о чём задуматься на пути во враждебные Государю провинции…

Компания против лютеран началась нормально. Наш сильный полк вторгся в одну бунтующую провинцию и шёл к её главному городу (какая теперь разница, к какому). Полковник отправлял в разные стороны сильные отряды рейтаров для разведки и карательных действий. Рейтары жгли деревни, мельницы, лесопилки шахты – всё, что попадалось им на пути. Всё да не всё. У нас в пехоте (которой в этом походе доставалось трофеев меньше, чем рейтарам) ходили упорные слухи, что рейтары перед нападением на селения всегда отправляли к ним «парламентёров» на подобие того, как мы когда-то отправляли нашего старину Хейнца. И редко какой мельник, староста или мелкий бургомистр вёл себя неразумно. Скорее, таких и вовсе не было. Но совсем ничего не разрушать рейтары тоже не могли. Поэтому жители «наказываемых» городков сами зажигали несколько строений, изображая бедствие.

И ещё у нас в пехоте говорили, что весь этот коммерческий спектакль делался с ведома нашего господина полковника. И самое забавное – никто его в этом не винил. Ибо все понимали, что здесь живут такие же немцы, как и в наших провинциях. Просто так надо, просто политика сейчас такая. Если бы это были французы или даже итальянцы – им от нас несдобровать. А эти – да это же почти свои. Пусть заплатят немного, на покрытие наших путевых расходов и всего делов. И каждый участник этой странной войны пытался поиметь на ней как можно больше. За рейтарами шла пехота и часто выставляла уже ограбленным бюргерам новые «счета». Доходило даже до стычек между разными отрядами «карателей». И наше путешествие до столицы этой «враждебной» провинции как-то всё время затягивалось. И сам наш маршрут был очень запутан, совсем не так как было в прошлую кампанию, когда мы торопились к Милану. Ну да ладно, забудем об этом. Кто воевал, тот нас поймёт.

Но вскоре всё переменилось. Как-то раз наш капитан сообщил нам, что через пару-тройку дней нас ожидает большое дело. Эти глупые протестанты никак не хотят мириться и присягать нашему Государю, и всё идёт к тому, что они собираются дать нам полное удовлетворение на подступах к своей столице. Что хорошо – вроде как, нас больше. Что плохо – их армия по качеству соответствует нашей. То есть с обеих сторон будут драться ландскнехты и рейтары. Будет и артиллерия. Так что… да, больших потерь не избежать.

На следующий день о предстоящем сражении нам объявили уже официально. Началось составление штатного расписания роты для боя. Мы несколько раз строились, словно для атаки. Капитан много раз повторял почти каждому солдату, где он должен стоять, что, когда и как он должен будет делать. Один раз мы даже ходили в учебную атаку (на стога сена). Нам всё это нравилось, ибо мы видели – наш капитан заботится о том, чтобы потери роты были минимальными. Наконец, как обычно, накануне сражения, капитан построил роту и спросил, кто завтра будет состоять в отряде добровольцев – том самом «потерянном отряде», который в случае необходимости отделится от нашей «безопасной» баталии и ринется на встречу такой же баталии ландскнехтов, чтобы пробить в ней брешь для удара наших пикинеров. Все мы прекрасно знали, что из этих «потерянных отрядов» редко кто возвращается живым. Потому они и называются «потерянными». И как всегда, добровольцев было гораздо больше, чем требовалось. Обычно такой отряд состоит из пятой-десятой части роты. То есть нашему капитану завтра потребуется человек двадцать. Каждый из этого отряда получит из ротной кассы по 12 гульденов непосредственно перед битвой.

 

больше не влезает =)
напишет кто-нить коммент, ещё выложу =)

ВаУ. всё.

Вызвался и я. Во-первых, мне уже порядком надоело муштровать новобранцев. А если я останусь завтра жив, меня, скорее всего, ждёт повышение. Я могу стать либо сержантом, либо одним из гвардейцев личной охраны нашего капитана (если кого-нибудь из них завтра убьют либо покалечат). Обе должности у нас крайне почётны и гарантируют очень солидный достаток. Во-вторых, я просто так хотел. Хотел завтра покрасоваться перед нашими ребятами в отличных латах, в которых дерутся братья из «потерянного отряда». Хотел прочувствовать сражение всем телом и всей своей ещё молодой душой. Капитан меня утвердил.

Нас подняли далеко до рассвета, построили в походные колонны и повели по дороге. Когда начало светать, мы подошли к каменному мосту через реку и остановились довольно далеко от него, более чем в двух пушечных выстрелах. В утреннем тумане мы стали различать стоящие рядом другие роты и эскадроны. Вскоре к капитану подъехал адъютант полковника и сообщил нам диспозицию: наша рота должна взять этот мост и обеспечить через него безопасный проход основных сил. Одновременно с оглашением диспозиции, мы услышали сильную стрельбу впереди. «Это наши рейтары ведут у моста разведку боем. Вы атакуете через четверть часа. Удачи», - сказал адъютант и уехал.

Мы выждали установленное время, и пошли к мосту. К этому времени стрельба там уже совсем стихла. Зато начала заводиться артиллерия. Сперва с той стороны реки, потом и с нашей. Потом мимо нас в тыл проскакали наши рейтары, которые только что вели разведку боем. Их осталось мало, и некоторые из них были ранены. Всю дорогу до моста мы встречали наших рейтаров, шедших в тыл пешком. Мы молча смотрели на них, а они молча – на нас. Потом наш капитан спросил одного:
- Кто там?
- Стрелки. Много, - ответил рейтар.

Над нашими головами стали проноситься ядра, но самого моста мы пока не видели. Капитан остановил роту и приказал нам построиться так: сначала колонной идут стрелки. Они выдвигаются на двести шагов вперёд основных сил и завязывают перестрелку с «теми стрелками», как только войдут в контакт. Возглавит аркебузиров старший лейтенант – зам командира роты. Как только наши стрелки вступают в бой, рота начинает движение к мосту. Когда рота доходит до моста, аркебузиры её пропускают вперёд. Когда рота увидит неприятеля, «потерянный отряд» сразу отделяется и атакует врага. Основные силы идут следом, а стрелки их сопровождают и прикрывают. Наша конечная цель – отогнать врага от моста и закрепиться на том берегу, не пытаясь продвигаться дальше. Как только мы займём плацдарм на том берегу, капитан отправляет своего конного адъютанта в штаб полка. Вот и вся диспозиция. Нам останется просто стоять на том берегу и дожидаться подхода нашего полка.

Капитан пожелал удачи своему заму, и тот повёл стрелков к мосту. Не прошло и пяти минут, как впереди началась сильная стрельба. По нашим предположениям, вражеских стрелков там было не меньше двух – двух с половиной сотен. Это против наших сорока. Мы ясно услышали, как наша «улиточка» дала сначала один дружный залп, потом перешла на стрельбу по готовности. Я посмотрел на капитана – ему, казалось, было сейчас не до тактических экспериментов. Тут он скомандовал наступление. Мы двинулись дальше. Уже совсем рассвело, но туман скрывал от нас поле боя. Это было нам выгодно, так как в нашу колонну за весь путь ни разу не угодило ни одно ядро. Хотя жужжало и шипело их вокруг нас очень много. Мы начали перешагивать через лежащих всюду коней и людей. Внезапно прямо перед собой мы увидели беспорядочные вспышки, а потом и спины наших аркебузиров в ярких разноцветных костюмах. Они расположились прямо перед мостом рассыпным строем и стреляли почти наугад, по таким же вспышкам с той стороны.

Капитан скомандовал: «Прекратить огонь! Дуппльсолдерс! В атаку!» Тут мою голову чем-то словно накрыло, а в груди появилась какая-то неожиданная лёгкость и просто неземная свежесть. Одновременно мои ноги перестали чувствовать вес моего тела, отяжелённого доспехом, и понесли меня вперёд с какой-то нечеловеческой силой и скоростью. Я бежал вперёд, что-то орал и искал только, на кого бы обрушить удар своей алебарды. Мне казалось, что бежал я один, но мне это было всё равно. Иногда меня что-то постукивало в грудь, но как-то вскользь, не сильно, словно кто-то кидал в меня полена или вовсе щепки. Тут внезапно туман расступился, и я увидел перед собой ровные ряды солдат в ярких костюмах. Они целили прямо в меня. Я долетел до них и стал рубить их алебардой. Тут только я заметил, что справа и слева от меня машут алебардами и большими мечами мои друзья. Наверное, мы очень удивили своим внезапным появлением из тумана вражеских стрелков. На их лицах мы хорошо видели растерянность, а потом на них появился и страх. Мы услышали, как они закричали «Дуппльсолдер!», а потом они стали разбегаться от нас во все стороны, как курицы от голодных лис. Я несколько раз попал в кого-то алебардой, но потом её бросил и достал свой лёгкий кошкодёр. Им было легче убивать убегающих аркебузиров. Стрельба вокруг нас почти полностью стихла.

Мы неслись за ними всё дальше, забыв про мост и вообще про всё, что не касалось нас и их. Мы их догоняли и резали, как гусей. И в погоне за этими гусями мы наскочили на батарею из трёх пушек. Тогда мы перенесли наше развлечение на тех, кто был рядом с этими пушками. Мы стали подбегать к фейерверкерам и рубить их, как капусту. Когда я говорю «мы», я имею в виду себя и ещё двоих или троих братьев из «потерянного отряда». Больше из наших никого рядом не было. Мы остановились только тогда, когда прогнали всех с этой батареи. А тех, кто не успел от нас убежать, мы зарубили или закололи. Мы остановились, полные радости и счастья от пролитой крови. Мы повалились на эти пушки и стали понемногу приходить в себя, для начала поняв, что должны немного отдышаться, а не то нас разорвёт изнутри. Потом я увидел, как один из наших пытается развернуть одно орудие в сторону, противоположную мосту. Я пошёл ему помогать. Но даже втроём у нас с этой пушкой ничего не вышло. Тогда мы поклялись друг другу, что не уйдём с этой захваченной батареи, даже если все протестанты Европы попытаются у нас её отбить.

Но в этот самый миг мы услышали где-то позади, там, у моста крики и шум боя. Тут мы вспомнили, что там сейчас наша рота, с которой мы должны быть неразлучны. Но нам было очень досадно оставлять захваченные пушки. Тут один из моих друзей поднял с земли чей-то стилет, с размаху вонзил его в затравочное отверстие одного из орудий, после чего сломал клинок. Мы поняли его мысль и постарались сделать нечто подобное с двумя оставшимися пушками. Обезвредив батарею, мы не спеша, словно на прогулке пошли к мосту, пытаясь сориентироваться в тумане и выйти в какое-нибудь особо удачное место, где мы окажемся кстати. Но туман никак не хотел рассеиваться окончательно, поэтому мы ориентировались почти исключительно по звукам, не видя перед собой ничего далее двадцати шагов. По дороге я подобрал чью-то алебарду, которая сейчас могла мне пригодиться.

Так мы не спеша, дошли до самого моста, на котором, как и ожидали, увидели две упёршиеся друг в друга баталии ландскнехтов. Та, которая была ближе к нам, оказалась синяя. То есть у этих ландскнехтов были синие перевязи. Значит, это враги. Мы переглянулись, ухмыльнулись и, поняв друг друга без всяких слов, понеслись на эту баталию с фланга ближе к тылу. При этом я догадался громко закричать «Окружай еретиков! Обходим!» И меня тут же поддержали в этой шутке двое моих друзей. С этими криками мы подлетели к синим ландскнехтам и тут же врубились в самую их гущу, стараясь кричать как можно громче про окружение. Мы прекрасно понимали, что это наш единственный шанс встретиться с нашими друзьями по ту сторону вражеской баталии. Ещё до того, как мы со своими дурацкими криками добежали до вражеский баталии, мы увидели, что на нас обратили внимание, как враги, так и друзья. На нас были широкие ярко-жёлтые перевязи, так что все поняли, что отряд католиков сейчас атакует колонну протестантов с фланга ближе к тылу. А сколько нас – пусть спросят у тумана =) И заметили, что колонна синих ландскнехтов дрогнула и вся заколебалась, как свинячий студень. Многие из них стали испуганно оглядываться на нас. Как раз тут мы в них и врубились, дальше уже просто действуя оружием и всецело полагаясь на инстинкты. Я как сквозь пьяный дурман иногда ощущал какие-то толчки и тычки, удары по рукам, по шлему, но мне всё это было безразлично. Сегодня утром я уже два раза разгонял целые отряды почти в одиночку, а тут рядом со мной дралось столько верных товарищей, что нам сейчас не страшен никто. 

В какой-то момент я почувствовал, что под моими ударами синяя баталия начинает как-то проминаться и даже расступаться. В этот момент я понял, что им теперь всем конец. И уже скоро мы «вскрыли» эту колонну и стали рубить уже не по древкам и латам, а по сочным и податливым телам. Ещё через миг вся эта колонна развалилась и превратилась в перепуганное стадо. И снова, уже в третий раз за утро, началось побоище. Мы не отставали от этих бегущих, спятивших от страха существ, и всё время били их и кололи. Но на этот раз сквозь шум внутри меня и снаружи, я отчётливо услышал знакомый грозный голос нашего вождя: «Стоять! Держать строй!». И я сам не заметил, как мои ноги остановились, а потом повели меня на этот звук. Я шёл прямо на него, на нашего капитана, и с каждым шагом я переполнялся радости от того, что вот я снова с моими товарищами. Я встал в переднем ряду нашей баталии и почувствовал, что  соединился со своим собственным организмом, от которого был оторван на какое-то время.

Когда я подходил к Капитану, он с удивлением спросил: «Вы? А я-то думаю, кто нам с той стороны может помогать? =) Стойте рядом со мной, Абрахам». Теперь это Ваше место. Кстати, Абрахам, у Вас звучное и благородное имя. Полагаю, Вы станете капитаном».

Потом капитан оглядел роту, как она стоит, и какие у неё потери. Потом он приказал своему адъютанту сообщить в штаб полка, кто мост захвачен. Потом он приказал роте немного отступить к мосту, чтобы запереть его, как пробкой и полностью обезопасить свои фланги и тыл.  А оставшимся стрелкам встать в одну шеренгу перед баталией. Таким образом, мы почти выполнили поставленную боевую задачу, нас никто больше не тревожил, и нам осталось лишь дождаться подхода основных сил. Я постепенно стал выходить из состояния, называемого «раж». Сначала я почувствовал, что под моей кирасой что-то течёт. Это могла быть только кровь. Быть может, моя, а может и нет. Скоро мы это узнаем.  Я посмотрел вниз на свою кирасу, настолько, насколько мне позволял мой бургоньет. Вся моя кираса была залита кровью, и была до неузнаваемости деформирована множеством вмятин и рубцов. Но никаких значительных отверстий я на ней не обнаружил. Потом я оглядел свои руки. Я был в латных рукавицах, потому мне повезло больше, чем нашему старине Хайнцу, у которого на руках виднелись оголённые кости, и которого капитан только что отправил в тыл вслед за своим адьютантом. Хайнц уходить не хотел, но капитан был непреклонен, сержанту пришлось подчиниться. В общем, я был вполне цел. Я оглядел, насколько мог, нашу роту и понял, что мы потеряли в этой стычке на мосту приблизительно четверть пикинеров и половину стрелков. Ни одного своего товарища из «потерянно отряда» я не видел.

Так мы простояли почти в полной тишине ещё несколько блаженных минут. Только где-то справа на приличном расстоянии мы слышали шум какого-то боя. Но трогаться с места мы не имели права. Меж тем туман потихоньку рассеивался, так как время уже приближалось к полудню. И тут мы услышали приближающийся топот множества копыт. Прямо на нас шёл большой отряд не очень тяжёлой кавалерии со стороны неприятеля. Капитан скомандовал стрелкам «наизготовку», а пикинерам «к обороне». В следующее мгновение на нас вылетел большой эскадрон рейтаров. Из-за тумана они чуть не налетели на нас, и кажется, были не готовы нас так близко встретить. Наши аркебузиры выстрелили по ним почти разом без команды. Я обратил внимание, что лейтенанта среди наших стрелков уже не было. Наш залп усугубил сумятицу в рядах рейтаров. А следующую секунду у самого моего уха прогремел голос капитана: «В атаку!», и я снова погрузился в какое-то приятное и безответственное забытье. Теперь моё тело неслось вперёд силою всей нашей баталии. Через несколько мгновений мы с грохотом врубились в рейтаров, стоявших беспорядочной кучей и пытавшихся выровнять свой строй, сломанный внезапной остановкой и потерями от нашего залпа. Одновременно рейтары поспешно вынимали огромные пистоли  из седельных кобур. Но точно стрелять им не удавалось, ибо лошади их всё время крутились. Мы налетели на них и стали валить ближайших к нам всадников вместе с их незащищёнными конями, как снопы сена. Вскоре нам удалось прогнать от нашего моста и этих гостей. Далеко мы их не преследовали, а они, в свою очередь, не пытались вернуться к мосту и возобновить атаку.

Мы снова в полном порядке отошли к мосту, почти не понеся потерь. Так мы простояли некоторое время, а подкрепление к нам всё не прибывало. Меж тем мы всё время слышали какой-то шум справа вдалеке. Наконец через полчаса прискакал адъютант нашего капитана, а с ним – адъютант самого полковника и сообщил, что наша боевая задача полностью  выполнена и даже более того, и что мы должны оставить нашу позицию и отойти на свой берег, заняв там оборонительную позицию у моста, где должны дожидаться дальнейших распоряжений.

Мы были очень удивлены тем, что нам нужно оставить позицию, доставшуюся и удерживаемую почти полдня столькими усилиями. Ландскнехты были готовы даже взбунтоваться от досады. Но наш капитан, кажется, разгадал замысел командования. И велел отходить за реку. Он только уточнил у лейтенанта: «Мы были обманным манёвром?» Тот кивнул и добавил: «Мы не ожидали от вас такого прогресса на этом мосту. Вы должны были сначала только ввести их в заблуждение, а после стянуть сюда как можно больше их резервов. Мы прорвали их оборону полчаса назад ниже по течению. Считайте, что вам сегодня очень повезло. Я прискакал сюда, ибо не верил, что вы живы и почти целы. Я лично буду просить полковника о награде для Вас и Вашей хорошей роты». С тем адъютант ускакал.

Капитан скомандовал отход, рота развернулась и пошла на тот берег. Я обернулся к капитану и сказал ему, что у меня есть заманчивое предложение. И рассказал о том, что наш «потерянный отряд» захватил вражескую батарею недалеко от моста, на ближайшем холме. И если нам удастся перетащить на наш берег пушки, то мы их можем выгодно продать нашему полковнику после боя. Капитан задумался, потом приказал роте развернуться, а мне указывать дорогу. Закончил он свой приказ словами:  «Только быстро!» На следующий день он выдал каждому ландскнехту премию за геройство, которой нас наградил полковник – по 2 гульдена. Потом добавил ещё по гульдену – от себя, за выгодную продажу трёх пушек. А мне потом ещё сверх всего – 10 гульденов.

пиши есчЁ!