17.
Кафа выглядит невероятно величественным. Я въехал в город и стал сначала бесцельно разъезжать по улицам. Мои компаньоны куда-то подевались. Ума не приложу, куда они вечно исчезают, когда я въезжаю в города, замки или даже деревушки? А я всё забываю их об этом спросить, куда же вы?!! Вероятно, не всё у них чисто на душе, видно не хотят лишний раз показываться на глаза толпе, средь которой могут оказаться давние заклятые друзья…
Я решил просто понаблюдать за людьми, бродившими по улицам. Через какое-то время я понял, что их передвижения лишены ясного смысла. Странно всё это… Потом я решил с ними заговорить, но в ответ слышал одни и те же словно с колыбели заученные фразы. Странный город эта Кафа… Потом я ознакомился с товарами оружейников, бронников и прочих торгашей и прикупил кое-чего по мелочи для себя и моих компаньонов.
Потом решил перекусить в какой-то таверне. В таверне было полно народу. Какой-то хмурый воин без признаков принадлежности к какой-либо державе. Шлем – старый латаный салад. Старый, латаный, но явно из оружейни знатного рыцаря – работа древнего миланского искусника. К нему прилагалась также видавшая виды бригаднина. Бригандина сия тянула максимум на доспех оруженосца былого носителя того салада, который защищал чело воина. На ногах – простые меховые сапоги. В таких любят неслышно передвигаться кочевники, когда решаются на пешую ночную затею с поджогом и каким-нибудь похищением. Предплечья ратника защищали дешёвенькие наручи итальянской работы – простые поделки для пехотных рядовых.
На довольно приличном рыцарском поясе, хоть и тоже очень пожилом, старинный рыцарский меч. С таким одноручным монстром наши предки пытались колонизировать мусульманские земли. Полагаю, этот меч, судя по брутальному архаичному виду, когда-то вполне мог побывать в Святой земле. Вероятно, атаман каких-нибудь отмороженных наёмников, оценил я угрюмого бычару. «Сам ты отмороженный наёмник!», - наверное, скажете вы. Нет! Я не считаю ландскнехтов отморозками, и даже наши извечные враги швейцарцы – тоже не отморозки. У нас есть культура, традиции, уставы, суды и бюрократия. У нас есть лучший боевой порядок в современном мире. А эти бандюги из таверн – это же просто дуболомы. То есть, специалисты-профессионалы в каком-либо военном ремесле типа стрельбы из арбалета, аркебузы или работе алебардой.
Попадаются, например, среди этих «трактирных» неплохие стрелки. Но снайперы – никогда. Снайпер – это дар божий. А божий человек никогда не опустится до столь позорного и грешного пути, как найм кому попало через таверну, либо отстрел купцов на лесном тракте. Я нисколько не иронизирую. Я уверен, что гений и злодейство – есть две вещи несовместные! Швейцарцы, ландскнехты – это не наёмники в негативном понимании термина. Мы – храбрые профессиональные солдаты. Понимаете, о чём я? У нас в каждой роте есть патер. Да, не обходится без мародёрства. Но. Только в рамках трудового договора. Да, договора! Не верите? Почитайте любой контракт ландскнехта с нанимателем. Там всё прописано. Поэтому, мы не отморозки, и закончим на этом!
С чего это я начал? А, с этого вояки. Пойду, поинтересуюсь.
- Здорово, братан!
А в ответ тишина…
- Скока денег?
- Будешь договор заключать, тогда обсудим оплату, - спокойно промычал бычара, не сводя с меня своих тяжёлых зрачков.
- Логично. А сколько вас? А? Что делать умеете?
- А бабки-то у тебя есть, начальник?
- Есть, родной. Так что, от тебя конструктив сегодня будет, или мне завтра зайти?
- И незачем ругаться. А то ходят, интересуются всякие петушары, а денег при себе не имеют. Я и мои пять друзей – тяжёлые всадники. Работаем мечом, булавой. Можем купить пики, если нужно. Только зачем тебе всего шесть тяжёлых конных копейшиков? Ты не в крестовый поход собрался? Стоим мы всего-то триста гульденов в месяц, на твои германские деньги. По нынешним временам – не дорого.
- СКОЛЬКО?!! Да ты тут точно перегрелся! И ещё удивляется, что его работой не балуют. Да на эти деньги я найму и снаряжу полуроту ландскнехтов на месяц! Вполне хватит, чтобы выиграть какой-нибудь небольшой конфликтик вроде пограничного спора двух барончиков. А что я буду делать с шестью всадниками? А?
- Ты где, братан, тут своих баронов видел? Здешние землевладельцы под охраной Хана, тута феодализм не тот, что тама. А тяжёлые всадники – это самое оно для быстрой кавалерийской атаки на добрый караван. Наймёшь ещё десяток конных стрелков и поедем на торговый путь работать.
- Логично. Только я не по этой части. Я – капитан имперской армии! И жду гонца от самого Великого Султана! Так что давай, не пуха, братан.
Бычара засопел, но удержал себя от качки прав в общественном месте. Потупясь немного для приличия своими бычьими зеньками, он отвернулся и снова замер, как грубая деревенская статуя.
А я пошёл дальше. Поболтал с одним книгоношей. Но книг не купил, так как они были или на итальянском, или на турецком, или ещё на коком не известном мне наречии. Потом познакомился с работорговцем. Звали его Рамун. Довольно весёлый пассажир. Обещали друг другу «если что» посотрудничать.
Потом решил, наконец, накатить с дорожки. Пока потягивал, прямо у стойки, молодое, довольно вульгарненькое местное винишко, обратил внимание на пару дам в дальнем углу. Дамы тоже попивали крымское винцо вприкуску с сухофруктами. Поинтересовался у тавернщика, что за цыпы?
- Не знаю. С утра сидят. Одна, которая тёмненькая, кажись, Дешави. Вторая, рыжая – кажется, Клети.
- Ничё так цыпы. Они у тебя живут, или просто зашли клиентов повысматривать?
- Нет, вещей при них не было. Но и в городе я их ни разу не видал. Не стоит тебе с ними связываться. Хочешь ляльку, я организую. Недорого и с гарантией.
- Да ладно, сам разберусь, жарь свою рыбу, - уже довольно пьяненько сказал я, - дай мне кувшин своего лучшего пойла.
Трактирщий налил мне довольно объёмистый кувшин всё из того же бочёнка, что и в первый раз. Вероятно, у местных есть просто вино и никаких сложностей с выбором, урожаем и тонкими вкусами. Я взял кувшин и подсел к дамам. Девочки, скажу я вам, были очень даже. От вина и общения с видным кабальеро они и не думали отказываться. Они поигрывали глазками, а также более интересными своими прелестями, хихикали над моими намеренно двусмысленными шуточками. Так что дело оставалось за малым – решить, какую из них я вскоре поведу наверх, в комнаты. А может, обеих? Пожалуй, для двоих я сегодня пока слишком устал с дороги. Я мысленно раздел своих милых знакомых и остановил выбор на Клети – прелестной рыжей бестии. Я таких красоток давненько не видал. Конечно, не принцесса, как те, которых я видел несколько месяцев назад в обозе роты из Нюрнберга. И годков уже, полжалуй, не двадцать, а может и не тридцать, но очень даже ничего. Вторая – чёрная милашка, Дешави, вскоре поняла, что ей придётся поискать себе на эту ночь другого спонсора и как-то незаметно исчезла, пока я ходил ещё за кувшином.
Для порядку я пораспрашивал прелестную Клети о том, как она здесь очутилась, чем занимается. Она рассказала мне прелюбопытную женскую историю. Впрочем, подобных женских историй в этих краях можно понаслушаться в большом количестве и ассортименте.
«Я горожанка, родом из Болгарии, - начала Клети. Мой муж занимался разным простым ремеслом типа ремонта телег и карет, столярничал да плотничал. Но как-то он решил попробовать заняться коммерцией, чтобы собрать нашей дочери достойное приданное и выдать её не за какого-нибудь ремесленника, а хотя бы за средненького купца. Дочка у нас красоты не писанной, но без достойного приданного хорошего мужа сейчас ведь не найти.
Итак, муж решил заняться мелкой торговлей с деревнями. И всё сначала пошло хорошо – мы смогло начать откладывать кое-какие деньги. Но мой муж на этом останавливаться не желал. Он, как говорил, «почуял суть». И однажды он решил взять большой заём у городского ростовщика и накупить разного товару, чтоб обменять его в деревнях на продовольствие, которое, в свою очередь, подрядился поставить коменданту одного приграничного замка. Но прямо за городом, на рассвете, на мужа напали грабители и отняли все деньги. Мой муж вернулся домой и собирался наложить на себя руки от горя. Но тут пришёл посыльный от того самого ростовщика. Посыльный сказал, что ростовщик в курсе всей истории и зовёт его к себе для беседы.
Муж пошёл к ростовщику и вернулся от него вскоре ещё более разбитый. Он сказал, что ростовщик его предупредил, что долг, е с л и ч т о, всё равно останется на в с е й семье. И тогда ростовщик потребует возврата суммы с семьи, для чего придётся продать наш дом. Но ростовщик предложил выход – мы должны отдать ему нашу красавицу дочь, в у с л у ж е н и е. То есть, в бесправные рабыни со всеми омерзительными условиями, сроком на три года. Мы обожаем нашу милую Имирочку и ни за что на это пойти не могли.
Пока мой муж убивался горем, я стала думать, что же нам делать. Ничего не придумав, я пошла к другому ростовщику и попросила у него взаймы, чтоб вернуть долг мужа. Тот мне вежливо отказал, сказав, что не станет в л е з а т ь в дела другого ростовщика с нашей семьёй. Я тогда сильно заплакала, и он, всё же придумал выход. Он рассказал мне, что вскоре из нашего города отправится большой караван в Крым. В этом караване есть один его знакомый. Он как раз ищет себе женщин, чтобы предложить им работу в Кафе. Ничего зазорного, работа не пыльная и без похабства – служить в домах богатых кафских купцов. Контракт обычно заключается на пять лет. И очень важно, что довольно значительную сумму мне сразу дадут при заключении договора. Я эту сумму сразу смогу отдать в погашение части нашего семейного долга. И потом каждые полгода мне будут выплачивать некую сумму, которую я смогу отправлять домой, погашая долг. За пять получалось, что мы отдадим весь долг, проценты, и ещё останется немного на приданное. Хотя, к тому времени Имирочка уже будет не такой прелестной невестой, как сейчас.
Но выбора у меня не было, и я согласилась. Я всё рассказала семье, мы все дружно поплакали, и я пошла к тому караванщику. Он сразу, без лишних разговоров, выдал мне довольно приличную сумму (без всяких расписок!) и сказал, что ждёт меня через два дня на рассвете у восточных ворот. Так я поехала в эту злосчатсную Кафу. А когда я в неё приехала, караванщик отвёл меня в дом к одной пожилой семейной пары, державшей трактир, навроде этого. Потом караванщик пожелал мне удачи, и больше я его не видела. Я спросила у хозяев, разве они богатые купцы? Они заулыбались и сказали, что нет, они небогаты. Тогда как же они смогут платить мне такие большие деньги? Какие деньги, милочка? Ты теперь наша рабыня и будешь ублажать наших уважаемых господ постояльцев всеми удобными им способами. И они проводили меня в мою комнату. Так я стала рабыней и развратной женщиной. И более всего я страдала от того, что долг моей семьи никто теперь не мог отдать, и семью ждало самое горькое будущее.
Один раз я попыталась убежать от этих злых хозяев. Но они оказались не так безобидны, как я сначала решила. Меня быстро разыскали (в соседней таверне) городские стражники и отвели обратно. А потом в мою комнату пришли какие-то подонки и сильно избили, сказав, что в следующий раз совсем забьют. Я кое как отошла от этих ужасных побоев и снова стала ублажать постояльцев этой мерзкой таверны.
Потом как-то раз я ухитрилась написать записку (своей собственной кровью на оторванном от собственного платья манжете) и передать её одному купцу, который провёл у меня ночь и наутро собирался ехать в Империю, сказав, что заедет и в мой город. И потом я целых два года не знала, что стало с моей запиской. Но потом, через два года я как-то спустилась в зал таверны и… замерла, потеряв язык. В зале я увидела свою собственную дочь. Моя Имирочка сидела на коленях какого-то щеголеватого торгаша. А потом они вместе пошли наверх. Я стояла, не в силах отвести глаз от дочери, она прошла совсем рядом и даже на меня мельком взглянула, но виду не подала, словно и не узнала свою родную мать!
Мне стало совсем плохо, я сказала хозяевам, что нездорова и не могу сегодня р а б о т а т ь, и ушла в свою комнату. Там я упала на кровать и всю ночь рыдала в подушку. А на рассвете я почувствовала, что меня кто-то нежно гладит по голове. Я повернулась и увидела свою дочь. Мы обнялись и очень долго рыдали вместе. Потом она мне вкратце рассказала, как получила мою записку. Но ещё раньше они с отцом поняли, что нас снова обманули.
- Снова? – спросила я.
- Да, мам, снова. Помнишь, как папа брал кредит и его потом сразу ограбили? Вскоре после твоего отъезда тех грабителей поймали. Под пытками они рассказали, что уже некоторое время работают возле нашего города. Притом не одни, а в контакте с тем самым ростовщиком, который дал папе в долг. Эту подлую схему придумал сам ростовщик, за счёт неё он и делал себе большой доход. Ведь почти все деньги, которые он занимал всяким недотёпам типа нашего папочки, ему вскоре вновь возвращались. А с должников ростовщик взыскивал товаром, либо заставлял их продавать дома, либо детей в рабство. В общем, тех разбойников за их чисто сердечное признание просто повесили, а вот ростовщика сожгли с полной конфискацией за колдовство и чёрную магию. И долг с нас судья сразу списал.
А потом к нам как-то пришёл купец и отдал нам записку. Тогда мы снова стали рыдать. Папа так мучился от того, что ты попала в рабство, что уже не мог ни разыскивать тебя, ни работать толком. Он всё время лежал и плакал. Тогда я решила тебя отыскать и вернуть к нам домой. Я пошла на торговую площадь и узнала, какой караван отправляется в Кафу. Я договорилась с караванщиком, что он меня доставит сюда. Не спрашивай, мамочка, что я ему отдала за доставку. Здесь я не разу тебя разыскала, да и не пыталась я это сделать сразу. Я стала работать в тавернах как ты. И собрала деньги на обратную дорогу. Этот барыжник, с которым ты меня сегодня видела, меня полюбил сильно, осыпает золотом, шелками и драгоценными камнями. Представляешь, хочет на мне жениться! Но я не хочу. Я хочу вернуться с тобой к папе.
Денег у нас с тобой теперь достаточно. Так что можешь ничего с собой не брать. На рассвете караван моего ухожёра выходит из города на запад. У меня с собой верёвка, ты сейчас вылезешь через окно и будешь нас ждать в трактире у западных ворот.
Я сказала дочери, что сделаю то, что она предлагает. Но сначала я должна взыскать с моих злых хозяев то, что мне причитается за почти три года «работы» в их притоне. И сколько дочь меня ни уговаривала, не доказывала, что денег у нас теперь с избытком, я не унималась. Тогда дочь сказала, что придётся изменить план, ибо она не станет присутствовать в доме во время совершения преступления. Это может навести подозрения на всех постояльцев. Особых проблем для себя и своего господина она не ожидает, но лишних проверок не нужно никому, так что лучше нам на время разделиться. Они с купцом съедут утром, но на выезде из города Имира скажет, что ей стало дурно и ей нужен отдых. Тогда они отправят караван в путь, а сами на денёк-другой останутся в одной из ближайших к западным воротам таверн. Пусть мать её найдёт завтра или послезавтра, когда сможет р е ш и т ь с в о и д е л а, и они вместе выйдут из города. На том и порешили.
Следующей ночью, перед самым рассветом, я надела своё довольно красивое платье, в котором когда-то приехала в этот поганый город. Потом взяла давно припасённый кинжал и пошла в комнату, где, как я знала, мои хозяева хранили деньги. Эта комнатка примыкала к спальне хозяев таверны. Войти в неё можно было только войдя сначала к ним в спальню. Это было рискованно, но я решила, что не остановлюсь ни перед чем. Но потом я решила изменить свой план. Я подожгла таверну на втором этаже (а мои злые хозяева спали на первом). А сама спряталась в ближайшей к их спальне кладовке. Когда поднялся шум, и все побежали к выходу, мои хозяева тоже побежали. А я прошмыгнула в спальню хозяев и потом к двери этой самой комнатки. Комната оказалась запертой. Я не знала что делать.
Но тут в спальню вбежал взволнованный и перепуганный хозяин. В его руке был ключ. Но он увидел меня и сразу всё понял. Он положил ключ на буфет, выставил вперёд свои мерзкие руки (да, он их, и не только их неоднократно пускал в дело в отношении моего грешного тела) и пошёл на меня, как медведь. Я прижалась к двери в заветную комнату и замерла. А хозяин притона собрался, по-видимому, меня задушить. Тут я вспомнила про кинжал, который сунула за поясок сзади. В тот самый момент, когда лапы моего сутенёра коснулись моей шеи, острие кинжала проткнуло его жирное брюхо. Потом ещё и ещё много раз, пока он не осел на пол. Я всё стояла в комнате, не живая и не мёртвая. Из оцепенения меня вывел грохот падающей балки где-то в зале.
Я опомнилась, взяла с буфета ключ и кое как отворила дверь в комнату с деньгами. В комнате стоял большой комод с ящичками. Я открывала ящики и брала из них мешочки. Те, что поменьше и покрасившее – в них должно быть золото. Я взяла этих мешочков ровно три – по одному за каждый год моего рабства. Потом открыла окно во внутренний дворик с садиком и выпрыгнула.
В садике, как и ожидала, не было никого. Я пробежала меж благоухающих цветущих слив и выскочила на маленькую улочку через калитку. На улочке тоже никого не было – было ещё очень рано для прохожих, а постояльцы таверны выбегали через главный вход – на широкую проезжую улицу. Потом я долго плутала по закоулкам, стараясь всё время идти спиной к восходящему солнцу. Вскоре улицы стали пошире, потом я вышла на главную улицу, где уже ходили люди.
Уже почти рассвело. Я посмотрела на себя – на мне почти не было крови, но платье было в нескольких местах порвано и перепачкано сажей. Лицо, я полагаю, тоже у меня было не лучше. Я решила зайти в какую-нибудь таверну, чтобы привести себя в порядок. Но не сразу в ту, в которой меня ждёт дочь. Я зашла в какую-то таверну, сказав, что была постояльцем другого отеля, который сгорел, и что мне нужно какое-нибудь приличное платье, ездовой мерин, кадка не сильно холодной воды и хорошая еда, я заплачу. Вскоре мне всё это предоставили. Я наскоро привела себя в порядок, подкрепилась и выехала к западным воротам.
Продолжение последует -)
Постараюсь завтра -)
Извините, сегодняшнюю писанину совсем не вычитывал -)
